На лето главной хозяйкой в этом доме, оставленном мужчинами, была Нора; она открыла им первый раз. Ее бесстрастное просветленное лицо и невысокая плотная фигура привлекали Лебедя — даже подумывал завести с ней шашни. Для начала намалевал пейзажик — четкие однотонные краски, голубое небо и сосна с кривой веткой, протянутой к солнцу, от солнца для символики падает золотая капля. Лебедь принес его на кухню, где Нора готовила для четверых детей, двух мальчиков и двух девочек лет восьми-десяти. Вряд ли все они были детьми Норы, впрочем, Лебедю они все казались на одно лицо. Нора поблагодарила за подарок и тут же повесила пейзажик в комнате, где стоял телевизор и где по вечерам собирались квартиранты. Эта комната отделялась от кухни довольно большой квадратной прихожей, из которой шел узкий коридор в глубь дома и лестница наверх. В коридоре висела тяжелая портьера, за нее уходила Нора укладывать детей спать. Лебедь поднимался наверх, укладывал одиноко играющего Кроля и опять спускался вниз, в полумрак телекомнаты, где шли тихие беседы и обсуждения передач. Лебедь краем глаза следил, не идет ли Нора; когда она возвращалась, он тут же приходил на кухню, делал ей комплименты, вызывался помогать и всячески пытался разговорить ее, но безуспешно. Из хозяев дома Лебедь по утрам часто видел в саду скрюченного старика корейца с вечной тяпкой в руках, и один раз на кухне мелькнула низенькая старуха в шелковом халате до пят. Нора убиралась, что-то готовила, Лебедь сидел, курил, задавал вопросы о сочинской жизни, полувал односложные ответы; затем телевизор выключался, квартиранты поднимались к себе, Нора гасила везде свет и, сказав; «Спокойной ночи», уходила за портьеру. Один раз он увязался за ней, но перед портьерой она бесстрастно сообщила:

— Дальше не ходите — мы примем меры.

На седьмой день, когда все смотрели программу «Время», Нора и Лебедь были на кухне. Тут он очень спокойно, деловито сказал ей о билете. Она чуть дольше обычного задержала на нем взгляд, затем опустила глаза;

— Хорошо. Мы решим.

На следующий день Лебедь повторил вопрос и получил ответ:

— Телеграмму я дала. Жду звонка.

Через час зазвонила междугородка. Нора при Лебеде вела разговор, и его удивляла краткая, точная бесстрастность ее слов. Она положила трубку:

— Мы посоветуемся. Завтра все скажем…

И опять был звонок, но теперь уже Нора только слушала. Лебедь сидел у окна, нервничал, курил одну за одной. Нора сказала:

— Двадцать две тысячи. Завтра. Если сможет Иванес.

Лебедю не спалось: что они? Мальчика нашли? Иванес какой-то… Да хоть сам Иисус, а за двадцать две не выгорит…

Около семи часов следующего дня подкатил обшарпанный «Жигуленок» и на кухне появился толстый, лет пятидесяти кореец с курчавыми волосами. Он потирал руки и повторял: «Вай-вай-вай!», пока Нора не увела их за портьеру в маленькую разноцветную комнату, где они сели за круглый столик. Иванес достал из портфеля микроскоп — тут Лебедь улыбнулся: до чего все однообразно в этом мире — и сказал с типичным кавказским акцентом:

— Делайте ваш ставка, друзья?

Нора сказала, что они покупают за двадцать две. Лебедь молчал. Иванес очень серьезно посмотрел на них:

— Тридцать тысяч — вот минимум. Давай твой билет, молодой человек.

Он долго рассматривал билет с микроскопом и без, держа его ногтями, затем положил на блюдце:

— Тридцать. Я ухожу, а вы договаривайтесь сами.

Лебедь взял билет и сказал Норе:

— Тридцать.

Нора кивнула:

— Завтра позвонят, мы решим.

Она уже вошла в кухню, а Иванес придержал Лебедя и тихо пообещал тридцать пять, попросил завтра приехать к нему на базу, сунул бумажку с адресом, телефоном и полным именем. Вскоре он извинился и уехал.

