кладет на шею руку.

— Это все? — Спрашивает он.

Я делаю глубокий вдох. Я не могу ему рассказать то, что касается Гретхен, хотя, возможно,

он уже и так знает.

— Нет, это не все. Я забралась на вершину дуба и прыгнула вниз.

Я ожидаю, что он подпрыгнет, удивится или еще что-нибудь, но он только кивает.

— Скажи мне, что со мной происходит? — говорю я.

— Что с тобой происходит, так это я. Это я сделал с тобой. Я пойму, если ты будешь меня

ненавидеть, не захочешь больше никогда видеть. Я не горжусь тем, что сделал. Я не мог… Ты…

Прости.

Его глаза умоляют меня о прощении.

— Что ты сделал?

— В тот день, когда в школе произошел взрыв. Ты кричала. Тебе было слишком больно. Я…

Лоуренс сказал… Нет, это было мое решение…

— Просто скажи мне.

— Я исцелил тебя, и это уже было не так, как с заживлением небольших ран в детстве,

тогда последствий не было. В этот же раз произошло полное исцеление. И ты помнишь, что я тебе

говорил о ксилеме?

— Она размножается, — произношу я, переходя почти на шепот. Я смотрю куда-то за

пределы своей комнаты, не видя ничего и теряясь в мыслях. Несколько минут мы сидим в тишине:

он мучается от угрызения совести, я — от страха.

— Мне надо идти, — Он начинает вставать, но я беру его за руку, наши глаза встречаются.

Он должен понять, о чем я думаю. Я больше не хочу переживать. Он ложится рядом со мной, наши

лица находятся всего в нескольких сантиметрах друг от друга. — Или, может, я останусь.

Он целует мои губы, щеки, шею, согревая мое тело.

Я ловко перекатываюсь и оказываюсь сверху него. Теперь ситуацией руководит мое тело,

все ограничения сняты, я думаю только о нас двоих, все остальные мысли исчезли. Его руки

блуждают у меня в волосах и движутся вниз по спине все дальше и дальше. Я запускаю руку под

его рубашку, выводя линии на его животе, и стягиваю ее. С моей он делает то же самое, поэтому

моя обнаженная грудь прикасается к его обнаженной груди, а дыхание становится тяжелым. Затем,

он внезапно садится и придвигает меня к себе, пока мои ноги не обхватывают его талию.

— У тебя был тяжелый день. Нам не следует…

Он немного смещается, тянется за своей рубашкой и передает мне мою. Я натягиваю ее, но

все еще не свожу с него взгляд.

— Что не так? — спрашиваю я.

Он проводит рукой по своим волосам и поднимает на меня глаза, в которых полно

противоречий, и произносит:

— Прогуляйся со мной.

— Сейчас?

Он соскальзывает с кровати и протягивает мне руку.

— У меня есть для тебя сюрприз.

Уже через минуту мы находимся в лесу, с шумом идя по тропе, нас ведет лунный свет. Луна

такая полная и желтая, что выглядит бутафорской, и она такая большая, что хочется до нее

дотянуться. Джексон берет меня за руку, и я замедляю темп. Очень волнительно быть с ним здесь,

где нас никто не может увидеть.

Он притягивает меня к себе. Остаток пути к Дереву Единства мы идем обнявшись. Такое

чувство, что меня разделили на две части, разрезали чувством вины. Верность моему отцу, моей

семье, моему народу. Это то, кем я являюсь, кем я хочу быть. В памяти витает разочарованное

лицо отца. Я разгласила врагу секретную информацию, которая может предотвратить войну.

Мы доходим до Дерева Единства в тишине. Джексон, вероятно, слышал мои мысли, однако,

ничего не сказал. Он заходит за дерево и возвращается обратно с большой корзиной. Я

рассматриваю ее.

— Что это?

Он задорно улыбается.

— Это корзинка для пикника. Я подумал, что это может тебя отвлечь.

— Корзинка для чего?

— Для пикника. Ты никогда не слышала о пикниках?

Он открывает корзинку, доставая маленькую подстилку, и расстилает ее на земле возле

дерева. Я смотрю на покрывало, потом на него, и ложусь на подстилку. У Джексона начинается

истерика, смех эхом раздается в лесу.

— На нем не лежат. На нем сидят и едят.

— Ты хочешь, чтобы я ела по среди ночи, сидя на, — я пробегаю взглядом по покрывалу, —

клетчатой подстилке.

Он снова смеется, на этот раз еле дыша.

— Это называет плед. И это одна из тех человеческих вещей, о которых ты должна знать.

— Как бы то ни было, ты знаешь моих родителей? — говорю я саркастично. — Я прямо

вижу, как папа сидит на земле и ест… Где еда, о которой ты говорил?

— Здесь, — он указывает на корзинку и вынимает из нее разную еду. — Тебе нравится? То

есть, мы не должны есть. Я просто думал…

— Нет, это идеально. Я люблю пикники, все время на них хожу. Давай есть.

Он снова улыбается и достает все из корзинки.

Мне на глаза попадается ярко-красная клубника, и я беру ее, чтобы укусить.

— Как ты об этом узнал? — спрашиваю я.

— Нас заставляют изучать вашу историю. Меня особенно. Мне вбили в голову основы

вашей ежедневной жизни. Что происходит, когда и почему. Ты не представляешь, как ужасно,

когда от тебя ожидают, что ты запомнишь слишком много в очень короткий срок.

Я поднимаю брови.

— Ты встречал моего отца?

— Я отказываюсь от своего предыдущего заявления. Давай поговорим о чем-нибудь

другом, — говорит он, наклоняя свой стакан, чтобы попить.

— Да, расскажи мне о своей семье.

Джексон давится, кашляя и сгибаясь.

— Ты в порядке? — спрашиваю я.

— Да, прости, я…

Он убирает прядь волос с моего лица и целует меня. Я оборачиваю ноги вокруг его талии и

смотрю на него.

— Могу я… прикоснуться к тебе? — интересуюсь я.

— Прикоснуться ко мне? Где? — усмехается он.

Я наиграно ударяю его в грудь.

— Не так. Я просто хочу…

Я провожу пальцами по его скулам, шее, плечам и рукам. Он откидывается на локти, и я

расстегиваю его рубашку, открывая контуры его загорелой груди. Он совершенен, сложно

поверить, что кто-то может быть настолько идеален.

Я наклоняюсь вперед, чтобы его поцеловать, позволяя его телу согреть меня. Между нами

повышается жар, и мне интересно, когда он отстранится, но он не останавливается.

Он укладывает меня на покрывало, его тело прижимается к моему, его губы страстно ловят

мои, посылая дрожь по всей моей коже от головы до ног.

— Останешься со мной сегодня ночью? Здесь? — произносит он, слегка отстраняясь, чтобы

посмотреть на меня.

Я киваю, и Джексон опускается рядом со мной так, что теперь мы лежим на покрывале бок

обок. Он снова целует меня и затем закрывает глаза. Его тяжелое дыхание замедляется и вскоре

переходит на спокойный ритм. Я закрываю глаза, погружаясь в сон.

Вскоре я засыпаю.

Я нахожусь одна в третьей лаборатории и наблюдаю за тем, как тело Райдена дергается в

судороге. Никто не узнает, если я его освобожу. Я могу это сделать. Я могу сохранить ему жизнь.

Но я этого не делаю. Вместо этого я смотрю, как он медленно умирает. Затем я ловлю свое

отражение в стальной стене, стоящей напротив меня. У меня золотая кожа, такое ощущение, что

через нее светит солнце, она бронзовая и прекрасная… затем ко мне в сознание пробирается страх.

Я Древняя. Пока я мысленно произношу эти слова, за моей спиной открывается дверь, и через нее

входит отец с пистолетом в руке. Он качает головой со сжатыми губами и стреляет мне в голову.

Глава 22

В четыре часа ночи я проскальзываю домой совершенно без сил. Мама встает очень рано,

так что я знала, задержавшись, рискую с ней столкнуться… и быть запертой в своей комнате до

конца жизни. Когда я была помладше, она постоянно заглядывала ко мне в комнату, просто чтобы

посмотреть, как я сплю. Я просыпалась и заставала ее, сидящей около моей кровати, и когда я

спрашивала ее, зачем она это делает, она всегда отвечала, что всего лишь хотела убедиться. Я

никогда не знала, что она имела в виду, но сейчас мне интересно, не хотела ли она убедиться в том,