Это еще вопрос, подумала я сквозь головокружение, кто удивлен больше, и стала лихорадочно нащупывать карман, где хранился кинжал, ругая себя последними словами за то, что вошла в камеру, не вытащив его заранее.

Английский солдат, восстановив равновесие, уставился на меня, открыв рот, но я чувствовала, что мой драгоценный «миг удивления» ускользает прочь. Оставив в покое неуловимый карман, я наклонилась и выдернула кинжал из чулка движением, которое и продолжила со всей доступной мне силой. Острие попало надвигающемуся на меня солдату прямо под подбородок. Он только успел протянуть руку к поясу. Руки его взлетели к горлу, потом он с удивленным выражением лица отшатнулся назад, к стене, и медленно сполз по ней вниз. Жизнь покидала его. Как и я, он пошел проверять, что происходит, не потрудившись вытащить оружие, и этот небольшой промах стоил ему жизни. Милость Божья спасла меня, но я не могла больше позволить себе ни одной ошибки. Меня зазнобило. Я перешагнула через дергающееся тело, стараясь не смотреть на него.

Я ринулась назад тем же путем, что и пришла, и добежала до поворота на лестницу. Там было местечко у стены, которое не просматривалось ни с одной стороны. Я прислонилась к стене и позволила себе момент тошнотворной дрожи.

Вытерев потные ладони о юбку, я вытащила кинжал из потайного кармана. Теперь он оставался моим единственным оружием — ни времени, ни желания возвращаться за кинжалом из чулка у меня не было. Может, это и к лучшему, думала я, оттирая пальцы о платье — на них было на удивление мало крови, и я содрогнулась при мысли, какой поток мог хлынуть, выдерни я нож из горла солдата.

Крепко зажав кинжал в руке, я осторожно выглянула в коридор. Узники, которых я невольно освободила, убежали влево. Уж не знаю, что они собирались делать, но скорее всего, это отвлечет англичан. Не имея никаких оснований предпочесть в своих поисках одно направление другому, я решила, что не стоит идти в ту сторону, где должна подняться тревога.

Свет из высоких узких окон падал позади меня наискось. Ну да, это западное крыло. Нельзя потерять направление — Руперт будет ждать меня у южных ворот.

Лестница. Я заставляла оцепеневший мозг думать, пытаясь определить, где может быть место, которое ищу. Если ты собираешься кого-то пытать, тебе требуется уединение и звуконепроницаемость. Оба соображения указывали на изолированный подвал. А подвалы в таких крепостях, как правило, находятся глубоко под землей, где тонны земли сверху заглушают любые крики, а темнота скрывает жестокость от глаз тех, кто несет за нее ответственность.

Стена в конце коридора закруглялась. Я добралась до одной из четырех угловых башен. А в башнях есть лестницы.

Винтовая лестница с клиновидными ступеньками спускалась вниз головокружительными пролетами, выворачивая мне лодыжки. Погружение из относительно светлого коридора в сумрак лестницы еще больше затрудняло возможность оценить расстояние от одной ступеньки до другой, я несколько раз споткнулась, сдирая кожу с ладоней, когда пыталась удержаться за каменную стену.

В лестнице имелось одно преимущество. Из узкого окна, оставленного, чтобы лестница не погрузилась в полный мрак, я могла видеть главный двор. Теперь, по крайней мере, можно сориентироваться. Небольшой отряд солдат выстроился внизу ровными шеренгами, похоже, для проверки, а не для того, чтобы быть свидетелями скорой расправы с шотландским мятежником. Там, во дворе, стояла виселица, черная и зловещая, но пока пустая. Это зрелище подействовало на меня, как удар под ложечку. Завтра утром. Я загрохотала вниз по лестнице, забыв о разбитых локтях и сбитых пальцах ног.

Долетев до низа, я остановилась, взметнув юбками, и прислушалась. Вокруг стояла мертвая тишина, но этой частью крепости определенно пользовались — на стенах в кольцах горели факелы, окрашивая гранитные блоки мерцающим багровым светом; каждое пятно света становилось тьмой, сменяясь светом у следующего факела. Дым от факелов поднимался кверху и серой пеленой висел под сводчатым потолком.