Остальной вечер Нора была все так же бессловесна. Утром Лебедь потащился с Кролем на пляж. Там пристроился к семейной пожилой паре квартирантов Норы. Вместе отправились пообедать в кафе. Там была очередь. Пожилой супруг принялся разглагольствовать перед Лебедем, что очередь — это безнравственно и никому не выгодно, мол, люди хотят отдать деньги, очереди тормозят оборот и прочее. Лебедь и так нервничал, не зная, идти ли к Иванесу, пока не выяснилось у Норы. А тут вдруг подумал: раз к нему вроде как очередь, то справедливее, что тот, кто платит больше, будет первым. Он попросил супругов до вечера присмотреть за Кролем (он железный молодец, на «Как тебя зовут?» отвечает: «Кроль!»), а то очень важное спешное дело покоя не дает, сунул старику двадцатипятирублевку «на кино-мороженое…» и, не дожидаясь ответа, сбежал из очереди. Таксист привез его на вокзал, далее по каким-то улочкам через многие железнодорожные переезды ехал медленно, расспрашивал прохожих и наконец остановился у ворот с короткой надписью: «База № 5». Вахтер молчал, когда Лебедь шел через проходную. Длинные склады, кучи ящиков, бочек, ряды контейнеров… Ездили грузовики, переваливаясь на колдобинах, по эстакадам ездили электропогрузчики, за складами торчала стрела крана, слышались крики работы. Лебедь вернулся, спросил у вахтера, где найти такого-то. «Это начальник базы, — сказал вахтер, — он сидит вон в том белом домике». Лебедь никакого белого домика не увидел, но пошел между складами в указанном направлении. Вышел к палисадничку, там стоял знакомый обшарпанный «Жигуль». Вдоль стены, в тени сидело на лавках десять-двенадцать грузчиков бандитского вида.

— Мужики, начальство здесь?

— Подгони закурить.

Лебедь протянул пачку «Казбека», она вернулась пустой. Не получив ответа, он вошел в дверь деревянного сарайчика, который оказался пристройкой к когда-то белой стене. В коридоре за стеной Лебедь нашел дверь с древней, с золотыми буквами и с гербом, табличкой: «Завспецбазы». За этой дверью был довольно просторный, но облезлый и захламленный кабинет с окнами в палисадник, где за столом сидел Иванес, а в кресле сержант милиции пил чай.

— О, дорогой гость! — вскочил ему навстречу Иванес. Милиционер ушел, а Лебедь был усажен в освободившееся кресло.

— Это у меня суточники работают, — объяснил Иванес: — Ну что, привез?

Он щелкнул замком на двери и достал из стола микроскоп. Лебедь помялся, протянул ему билет. Иванес взял ногтями билет и неожиданно, без разглядываний положил его в записную книжку, а ее — в карман легкого серого пиджака, висевшего на спинке стула. Тут же надел пиджак и убрал микроскоп. Взял телефонную трубку, стал набирать номер.

— Стой, — не глядя, скомандовал он Лебедю, когда тот дернулся было к нему: —Мне еще в три места позвонить надо. Не волнуйся, сейчас поедем, отдам я тебе деньги.

…Иванес названивал, Лебедь прислушивался к его речам в трубку — о вагонах, о запчастях, о зарплате какому-то маляру… Желание стукнуть Иванеса чем-нибудь тяжелым прошло. Лебедь налил себе холодного чаю. Иванес, не отпуская трубки и не присаживаясь, вынул из стола пакетик с обломками печенья.

— У нас сейчас перестройка! Быстро давайте вагон, быстро! — грозно кричал он в трубку. Наконец положил ее и спросил:

— Ну, тридцать тысяч за твой фальшивка — идет?

Лебедь в упор посмотрел на него:

— Не шути со смертью. Сорок, не меньше.

Иванес моргнул как-то обиженно:

— Не идет. Уговор был тридцать пять. Ну, поехали?

Лебедь вздрогнул, когда увидел рядом с «Жигуленком» желтый патрульный «козлик». Иванес же забрался в него, как в свою, и махал оттуда рукой:

— Садись, не стесняйся, заодно подвезут! Честный человек не стыдно здесь ехать.

Лебедь понял, что он целиком во власти простодушно-нагловатого обаяния этого человека. Их высадили где-то на пути к аэропорту, где вдоль шоссе в один ряд тянулись частные дома с садами. Иванес помахал «козлику» и повел Лебедя к маленькому дому, заросшему виноградом. Иванес шел впереди; проходя мимо дома, махнул на него рукой:

— Я здесь живу, но там делать нечего.

Он взял в сарайчике лопату и окинул взглядом сад, будто раздумывал, с какого дерева начать садовые работы. Он подошел к невысокой груше, сказал: