Он сделал все, чтобы изменить внешность. Изменил походку, осанку, манеру курить, снял пиджак – словом, сделал все, что не требовало грима или краски. Тут уж нужен специалист. Новый галстук, красные подтяжки. Поймав свое отражение в грязной витрине, за которой в тесных стеклянных банках влачили существование яшерицы, змеи и лягушки, подумал: вот так хрен!

Еще сильнее стиснув зубы, так, что от напряжения заныли челюсти, он заторопился вслед за Латой Лал. Когда она в темноте отважно, словно над пропастью, карабкалась по пересекавшему железнодорожное полотно шаткому деревянному мостику, он был в пятнадцати футах позади. Все тот же путь. Она ускорила шаг. Запах еды из притулившегося на противоположных ступенях лотка, пар и дым проходящего внизу старого большого то ли русского, то ли американского паровоза, тянущего набитые людьми вагоны. Пассажиры даже на крышах. Как бы наблюдая за поездом, он остановился, незаметно глядя назад. Вроде бы никто из пешеходов не обращал на него внимания. Если операция – а операция действительно проводилась – достаточно масштабная, он никогда их не увидит. Они не пожалеют людей, которые будут передавать его с рук на руки, как мяч. Теперь уже поздно...

Сбежав по ступеням, оказался в десяти ярдах от женщины. Искры, огни и дым поезда исчезли в ночи. Они повернули на север, потом сразу на восток на Чандни Чоук. Он снова заскрипел зубами. Именно здесь, на перекрестке Чоук и еще трех полных народа улиц, он потерял ее утром. Ему почти сразу же показалось, что она снова исчезла в неосвещенных участках между фонарями и огнями кафе и магазинов. Взрыв отчаяния. Потом понял, что ее по-прежнему видно, его всего лишь ослепило светом. Впереди темнела мечеть Фатехпури. Приблизился до шести-семи ярдов – утром отпустил слишком далеко, а на базаре было слишком много народу. В витринах магазинов книги, украшения, попугаи. Тротуары, как бы братаясь с более законной торговлей, заполонили лоточники. Хайд проталкивался позади нее, мимо очереди в кино, уродливых щитов с безвкусными афишами. Один из фильмов Ананда Мехты, нового лидера фундаменталистов. Полицейские и воры. Над входом в кинотеатр две плохо намалеванные идеализированные индийские фигуры – Мехта и его главная партнерша в жарких объятиях. Год назад это могла быть Сирина Шармар... потом понял, что это...

...и что он потерял Лату Лал.

А, черт!..

Упершись руками в бока, он остановился, еле сдерживая ярость. С ярких стилизованных портретов на него взирали Мехта со своей партнершей. Внутрь обветшалого кинотеатра медленно вползала очередь. Из громкоговорителя разносились звуки ситара и таблы, сопровождавшие пронзительный индийский голос, не чарующий, но впечатляющий. Прильнувшая к партнеру полными красными губами Сирина Шармар, казалось, издевается над ним. Куда, черт возьми, подевалась Лата? Он сердито оглядывался по сторонам...

...и чуть не прозевал, как она, скрывшись за кассой, проскользнула в зрительный зал. Он растерянно смотрел вслед, почти уверенный, что теперь ее уже не достать. Потом, сопровождаемый добродушными протестами, нетвердой походкой пьяного, пробрался к окошку кассы, высыпав пригоршню мелочи, взял билет и, протолкавшись в оклеенном ворсистыми обоями подсвеченном красным светом фойе мимо торговцев бетелем и сластями, отдал билет одетой в сари билетерше и втиснулся в жаркие потемки.

Перерыв. Вспыхнул свет. Зал зажужжал, как разворошенное осиное гнездо, публика, как по команде, будто соблюдая еще один связанный с посещением кино ритуал, моментально оказалась на ногах. Хайд увидел Лалу. Та, метнувшись вниз по проходу, в замешательстве остановилась.

Потом поглядела на балкон. Во всем зале лишь она, если не считать его самого, была единственной неподвижной фигурой. На экране мелькали бледные изображения рекламируемых индийских товаров. И перед ним она в позе, свидетельствующей о глубоком замешательстве.

По тому, как она машинально, будто радар, поворачивала голову, Хайд понял, что здесь место их встреч, что она рассчитывала с ним встретиться...

