— Если скажешь мне где она, то мы с этим покончим!

Мне не хочется делать то, что я намереваюсь, я вовсе не плохой человек, однако положение у меня безвыходное.

Обдирая связанные конечности, он начинает рыдать и крутиться на кровати.

Я кладу черенок поперёк матраса и залепляю ему рот липкой лентой.

Затем поднимаюсь на ноги и снова беру черенок. Быстро натянув пару резиновых перчаток, смазываю пальцы вазелином и засовываю ему в зад. Он вырывается, но в любом из направлений может лишь едва шевельнуться. Он глубже втискивает пах в кровать, будто пытается с ней слиться. Но я пропихиваю ему под зад и бёдра, чуть пониже копчика, подушку, таким образом удерживая таз слегка под углом.

Не обращая внимания на неистовые судорожные дёрганья и приглушённые крики, я с силой втыкаю черенок в его задний проход и начинаю насиловать.

Шипят, сгорая, крошечные волоски. Потрескивает покрывающаяся ожогами кожа. Я наваливаюсь на черенок, увеличивая давление до тех пор, пока не убеждаюсь, что сжигаю ему прямую кишку, и надеюсь добраться до остального кишечника.

На голове его проступают вены, а руки и ноги натягиваются так сильно, что мне кажется, что он может разорвать свои оковы. Из заклеенного рта раздаётся несмолкаемый протяжный вопль, а шея выгибается почти под прямым углом так, что он практически касается лицом спинки кровати позади него.

Я медленно вытаскиваю черенок метлы из его ануса: смазанную вазелином деревяшку покрывает слой крови, дерьма и сожжённой кожи. Затем запихиваю обратно, вдавливая так глубоко, насколько могу.

Достаю опять и кладу черенок в камин. И в очередной раз расклеиваю ему рот.

Лицо у него мертвенно-бледное, глаза закатились.

Вялым, искусанным языком он облизывает губы. Пытается сосредоточиться, но мой вопрос пока остаётся без ответа. Он что-то мямлит, однако я не разбираю ни слова. Это раздражает меня ещё сильнее.

Я вновь хватаю из камина черенок. Он, как и прежде, пышет жаром, и я засовываю его ему в задницу.

— Где она?

— Нет! — вопит он. — Господи, не надо…

Он стискивает зубы и зажмуривает глаза.

— Аэропорт, — тяжело дыша, он пытается говорить сквозь боль. Кожа его бледна, как мел. Он едва выговаривает слова. — Вытащи его… он уже… у меня в желудке.

Существующий в нашем городе аэропорт небольшой, и рейсов через него не так чтобы много. Впрочем, он достаточно велик, особенно, если вы не знаете, где искать.

— Южное крыло. В… ангаре. Небольшая бытовка. — Он задыхается и говорит с искажённым от боли лицом. Его сотрясают судороги. — Дыра в полу.

— Если ты мне соврал, я прикончу тебя. — Если честно, я удивлюсь тому, что он ещё не сдох.

Я поворачиваюсь и забираю со стола ключи от пикапа.

— Постой! — Кажется, когда он видит, что я собираюсь уезжать, это придаёт ему сил. — Куда ты? Вытащи это из меня!!!

Я оставляю его плакать и кричать, и быстро выскакиваю за дверь.

Я мчусь в аэропорт, поглядывая на часы. Шесть часов прошло с тех пор, как я похитила Энди. Хватаю сотовый, чтобы позвонить мужу, но натыкаюсь на автоответчик.

Я звоню в полицию и оставляю быстрое сообщение диспетчеру:

— Я знаю, где находится Ребекка. — И даю описание этого места. — Я сейчас на пути туда!

— Подождите, подождите! — кричит диспетчер, однако я заканчиваю разговор.

Приехав, я нахожу эту бытовку, но — вот чёрт! — она заперта на висячий замок. Я оглядываюсь вокруг в поисках камня или чего-то такого, чем можно сбить замок, но тут, визжа тормозами, подъезжают несколько полицейских машин. Копы, с оружием в руках, врассыпную бросаются ко мне.

— Подождите! — кричу я. — Она внутри.

Они медленно опускают оружие и пожимают плечами.

— Что вы делаете? — спрашивает кто-то из них.

— Ребекка внутри, а дверь заперта!

Один из них смеётся, другой отворачивается, третий же просто злится.

Тот, который смеялся, говорит:

— Откуда ты знаешь, что она внутри? — Он снимает фуражку и чешет облысевшую голову. — Ну же, давай… Кажется, ты обещала мне, что покажешься доктору.

Остальные полицейские собираются в небольшую кучку и смотрят на нас.

— Я… Он мне не понравился. Знаю, что он собирался положить меня в больницу.

— Ну, так что ты сделала, Мэри? — спрашивает лысый. — Обратилась к магическому кристаллу? Или погадала на картах Таро?

— Поверьте мне! Я следила за ним. — Я хватаюсь за ручку запертой двери и яростно трясу её. — Ребекка? Ответь!

Тут стремительно подъезжает машина без опознавательных знаков, и из неё выходит детектив Грант. Я не слышу, что ему говорят, но, предполагаю, что вводят в курс дела.

Детектив обращается ко мне:

— Что случилось? Как вы тут оказались?

— Лучше мне этого не говорить. Не хочу свидетельствовать против себя. Вы должны мне верить. Она внутри!

Вздохнув, он пожимает плечами, однако даёт знак патрульным сломать замок.

Они сбивают его и распахивают дверь. Там темно. Освещая путь электрическими фонарями, они заходят внутрь. Я следую за ними, хотя меня и предупредили этого не делать.

Я говорю им, как сказал Энди, что она под полом. Они передвигают ящики, скамьи, инструменты пока, наконец, один из них не кричит, что что-то нашёл.

Дыра в полу. Люк открыт. Очень темно. Темнее, чем прежде, так как там, под землёй, нет источников света, к которым могли бы приспособиться ваши глаза. Нет окон, ничто не отбрасывает тень.

Лучи фонарей вспарывают чёрную тьму. Глаза, перепуганные глаза, они моргают. Ребекка, живая. Испуганная.

— Да будь я проклят, — говорит лысый, снова почесав у себя под фуражкой. — Ты была права, Мэри.

Я потихоньку ускользаю и мчусь домой. Сердце моё колотится. Патрульные не выглядели рассерженными, но они не были такими и в прошлый раз, а хорошо это не закончилось.

Для меня не стали сюрпризом припаркованные возле моего дома полицейские машины.

Муж встречает меня в дверях.

— Давай, дорогая, — говорит он, пытаясь затащить меня внутрь.

Я пожёвываю нижнюю губу.

— Но…

Он тянет меня, а я, как идиотка, не понимаю, что он хочет сделать.

Один из патрульных хватает меня за одну руку, муж — за другую. Крепко. Выглядит так, будто они собрались перетягивать канат.

— Почему бы вам не пройти внутрь? — говорит полицейский, наконец, сдвинув меня с места. — Властям хотелось бы сказать вам спасибо за помощь в решении этого дела. Добрый вечер.

Они ни разу не спрашивают меня про Энди. Во всяком случае, до сих пор не спросили. У меня такое чувство, что детектив скоро что-то разнюхает.

Я случайно слышу, как обо мне разговаривают два офицера. До меня доносятся слова «помешанная» и «ненормальная».

Великолепно.

— Ну же, милая, — говорит муж, обняв меня за плечи. — Прежде чем они опять тебя заберут.

— Но… — вырываюсь я. — Моя дочь.

Закусив губу, муж качает головой:

— Прошу, — бормочет он. — Хватит уже этих баек про дочь.

Вечером, в одиннадцатичасовых новостях передают замечательный репортаж о чудесном освобождении Ребекки. В нём показывают спасённую мной маленькую девочку. Мою дочь. Ту самую, про которую они говорят, что она не моя. Ах… думаю, что буду стараться продолжать попытки получить такое право. Не знаю, как у меня получилось так ошибиться. Когда-нибудь я верну свою дочь домой. Её ожидает отдельная спаленка на первом этаже.

Ребекка смотрит прямо в камеру и благодарит меня.

Она могла бы быть моей.

Двумя днями позже исчезает другая моя дочь. «Мы предполагаем похищение», — говорят в полиции. Нужно как-то её спасать. Это уже какой-то другой выродок, на этот раз это не может быть Энди.

Мне, право же, следовало бы поехать и развязать этого парня.