– Ватсон, я ожидал большего. Коллекционирование произведений искусства – занятие состоятельных людей. Может быть, Д’Англас – всего лишь посредник, но тогда он дал бы нам адрес своего офиса.
Дверь открыл широкоплечий молодой человек, одетый в ливрею. Холмс, вручил ему свою карточку. Нас провели в небольшой холл. Высокий потолок терялся в полумраке. Обшитые деревом стены поглощали слабый свет, струящийся из узких, как в средневековом замке, окон. Как мне показалось, в доме царила атмосфера сумрачной тайны.
Забрав наши пальто и шляпы, привратник удалился по витой лестнице, ведущей из холла на второй этаж. Вскоре он вернулся, чтобы пригласить нас наверх. Мне пришло в голову, что этот человек не говорит по-английски, так как он не произнес ни слова. Его широкое лицо покрывал загар, и я решил, что слуга Д’Англаса турок или хорват.
В кабинете хозяина дома жарко полыхал камин. Несмотря на солнечный день, воздух в помещении был прохладным, и я обрадовался теплу от горящих поленьев.
Когда молчаливый проводник закрыл за собой дверь, из обитого декоративной тканью кресла поднялась долговязая фигура. Д’Англас оказался человеком болезненного вида: его длинное нескладное тело разительно не соответствовало толстому носу и широким отвисшим, как у обжоры, губам. Глаза же нашего клиента, темные и полные страдания, глубоко запали, превратив это непропорциональное лицо в подобие ужасной маски.
– Какой сюрприз, мистер Холмс, – произнес он очень низким, но приятным голосом. – Я был приятно поражен, когда Ахмет принес вашу визитную карточку. А это, конечно, доктор Ватсон, – добавил он, окинув меня тяжелым взглядом. – Присаживайтесь, джентльмены, и расскажите, что привело вас в Берлин.
Д’Англас указал на свободные кресла, и я заметил, что кисти его рук слишком крупны и узловаты, а ноги неестественно велики. Ужасная сутулость довершала уродство этого человека, совершенно не гармонирующее с его изящными манерами.
Услышав вопрос хозяина, Холмс ничем не выразил своего удивления: я по мере сил постарался последовать примеру своего великого друга. Холмс бесстрастно рассматривал этого человека и окружающую обстановку, и я знал, что каждая морщинка на некрасивом лице Д’Англаса была запечатлена фотографической памятью детектива. От его проницательного взгляда не укрылось, что наш клиент серьезно болен. Необычная внешность этого человека была неестественной, также как и усилия, с которыми ему давалось каждое движение. Он производил впечатление раненого слона. Мне неожиданно показалось, что я понял причину его страданий.
Удобно устроившись, Холмс осторожно коснулся вопроса, который беспокоил нас обоих:
– Как вы узнали из письма Нильса Линдквеста. я… – Холмс поправился, указав жестом на меня. – Мы взялись за поиски Золотой Птицы.
Д’Англас неторопливо кивнул:
– Этот джентльмен подробно описал мне ситуацию, а также свою болезнь. Я был крайне опечален сообщением о его смерти. – Он помолчал, как бы отдавая дань умершему, и продолжил более бодрым тоном: – Но не хочу лицемерить: я рад, джентльмены, что обстоятельства передали это запутанное дело в ваши руки. При всем моем уважении к мистеру Линдквесту я предпочел бы обратиться именно к вам, если бы мог предложить вам достойную плату.
– Как вы наверняка знаете, в области искусства Нильсу Линдквесту не было равных, – быстро ответил Холмс.
Хозяин мрачно кивнул, но потом в его глубоко запавших глазах засветилось лукавство:
– Насколько я понял, ваши услуги оплачиваются в соответствии с тем договором, который я заключил с покойным Линдквестом.
Холмс нетерпеливым жестом отмел в сторону финансовые вопросы. Он ненавидел обсуждать денежные проблемы, и хотя ходили слухи, что он брал огромную плату за свои несравненные услуги, я хорошо знал о множестве дел, за которые он брался из чистого интереса.
– Нильс Линдквест сделал несколько открытий, разыскивая Золотую Птицу, и я смог воспользоваться следом, по которому он шел.