...но вызвал-то Хайд. Лал не появится. Он не знает, что жена здесь. Не появится...

– Должно быть, немножко скучно? – вне всякой связи заметила Сара. – Сидеть в темноте, слушать "уокмен". – На кажущемся усталым и побледневшим в отраженном от воды лунном свете лине улыбка. Роз опасливо взглянула на брошенные на подушки магнитофон и наушники.

Бинокль лежал под креслом.

– Что?.. О, нет... сижу и думаю.

В один из немногих моментов, когда он позволял себе предаться воспоминаниям, Хайд как-то сказал, что смываться, спасаясь, дело несложное. Куда труднее спокойно сидеть и, спасая шкуру, невозмутимо врать.

Господи, надеюсь, что это не так, Хайд, право, надеюсь.

– ...есть время подумать.

Сара с непринужденной ленивой грацией удобно устроилась в кресле. Такие, должно быть, уже появляются на свет с более гибкими костями...

– Потому сюда и приехали? Бежали от чего? – спросила она.

В голосе вызывающие на откровенность дружеские нотки, потом снова сдержанность. Как ребенок, знакомящийся со щенком, у которого острые зубки.

– Не совсем... – Самое худшее – сочинять на ходу... – Хотя, пожалуй, и так, – как бы исповедуясь, добавила Роз. Сара, можно было подумать, нетерпеливо наклонилась вперед. – Просто все немного надоело. Дома... словом, везде.

Сара помолчала, проводя руками по волосам, потом предположила:

– Первый раз приезжали сюда, чтобы найти себя, второй – чтобы потерять, гм?

– Что-то вроде того...

– Наверное, мужчина? Скажите, если сую свой нос...

– Нет, все нормально. – Чувствуя, как дрожат ноги и стучит сердце, Роз попыталась поудобнее устроиться в кресле, положив на колени перевязанную руку, растопыренными пальцами другой опершись о лоб. – Думаю, неокончательно... вообще-то он не виноват.

– У вас кто-то был? И долго? – Казалось, у самой сгорели все чувства, и она лишь через силу расспрашивает об опротивевших ей вещах. Эта женщина озадачивала Роз. Как будто не просто устала, а полностью опустошена. – Мужчины – сволочи, – продолжала она, глядя через залитую лунным светом воду на свой дом. В голосе страх, борющийся с презрением.

– Он не такой уж негодяй, – ответила Роз, скрывая улыбку, подумав о Хайде. Единственное, что отличало ее нынешнюю от нее самой в молодости, когда она познакомилась с Хайдом, так это то, что она не боялась его потерять. Порой – возможно, слишком часто – она брала на себя роль матери или старшей сестры, но ему она была нужна во всех случаях. Пусть даже потребовались годы, чтобы в этом убедиться. – Служит клерком в офисе. Не сказала бы, что очень пылкий, но вполне приличный парень...

При воспоминании о том, что им известна новая крыша Хайда, что его поджидают в отеле, а она не в состоянии его предупредить, голос дрогнул. От одной этой мысли ее бросило в дрожь. Такая реакция была истолкована иначе.

– Извините, – смущенно пробормотала Сара. – Живя сама по себе, становишься несколько бесчувственной. Раны еще не зарубцевались?

– Только-только. – Жестом указала на свои габариты. – Не станешь же его винить, правда? Не ахти какая приманка для парня, даже клерка... – Громко шмыгнула носом. – Не огорчайтесь, я уже себя отжалела. Уехала, чтобы переждать, пока агент продаст квартиру. Не думаю, что так уж весело продолжать жить вместе. – Голос снова дрогнул. Выходит, и в притворстве есть что-то трогательное. Можно выплеснуть чувства и прикрыть беспокойство за Хайда. – Вы сказали, что мужчины сволочи, – похоже, однажды нарвались на негодяя?

Когда люди говорят о себе, тебя не замечают. Это не Хайд, это самаритяне. Правда, сейчас годится, и Хайд одобрил бы. Шаркая ногами рядом со спрятанным биноклем, Сара опустила глаза.

С соседнем доме приглушенный шум голосов, из гостиной Сары сквозь задернутые шторы и сетки от москитов сочится слабый свет. Становилось прохладнее. Роз казалось, что она слышит, как с перерывами тихо шелестит пленка.