Пендергаст откинулся назад:

– За несколько месяцев до гибели Хелен совершала какие-то короткие поездки. Мне говорила, что занимается исследованиями, но в детали не вдавалась. Теперь мне это кажется странным. «Врачи на крыльях» – организация лечебная и просветительская, а не исследовательская. Нужно было расспросить Хелен получше. Ты – врач… ты знаешь, о каких исследованиях может идти речь?

Эстерхази задумался. Затем покачал головой:

– Извини, Алоизий, она мне ничего не говорила. Ей нравилось путешествовать, сам знаешь. И заниматься медицинскими исследованиями. Эти два увлечения и привели ее в «ВНК».

– А ваша семейная история? – спросил д’Агоста. – Какие-нибудь ссоры, старые обиды и тому подобное?

– Ее все любили. Я даже немного ревновал. Да и не было никаких семейных проблем. Родители наши умерли пятнадцать с лишним лет назад, я теперь последний из Эстерхази… – Он замялся.

– В чем дело? – Пендергаст подался вперед.

– Знаешь, задолго до того, как она познакомилась с тобой, у нее был неудачный роман. С каким-то проходимцем.

– Продолжай.

– Кажется, в аспирантуре. Она как-то раз приехала с ним из института на выходные. Блондин, лицо приятное, глаза голубые, высокий, спортивный. Все время носил светлые брюки и джемпера. Из старинного рода, вырос на Манхэттене, летний домик на Фишерс-Айленд. Говорил, что собирается стать инвестиционным банкиром… Полагаю, типаж ясен.

– Почему они расстались?

– Да были какие-то проблемы сексуального характера. Хелен об этом особо не распространялась… то ли извращенец, то ли садист.

– И что?

– Она его бросила. Он потом ей надоедал, звонил, письмами забрасывал… Впрочем, маниакального в этом ничего не прослеживалось. Ну а потом и забылось все. – Эстерхази махнул рукой. – Это произошло за шесть лет до того, как вы познакомились, и за девять до ее смерти. Вряд ли тут есть какая-то связь.

– Имени не помнишь?

Эстерхази потер виски:

– Адам… Звали его Адам. А фамилия… нет, наверное, я вообще фамилии не знал.

Воцарилось долгое молчание.

– Что-нибудь еще?

Эстерхази покачал головой:

– Не могу поверить, что кто-то намеренно причинил зло Хелен.

Пендергаст кивнул в сторону висевшей на стене гравюры, изображавшей ночь и белую сову на дереве.

– Одюбон?

– Да. Только, боюсь, репродукция. – Эстерхази посмотрел на гравюру. – Странно, что ты обратил внимание.

– Почему?

– Она висела в детской у Хелен. Сестра говорила, что, когда болеет, смотрит на нее по несколько часов подряд. Одюбона она обожала. Да ты наверняка это сам знаешь, – быстро добавил он. – Вот я и повесил на память.

На лице Пендергаста мелькнуло мимолетное удивление, и он спросил:

– А что ты можешь рассказать о жизни Хелен перед тем, как мы с ней познакомились?

– Для сестры не существовало ничего, кроме работы… Впрочем, одно время Хелен увлекалась альпинизмом. Каждые выходные отправлялась полазить.

– Куда?

– В горы Шаванганк. Она жила тогда в Нью-Йорке и много ездила. Отчасти по делам «ВНК» – в Бурунди, Индию, Эфиопию. А отчасти просто ради приключений. Помню, однажды я наткнулся на нее, когда она – лет пятнадцать или шестнадцать назад – в отчаянной спешке собиралась не куда-нибудь, а в Нью-Мадрид.

– Нью-Мадрид?

– Нью-Мадрид, штат Миссури. Зачем едет – не рассказывала; мол, я буду смеяться, если узнаю. Ты же помнишь, Алоизий, временами она никого не посвящала в свои тайны.

Д’Агоста украдкой взглянул на Пендергаста: похоже, Хелен обогнала мужа в скрытности и нежелании делиться своими мыслями.

– Жаль, что больше ничем не могу помочь. Если вдруг вспомню фамилию того парня, сообщу тебе.

Пендергаст поднялся.

– Спасибо, Джадсон. Прости, что огорошил правдой. К сожалению, у меня не было времени тебя подготовить.

– Я понимаю.

Доктор проводил их через коридор в переднюю.

