Он втянул в себя воздух, словно в возмещение того дня, и медленно выдохнул.

— Обычно я чувствовал, когда это закончится, но в тот раз он не останавливался. И все, что я мог делать — это держать рот закрытым. Я рычал с каждым ударом и чувствовал, что на глаза наворачиваются слезы, сколько бы я ни моргал, но все равно держался до последнего. — Он лежал открытым до пояса и словно сиял в лунном свете, покрытый множеством серебристых волосков. Я видела, как под грудиной бьется сердце, прямо у меня под рукой.

— Не знаю, как долго это тянулось, — продолжал Джейми. — Скорее всего не особенно, но мне показалось вечностью. Наконец отец остановился и заорал на меня. Он был вне себя от бешенства, и я тоже, так что едва разобрал, что он говорит, но все-таки понял. Он ревел: «Черт тебя побери, Джейми! Ты что, не можешь заплакать? Ты уже вырос, и я не собирался больше тебя бить, но я хочу, чтобы ты как следует завопил прежде, чем я прекращу, просто чтобы я считал, что наконец-то произвел на тебя впечатление!» — Джейми захохотал, и ровное биение сердца нарушилось.

— Я так психанул, что выпрямился, повернулся к нему и заорал: «Ну, так почему же ты сразу об этом не сказал, ты, старый дурак! Ай!» Следующее, что я помню — лежу на земле, уши горят, а челюсть в том месте, где он меня ударил, болит. Отец, задыхаясь, стоял надо мной, волосы и борода дыбом… Он протянул мне руку и помог подняться. Потом потрепал меня по челюсти и сказал, все еще тяжело дыша: «Это за то, что назвал отца дураком Может, это и правда, но очень неуважительно. Пошли, умоемся перед ужином». И больше он меня ни разу не ударил. Кричал на меня — это да, но и я кричал в ответ, и это было по-мужски.

Джейми довольно рассмеялся, и я улыбнулась в тепло его плеча.

— Жаль, что я не знала твоего отца, — произнесла я. — А может, так лучше, — осенило вдруг меня. — Вряд ли ему бы понравилось, что ты женился на англичанке.

Джейми обнял меня еще крепче и натянул одеяло на мои голые плечи.

— Он бы решил, что я, наконец, проявил здравый смысл. — Он погладил меня по голове. — Он бы уважал мой выбор, кто бы это ни был, но ты… — он повернул голову и нежно поцеловал меня в лоб. — Ты бы ему очень понравилась, Сасснек.

И я поняла, что это наивысшая похвала.

Если откровения Дженни и вызвали разлад в ее отношениях с Иэном, все, похоже, наладилось. На следующий вечер вскоре после ужина мы сидели в гостиной. Иэн и Джейми в компании графинчика бузинного вина разговаривали в углу о делах фермы, а Дженни, наконец, села и расслабилась, положив отекшие ноги на пуфик. Я пыталась записать некоторые из ее советов, которые она бросала мне через плечо в водовороте домашних дел, и переспрашивала ее о подробностях. Один лист я озаглавила — «Как вывести бородавки». Три железных иголки вымачивайте неделю в кислом эле. убавьте пригоршню кедровой стружки, дайте размокнуть. Когда стружка осядет на дно, смесь готова. Прикладывайте трижды в день, начиная с первого дня первой четверти луны.

«Свечи из пчелиного воска» — назывался следующий. Откачайте мед из пчелиных сот. Уберите мертвых пчел, сколько возможно. Растопите соты с небольшим количеством воды в большом котле. Снимите с поверхности воды пчел, крылья и прочую грязь. Слейте воду, налейте чистую. Помешивайте полчаса, потом дайте устояться. Слейте воду, используйте ее для смазывания. Очищайте водой еще дважды.

Рука начала уставать, а я еще даже не дошла до скручивания фитилей и подвешивания свечей на просушку.

— Дженни, — позвала я, — сколько времени уходит на изготовление свечей, если считать все?

Она положила шитье на колени и задумалась.

— Полдня, чтобы собрать соты; два, чтобы выкачать мед — один, если погода жаркая; день, чтобы очистить воск, если, конечно, он не очень грязный — тогда уходит два дня. Полдня, чтобы накрутить фитилей, полдня, чтобы растопить воск, залить в формы и подвесить сушиться. Считай, на все про все — неделя.

Свет был тусклый, перо брызгало — слишком много для меня после трудного дня. Я подсела к Дженни, восхищаясь крохотной одежкой, которую она вышивала почти невидимыми стежками.

