День, когда мама привезла из роддома нового ребенка, навсегда переменил мою жизнь. Моя младшая сестренка — не обычный ребенок.

Если б только она была обычной!

Я сидел на крылечке с миссис Морган и ждал, когда мама и папа вернутся домой с младенцем. Миссис Морган жила с нами, пока мама лежала в больнице.

Я думал о ребенке. Ханна. Младшая сестренка.

Тьфу.

Вздыхая, я постукивал палочкой по каменным ступеням.

— Перестань ерзать, Николас, — попросила миссис Морган. — Почему бы тебе не почитать комикс, пока родители не вернутся?

Я открыл «Железного Человека» и нашел страницу, на которой остановился. Железный Человек загнал в угол злодея, переодетого доктором. «Маску долой!» — потребовал Железный Человек.

Он сорвал с него маску, открыв отвратительную физиономию безумного ученого. Железный Человек ахнул. «Печать Зла! — вскричал он. — Доктор Погибель!»

Никогда прежде Железный Человек не видел Доктора Погибели, но он сразу узнал злодея по родимому пятну — Печати Зла.

Услышав звук подъезжающего автомобиля, я поднял глаза. Папин зеленый «Вольво» сворачивал на подъездную дорожку. С пассажирского сиденья радостно улыбалась и махала мне рукой мама.

Миссис Морган легонько подтолкнула меня вперед.

— Давай, — сказала она. — Иди познакомься со своей новой сестричкой!

«Фу», — подумал я. Впрочем, я все равно был рад увидеть маму. Так что я встал и поплелся к машине.

Папа галантно открыл заднюю дверцу. Мама вылезла из машины, прижимая к груди небольшой сверток. Она наклонилась ко мне и проговорила:

— Смотри, Николас. Ну разве она не прелестна!

Я смотрел на сморщенное красное личико. Голову покрывал пушок темных волос. Глаза у нее были синие-синие, а губки — красные и мокрые. Зубов не было вовсе. Она помахала сморщенным кулачком, после чего засунула его себе в рот.

Я не нашел ее прелестной. Я нашел ее чрезвычайно уродливой.

А потом я чуть не подавился. На щечке у Ханны красовалась маленькая коричневая родинка в форме сердечка.

Показав на родинку, я выдохнул:

— Печать Зла! Совсем как у Доктора Погибели!

— Так, хватит! — отрезал папа. — Сейчас не время для твоих бредовых разговоров о комиксах. — И повернулся ко мне спиной, чтобы полюбоваться Ханной.

— Она само совершенство, — сказал он, нежно сжав мамино плечо.

Как он мог быть таким глупцом? Я подобрал комикс со ступенек и ткнул пальцем в изображение Доктора Погибели.

— Смотрите! — крикнул я. — У Ханны такая же родинка, как у Доктора Погибели! Это символ зла!

Мама беззаботно улыбнулась мне.

— Не глупи, — сказала она. С этими словами она внесла ребенка в дом, а мы вошли следом.

Вскоре приехали бабушка с дедушкой и тетя Джули с дядей Хэлом. Они охали и ахали всякий раз, как Ханна рыгала, икала или агукала. Это было отвратительно.

— Ты посмотри, она выдула пузырик!

— Она гений!

— Дори, душечка, дай мне ее подержать, ну хоть пару минуточек! — упрашивала маму бабушка.

Но мама сказала:

— Пусть лучше Николас ее подержит. Он, как-никак, ее старший брат.

— Нет, спасибо, — сказал я, попятившись.

— Ой, Ник, да ладно. Тебе понравится! — улыбнулась мама и положила Ханну мне на руки. Она показала мне, как надо ее держать. Ханна рыгнула. Все засмеялись.

Когда я держал ее на руках, мне подумалось, что она, наверное, все-таки довольно мила. Пожалуй, я несколько увлекся всей этой ерундой с Печатью Зла. В конце концов, комиксы не становятся правдой. А Ханна — всего лишь ребенок.

Но, как я уже говорил, она была не обычным ребенком.

Я готов поклясться, что увидел зловещий блеск в ее синих глазах.

Маленькая родинка-сердечко на ее щеке, казалось, стала темнее.

А потом Ханна широко открыла рот — и извергла на меня все содержимое своего желудка.

— Фэ-э! — взвыл я. Я был весь в молочно-белой бурде.

Мама тут же забрала младенца.