– Постой, – начал он и осекся. Маска сдерживаемого гнева спала, на красивом лице отразилась сумятица чувств: неукротимая ярость, страдание, опустошение. – Помнишь, что я сказал? Я тоже хочу… я должен…

– Джадсон, – быстро заговорил Пендергаст, беря его за руку. – Послушай, я понимаю твое горе и гнев, но… В общем, этим делом займусь я.

Джадсон нахмурился, потом яростно дернул головой.

– Я тебя знаю, – мягко, но настойчиво продолжал Пендергаст. – И должен предупредить: не бери правосудие в свои руки. Прошу тебя.

Эстерхази перевел дух и ничего не ответил. Наконец Пендергаст коротко кивнул и вышел в ночь.

Закрыв за гостями дверь, Эстерхази минут пять простоял в темной передней, все еще тяжело дыша. Затем, оправившись от потрясения и гнева, он поспешил к себе в кабинет, подошел к оружейному шкафу, отпер его со второй попытки, от волнения уронив ключ. Коснулся начищенных до блеска винтовок и дрожащими руками снял со стойки «Холланд и Холланд ройял делюкс» с выполненным на заказ оптическим прицелом «Люпольд» серии VX–III. Внимательно оглядев винтовку, он поставил ее на место и тщательно запер шкаф.

Пусть Пендергаст сколько угодно вещает о силе закона, но пора Джадсону взять дело в свои руки. Потому что лучший способ сделать что-то правильно – это сделать все самому.

Новый Орлеан

Пендергаст подогнал «роллс-ройс» к частной парковке на Дофин-стрит, ярко освещенной натриевыми лампами. Охранник с оттопыренными ушами и помятой физиономией закрыл ворота и протянул Пендергасту талон, который тот засунул за солнцезащитный щиток.

– Налево и в самый конец, место тридцать девять, – проревел охранник с сильным местным акцентом, пуча глаза на «роллс-ройс». – Или ладно, ставьте на тридцать второе – там просторнее. За повреждения мы ответственности не несем. Можете, если хотите, поставить у Лассаля на Тулуз-стрит, там у них крытый гараж.

– Благодарю, я предпочитаю здесь.

– Как угодно.

Пендергаст провел автомобиль по тесной стоянке и поставил на указанное место. Они с д’Агостой вышли из машины. Парковка находилась как бы в замкнутом пространстве: со всех сторон ее окружало пестрое сборище старых домов.

Стояла теплая зимняя ночь; несмотря на поздний час, по тротуарам бродили юноши и девушки, прихлебывали пиво из пластиковых стаканов, смеялись, переговаривались, галдели. С улиц доносился приглушенный гул: смесь возгласов, криков, автомобильных гудков, джазовой музыки.

– Обычная ночь во Французском квартале, – сказал Пендергаст, прислонившись к машине. – Через квартал находится Бурбон-стрит – именно там сильнее всего проявляется моральное разложение местных жителей.

Он глубоко вдохнул ночной воздух, и на бледном лице появилась странная полуулыбка.

– Так мы идем? – не выдержал д’Агоста.

– Минутку, Винсент.

Пендергаст закрыл глаза и снова медленно вдохнул, словно пробуя воздух этого места.

Д’Агоста ждал; он напомнил себе, что странности его друга, его непонятные перепады в настроении потребуют терпения, и немалого. Однако дорога из Саванны была долгой и изматывающей – Пендергаст, судя по всему, держал тут такой же «роллс-ройс», как и в Нью-Йорке, – и лейтенант страшно проголодался. К тому же он давно мечтал выпить пива, а бредущие мимо бездельники с запотевшими стаканами не прибавляли хорошего настроения.

Прошла минута. Д’Агоста прокашлялся. Пендергаст открыл глаза.

– Так вы покажете вашу берлогу? – спросил Д’Агоста. – Или хоть то, что от нее осталось?

– Разумеется. – Пендергаст повернулся к нему. – Это одна из старейших частей Дофин-стрит, самый центр Французского квартала – настоящего Французского квартала.

Д’Агоста что-то проворчал. Служитель на другой стороне стоянки поглядывал на них с некоторым подозрением.

– Вот этот, к примеру, прекрасный особняк в неоклассическом стиле, – объяснил Пендергаст, – построил один из самых известных первых архитекторов Нового Орлеана, Джеймс Галлье-старший.