Ее округлившийся живот неожиданно зашевелился — его маленький обитатель переменил положение. Я зачарованно смотрела на это. Мне еще никогда не доводилось находиться так близко к женщине с большим сроком беременности, и я даже не представляла себе, какая бурная деятельность происходит внутри.

— Хочешь потрогать? — предложила Дженни, увидев, как я уставилась на живот.

— Ну…

Она взяла мою руку и решительно положила себе на живот.

— Вот здесь. Подожди немного, он скоро снова будет пинаться. Они не любят, когда лежишь на спине. Начинают беспокоиться и крутиться.

И в самом деле — на удивление сильный толчок подкинул мою руку на несколько дюймов.

— Боже, какой он сильный! — воскликнула я.

— Ага. — Дженни горделиво погладила живот. — Он будет красавчиком, как его братец и папа. — Она улыбнулась Иэну, чье внимание моментально переключилось с достижений у пони на жену и будущего младенца.

— Или даже, как его никчемушный рыжеволосый дядя, — добавила Дженни, повысив голос и слегка подтолкнув меня локтем.

— Эй! — Джейми оторвался от подсчетов и посмотрел вверх. — Вы говорите обо мне?

— Интересно, что его привлекло — «рыжеволосый» или «никчемушный»? — шепнула мне Дженни, еще раз подтолкнув меня локтем. А для Джейми добавила сладким голоском: — Ничего особенного, то cridh. Мы просто размышляли — вдруг новорожденному не повезет, и он будет похож на дядюшку.

Дядюшка ухмыльнулся, пересек комнату и сел на пуфик. Дженни любезно сдвинула ноги в сторону, а потом положила их ему на колени.

— Разотри, пожалуйста, Джейми, — попросила она. — Ты делаешь это лучше, чем Иэн.

Он повиновался, и Дженни откинулась назад, блаженно прикрыв глаза. Крохотная рубашонка упала на живот, который по-прежнему шевелился, словно протестуя. Джейми зачарованно уставился на это, в точности, как я.

— Неприятно, наверное? — спросил он. — Когда кто-то кувыркается у тебя в животе?

Дженни открыла глаза и поморщилась — поперек живота вздулась дуга.

— М-м-м. Иногда мне кажется, что печенка вся сине-черная от ударов. Но в основном это приятное ощущение. Это похоже на… — Она задумалась, потом ухмыльнулась брату. — Трудно описать это мужчине, у тебя нет подходящих частей тела. Не думаю, что могу объяснить тебе, что это такое — вынашивать ребенка. Ты же тоже не сможешь мне объяснить, каково это — когда тебя бьют по яйцам.

— О, это я тебе объясню! — Он быстро сложился пополам, схватился за низ живота, закатил глаза и ужасно, с каким-то бульканьем, застонал.

— Вот так, Иэн? — повернул он голову к табуретке, где хохотал Иэн, прислонивший деревянную ногу к камину.

Дженни поставила изящную ножку брату на грудь и сильно толкнула его.

— Отлично, клоун. Тогда я рада, что у меня их нет.

Джейми выпрямился и откинул волосы с глаз.

— Нет, правда, — с интересом спросил он, — только потому, что у меня нет подходящих частей тела? А Клэр сможешь объяснить? В конце концов, она женщина, хотя еще и не рожала.

Дженни оценивающе посмотрела на мой живот, и я опять ощутила острый укол боли.

— М-м-м, возможно. — Она говорила медленно, обдумывая слова. — Тебе кажется, что кожа на всем теле стала тонкая-претонкая. Ты чувствуешь любое прикосновение, даже одежда трет, и не только живот, но и ноги, и бока, и груди. — Ее руки машинально метнулись к груди и обвели отяжелевшие округлости. — Они становятся тяжелыми и полными… и очень чувствительными, особенно соски. — Маленькие огрубевшие пальцы медленно очертили круг, и я увидела, как соски натянули ткань платья. — И, конечно, ты чувствуешь себя большой и неуклюжей. — Дженни уныло улыбнулась и потерла бедро, которым недавно ударилась об стол. — Занимаешь больше места, чем раньше.

— Но, конечно, — и ее руки легли на живот, словно оберегая его, — здесь ты все чувствуешь особенно сильно. — Она погладила живот так нежно, словно ласкала кожу младенца. Взгляд Иэна следил за тем, как ее руки двигались сверху вниз, снова и снова, разглаживая и разглаживая ткань.