Отсюда можно было идти только в одну сторону, и я пошла, крепко сжимая кинжал. Жутко было тихо шагать по темному коридору. Мне приходилось видеть подобные подвалы раньше, на экскурсиях, когда мы с Фрэнком осматривали исторические замки Франции. Но те массивные гранитные блоки утратили зловещий вид, освещенные яркими электрическими лампами, которые свисали с арок потолка. Я вспоминала, как отшатывалась от маленьких, темных камер даже в те дни, хотя их никто не использовал уже больше сотни лет. Увидев свидетельства ужасного прошлого: толстые двери, ржавые оковы на стенах, я могла — как мне тогда казалось — вообразить себе мучения несчастных узников, заключенных в эти зловещие камеры. Теперь можно было посмеяться над моей наивностью. Как говорит Дугал, есть вещи, которые вообразить невозможно.

Я на цыпочках шла мимо закрытых на засовы дверей толщиной в шесть дюймов — достаточно толстых, чтобы заглушить любой звук изнутри. Наклоняясь к полу, я искала полоски света из-под дверей. Возможно, других узников оставляли гнить в темноте, но Рэндалл должен видеть, что делает. Пол казался резиновым из-за толстого слоя древней грязи и пыли. Очевидно, этой частью тюрьмы не пользуются постоянно. Но факелы доказывают, что кто-то здесь есть.

Под четвертой дверью показалась полоска света, которую я искала. Я встала на колени и прижала ухо к щели, прислушиваясь, но услышала только потрескивание огня.

Дверь оказалась незапертой. Я толкнула ее, приоткрыв совсем чуть-чуть, и осторожно заглянула внутрь. Джейми был там. Он сидел на полу у стены, опустив голову между колен. Он был один.

Комната, маленькая, но хорошо освещенная, выглядела совсем по-домашнему, с жаровней, в которой весело потрескивал огонь. Для подвала здесь было замечательно уютно — знамена на стенах почти чистые, к одной стене придвинута небольшая походная кровать. Кроме того, здесь стояли два стула и стол, уставленный множеством предметов, в том числе большой оловянной фляжкой и кубками из рога.

Зрелище было удивительным, особенно после того, как мне представлялись сочащиеся влагой стены и удирающие крысы. Мне пришло в голову, что офицеры гарнизона могли обставить эту комнатку, чтобы развлекать здесь приятельниц — ясное дело, по сравнению с казармами здесь был весьма уединенный уголок.

— Джейми! — тихонько позвала я. Он не поднял голову и не ответил, и я испугалась. Закрыв за собой дверь, я подбежала к нему и прикоснулась к плечу.

— Джейми!

Теперь он посмотрел вверх. Его лицо было мертвенно-бледным, небритым и блестело от холодного пота, которым пропитались и волосы, и рубашка. В комнате воняло страхом и рвотой.

— Клэр! — хрипло произнес он потрескавшимися пересохшими губами. — Как ты смогла… немедленно уходи отсюда. Он скоро вернется.

— Не будь смешным. — Я как можно быстрее пыталась оценить ситуацию, надеясь, что поиск решения поможет снять удушье и растопит огромный кусок льда в моем желудке.

Джейми был прикован цепью за щиколотку, но это и все. Однако моток веревки, лежавший на столе среди других предметов, определенно использовали: на запястьях и локтях Джейми остались свежие следы.

Меня озадачило его состояние. Он едва двигался, и все его тело кричало о боли, но я не видела никаких повреждений. Не было крови, не было ран. Я упала на колени и начала по очереди пробовать ключи на кольце, пытаясь открыть кандалы на щиколотке.

— Что он сделал с тобой? — спросила я, стараясь говорить как можно тише, чтобы не услышал Рэндалл.

Джейми качнулся с закрытыми глазами, пот блестел на его коже тысячами крохотных жемчужинок. Он едва не терял сознание, но, услышав мой голос, открыл глаза. Двигаясь с исключительной осторожностью, он левой рукой поднял то, что до сих пор баюкал на коленях. Это была его правая рука, почти неузнаваемая, не похожая на человеческую конечность. Чудовищно распухшая, она теперь походила на раздувшийся мешок, покрытый багровым и пурпурным, пальцы торчали под безумными углами. Сквозь прорванную кожу среднего пальца виднелся кусок белой кости. Пятна крови покрывали распухшие до бесформенности суставы.