Ханна разревелась.

— Бедная малютка Ханна, — просюсюкала мама.

Бедная малютка Ханна! Это же меня всего заблевали!

И она сделала это нарочно. Я знал это.

Той ночью начался вой.

Ужасный звук разбудил меня. Оглушительный, душераздирающий вой.

Дрожа, я сел в постели. Мои барабанные перепонки вибрировали.

Что это был за шум?

Я встал и пошел посмотреть, что там творится. Мама бродила взад-вперед по коридору с Ханной на руках, поглаживая и укачивая ее. Но Ханна не переставала вопить. Ее рев напоминал вопли раненного зверя.

— Мам, что это с ней? — спросил я.

— Ничего, — ответила мама. — Нормальный детский плач. Иди спать.

Но где тут уснешь! Ханна ревела без умолку.

«Это не нормальный детский плач, — думал я. — Никто не сможет убедить меня, что этот ужасный рев и визг — нечто нормальное».

Ханна продолжала реветь, ночь за ночью. И каждая ночь была хуже предыдущей. Ее дикие вопли не давали покоя даже соседям. Чудовищные вопли! Стоило Ханне поднять рев, как все окрестные собаки задирали головы к небу и вторили ей своим воем.

Готов поклясться, что собственными глазами видел, как ее родинка чуть-чуть увеличилась.

Так прошло несколько месяцев. Ханна рано научилась ползать. Мама и папа решили, что она — большая умница. Но я-то знал правду.

У нее была цель. Она хотела стать единственным ребенком в семье.

Она хотела от меня избавиться.

Она не могла извести меня рёвом. Она не могла извести меня блёвом.

Но в рукавчике распашонки у Ханны были припрятаны и другие козыри.

Однажды утром, собираясь в школу, я обнаружил у себя в комнате жующую что-то Ханну. В ручонке она сжимала обрывок бумаги. При виде меня, она попыталась запихнуть его в рот. Но я успел его выхватить.

— О нет! — вскричал я. — Моя домашка по математике!

Или, вернее, то, что от нее осталось. В основном — мое имя и дата. Да и те обильно заляпанные слюной.

Ханна слопала мою домашнюю работу.

Она сглотнула и улыбнулась мне этой своей зловещей улыбочкой. «Ха-ха, — будто бы говорила ее усмешка. — Вот ты и попался».

— Мама! — позвал я. — Ханна сожрала мою домашку!

Мама стрелою влетела в комнату и подхватила Ханну на руки.

— Что она сделала? С ней все в порядке?

— Мама! Как же моя домашка?

Мама посмотрела на меня и нахмурилась, словно до нее только сейчас дошло, о чем я толкую.

— Николас, ты не выполнил домашнее задание, верно? А теперь пытаешься свалить вину на Ханну!

— Мама, я правду говорю! Отправьте Ханну на рентген. Сами увидите — у нее в пузе моя домашка!

Мама покачала головой:

— Николас, что с тобой последнее время творится?

В тот же день, когда училка спросила, где моя домашняя работа, я честно ответил, что ее слопала моя грудная сестренка.

Она оставила меня на дополнительные занятия.

Вот и говори после этого правду.

— Николас! Поди-ка сюда! Нам с тобой нужно поговорить! — проревел папа из окна второго этажа.

Я в это время как раз играл на заднем дворе.

Папу я нашел в родительской спальне. По-крайней мере, я решил, что это была их спальня. Скажем так, их спальня должна была там находиться. Только нынче это место на их спальню совершенно не походило.

Вообще-то, комната моих предков сверкает белизной. В самом прямом смысле этого слова. Белоснежный ковер, белоснежные стены, белоснежные шторы, белоснежное постельное белье. Мне не разрешается ни есть там, ни играть, ни вообще что-либо делать. Они страшно пекутся о белизне своих вещей.

Однако теперь комната не была белой. Она была всех цветов радуги. Повсюду были разбрызганы краски.

— Николас, — произнес папа. — У тебя большие неприятности. Огромные неприятности.

Маленькие баночки из-под краски из моего набора валялись по всему полу. Красные, синие, зеленые, желтые и черные краски забрызгали белоснежный ковер, белоснежные занавески, белоснежное постельное белье, белоснежные стены. И посреди все этого безобразия, вся забрызганная кроваво-красной краской, восседала Ханна и смеялась своим зловещим смехом.