Хассим расстегнул ворот рубахи: на смуглой шее отчетливо темнели синяки.
– Когда я выложил им, что Птицу купили китайцы, оба посетителя потеряли ко мне всякий интерес. Тот, что был ниже ростом, предупредил, чтоб я никому не говорил об этом визите, иначе мне придется плохо. Потом, к моему величайшему облегчению, они ушли.
– Вам показалось, что начальником был именно этот человек. – Холмс не столько спрашивал, сколько констатировал истину.
Хассим кивнул:
– Большого я бы назвал исполнителем.
– Опишите как можно точнее маленького человека.
Турок надолго задумался.
– Его трудно описать, – наконец произнес он. – Худой. Довольно старый. Среднего роста. У него был дефект речи. Шепелявость.
– Шепелявый человек! – воскликнул я. – Снова шепелявый человек!
Холмс поднялся. Он узнал все, что было нужно.
9
ВОЗВРАЩЕНИЕ НА БЕЙКЕР-СТРИТ
Наш отъезд из Стамбула был почти таким же стремительным, как бегство из Берлина. Покинув магазин на Истикиал Каддези, Холмс поспешил вернуться в отель «Золотой Рог», где заказал нам билеты на Восточный экспресс до Кале. К моему крайнему неудовольствию, кратчайший путь включал в себя путешествие на пароме до Констанцы в Румынии, откуда экспресс возвращался через Вену в Австрию и Германию, а отдельная секция продолжала движение к французскому побережью.
К счастью. Черное море было спокойно, переправа прошла без происшествий и мы не вызвали подозрений у пассажиров. Должно быть. Холмс заметил, что я осуждаю его равнодушие к великому городу, который мы так поспешно покидали. Во всяком случае, он не преминул блеснуть в разговоре со мной такими глубокими познаниями относительно истории Стамбула, что даже не счел нужным скрыть торжествующего выражения при виде моего изумления.
О мегарском полководце Византе, основателе первого поселения на Босфорском мысу, мой друг, казалось, знал не меньше Геродота и Страбона. Он свободно рассуждал о римском императоре Константине, основавшем на месте древнего Византия новую столицу, призванную затмить славу самого Рима.
Возможно, сухие учителя истории и пытались вбить мне в голову эти факты, но им не хватало живого подхода Холмса. Потом он перешел к царствованию Сулеймана Великолепного и оседлал своего конька. Я узнал о нашествии Сулеймана на Родос и победе османских воинов над рыцарями ордена Святого Иоанна.
– Это интересная история, дружище. Рыцари ордена Святого Иоанна долгие годы грабили средиземноморские корабли, используя стратегическое положение Родоса. Когда госпитальеры отступили на Мальту, Сулейман должен был захватить огромное количество сокровищ. Но он ничего не обнаружил.
Мой друг замолчал, погрузившись в этот экскурс в историю.
– Господи, Холмс, неужели на них наложил руку какой-нибудь частный коллекционер?
– Вряд ли. Скорее сокровища Сулеймана где-нибудь спрятаны и ждут своего часа. А вдруг некий проницательный мечтатель вычислит, подобно Шлиману, где хранится древнее богатство. Возможно, когда я уйду от дел, я посвящу себя не разведению пчел, а поискам потерянных кладов.
Должен признаться, что глубокие познания моего друга в истории несколько удивили меня, но потом я вспомнил, что Холмс долгие годы мог хранить в памяти незначительные факты, почерпнутые из газет. Неудивительно, что он знал как свои пять пальцев такие яркие вехи человеческой истории, особенно если дело касалось неразгаданных тайн.
Постепенно от загадок прошлого мы перешли к делу, ради которого пустились в путешествие. Холмс сухо заметил, что наши затянувшиеся поиски не дали пока сколько-нибудь ощутимого результата.
– Однако, Ватсон, во время нашего расследования мы столкнулись с двумя важными преступниками, чего не произошло бы, останься мы в Лондоне.
– Вы согласны с теорией Хассима об окончательном владельце?
– Отчасти, если не полностью, – ответил он. – Я могу назвать несколько знаменитых шедевров, о похищении которых ходят слухи. Один их них – «Мона Лиза». Существует мнение, что картина в Лувре не оригинал да Винчи, а искусная копия. Подлинная же «Джоконда» давно обрела «истинного владельца» и навсегда исчезла для остальных.