По известным только ему одному причинам Холмс умолчал о Баркере и его печальной кончине.
– Надеюсь, что с вашей помощью мы скорее разберемся в этой головоломке, – продолжил Холмс. – Но сначала объясните, правильно ли мы поняли, что наш визит удивил вас?
– Пожалуй, мне следовало его ожидать, – ответил Д’Англас, – едва ли переписка может заменить личную встречу. Позвольте сообщить вам все имеющиеся у меня факты.
Холмс бросил на меня быстрый взгляд.
– Мистер Д’Англас, разве не вы послали мне телеграмму с просьбой приехать в Берлин?
Брови нашего клиента изумленно взлетели вверх. Его реакция на вопрос Холмса выдавала непритворное удивление:
– Разумеется, нет, сэр!
– Разве не поступало новых сообщений и не происходило событий, которые пролили бы свет на тайну исчезновения вашей собственности? – настаивал Холмс.
– Никаких. Но что это за телеграмма?
– Нас вызвали в Берлин телеграммой, подписанной вашим именем. Это дает интересную пищу для размышлений. Можно предположить, что нас с доктором Ватсоном попросту выманили из Лондона. Следовательно, там должно что-то произойти, а может, уже произошло. И это что-то связано с нашим делом.
Д’Англас снова кивнул. Острый интерес оживил его, не оставив следа от недавней педантичной медлительности:
– Эта ложная телеграмма несомненно указывает на то, что Птица находится в Лондоне.
– И на то, – добавил Холмс, – что наш противник знает, кто организовал поиски статуэтки и как эти поиски продвигаются. Боюсь, что я недооценил возможностей врага.
– Ну, моя заинтересованность в обнаружении Птицы очевидна, ведь я ее законный владелец. Но, предваряя ваш вопрос, со всей ответственностью заявляю, что никому не сообщал о вашей причастности к этому делу.
– И все же кто-то знает об этом, – сказал я. Д’Англас удивленно посмотрел на меня, словно забыл о моем присутствии.
– Позвольте задать вам вопрос, – сказал Холмс. – Птица исчезла в Стамбуле, но вы обратились к Линдквесту. Что натолкнуло вас на мысль искать вещь в Англии?
– Разумеется, положение на рынке искусства. Золотая Птица – очень известная работа. А все лучшие частные коллекции находятся в Англии. Я предположил, что Птица была украдена не ради золота, а потому, что она понравилась коллекционеру.
– Ваши слова наталкивают на другой вопрос, – заметил Холмс. – Предмет такого размера должен весить, как мне кажется, около трех фунтов.
– Три фунта три унции.
– Гм, – произнес Холмс, прикидывая в уме. – Значит, пятьдесят пять унций.
– На самом деле тридцать девять, мистер Холмс. Для взвешивания золота используются меры тройского или монетного веса, где унция составляет одну двенадцатую фунта.
– Интересно, – отметил сыщик, который редко ошибался в технических вопросах. – Чистое золото стоит никак не больше шести английских фунтов за унцию, следовательно, цена металла, из которого сделан наш предмет, равна приблизительно двумстам тридцати четырем фунтам. Чуть больше тысячи американских долларов.
Странная искра промелькнула в тусклых глазах Д’Англаса и сразу исчезла.
– Вас удивляет огромный интерес к предмету, стоимость которого столь незначительна. Но не забывайте о художественной ценности вещи. Есть, конечно, еще одна причина. Коллекционеры, как правило, романтики, и если у предмета яркое прошлое, он ценится во много раз дороже.
– В особенности если ему сопутствуют слухи, – пробормотал Холмс себе под нос. – Что ж, Птица много путешествовала. Азиатская столица Самарканд, русский и французский дворы. Наполеон, датские банкиры. Линдквест сообщил нам кое-что об ее истории. Я заметил, что исчезать эта вещь начала далеко не сразу.
Д’Англас прекрасно изучил историю вожделенного предмета искусства. Он охотно согласился поделиться информацией с Холмсом.
– После пожара в амстердамском магазине Птица действительно исчезла. Но точно известно, что она была выставлена в музее города Дубровник примерно в 1810 году. Когда мусульмане захватили Балканы, в числе другой дани попала к туркам. Потом она снова пропала.