Мое изумление вызвало у Холмса смех.
– Представьте себе, – продолжал он, – человека, владеющего оригиналом, если, конечно, мы допустим, что «Джоконда» действительно похищена. Положение тайного владельца все же кажется мне противоестественным. Что толку в великолепном розыгрыше, если о нем никто не знает? Какой прок от сокровища, если оно скрыто от людских глаз?
Мы сталкивались с подобными случаями. Взять хотя бы события, описанные вами как «Рубин из Алькара» и «Изумруд Мидаса». В обоих примерах исчезнувшая драгоценность была слишком известна, чтобы ее можно было законно продать. Своего рода «Мона Лиза», если хотите: ни продать, ни изменить. В этом смысле предпочтительнее всего алмазы. Они подвергаются огранке и теряют индивидуальность. Два бриллианта в королевской короне Англии были когда-то одним камнем. Я уверен, что Селкирк, или Мангейм, или любой другой из этих тайных коллекционеров, упомянутых Хассимом, сдвинет с места горы, чтобы приобрести действительно неизвестный шедевр.
– Вроде родосских трофеев Сулеймана Великолепного?
– Разумеется. Но ведь это не единственный случай исчезновения сокровищ, Ватсон. Таких историй больше, чем мы можем себе представить. Хассим говорил о фараонах. Заметьте, наши археологи пока не обнаружили ни одного захоронения, которое бы не было разграблено до основания.* [Холмс был прав, потому что описываемые события происходили до того, как экспедиция Картера обнаружила гробницу Тутанхамона.]
Беседы о тайнах древних кладов помогали скрасить наше путешествие, но по мере приближения к Лондону я все явственнее ощущал нетерпение Холмса. Он стремился продолжить охоту за Золотой Птицей. Я подозревал, что Холмс направит свои силы на поиски шепелявого человека и его хозяина и высказал эту мысль вслух.
– Согласен с вами, старина. Однако, прежде всего нам следует выяснить, для чего нас выманили из Лондона. Что же произошло во время нашего отсутствия? Какое событие вынудило кого-то удалить нас со сцены?
На каждой станции мой друг жадно набрасывался на газеты в поисках любой информации, хоть отдаленно проливающей свет на беспокоящий его вопрос. Но не обнаружил ничего интересного.
Когда мы наконец вошли в свою квартиру на Бейкер-стрит, я с наслаждением окинул взглядом знакомый интерьер. Миссис Хадсон обрадовалась нам так, словно не видела тысячу лет. На самом же деле, хоть мы и пересекли всю Европу и с берега Босфора видели Азию, в Лондоне нас не было каких-нибудь несколько дней.
Холмс хотел немедленно продолжить работу, но столкнулся с неожиданными трудностями: миссис Хадсон настояла на том, чтобы мы подкрепились доброй английской едой после всей этой заграничной пищи. Наша заботливая хозяйка твердо верила в целебные свойства британской кухни, и, с аппетитом поглощая ее великолепный ростбиф и йоркширский пудинг, я убедился в ее правоте.
После стремительного калейдоскопа лиц и событий лондонское бездействие показалось ужасным. День тянулся за днем, раздражение Холмса росло, а его ястребиное лицо пугающе заострялось. Великий сыщик худел на глазах от неизвестности и отсутствия дела. Он уходил и приходил в самое непредсказуемое время и едва прикасался к обильным обедам миссис Хадсон. Каждое утро он лихорадочно листал почту, надеясь отыскать сведения о событии, выманившем нас из Лондона. Не обнаружив ничего, он снова молча исчезал в переулках и темных подворотнях огромного города. Вероятно, с тем же лихорадочным упорством работала армия его связных и осведомителей. О том, что Холмс пользовался тайной квартирой (возможно, и не одной), я догадался, когда несколько раз подряд он вернулся домой в какой-то странной одежде и полностью изменившим его лицо гриме.
На четвертое утро после нашего возвращения в Англию удача, наконец, улыбнулась Холмсу. Когда я спустился из спальни, улыбающийся детектив с жадностью поглощал ломти бекона и вареные яйца.
