Он должен был жениться, и как можно скорее.

Потенциальная принцесса уже была выбрана – шестнадцатилетняя Александра Шлезвиг-Гольштейн-Зондербург-Глюксбургская, дочь наследника датского престола. Берти встретился с Александрой, но не потерял от нее голову. Его сестра Вики, свидетель той встречи, сообщила родителям, что «он был разочарован ее внешностью» и посетовал, что «нос у нее слишком длинный, а лоб слишком низкий». Печально, что, только вступив в брак, Берти мог искупить свою вину. Слишком много было в его юности безрассудства, и вот теперь юность закончилась.

Как, к несчастью, закончилась и жизнь Альберта. 25 ноября 1861 года он неожиданно нагрянул в Кембридж, чтобы поговорить с сыном по душам. Он выслушал от Берти извинения во время долгой изнурительной прогулки, когда их застала свирепая восточно-английская буря, а вдобавок они еще и заблудились. Вернувшись в Виндзор, Альберт слег и 14 декабря умер – правда, перед смертью дал своему старшему сыну шанс опозориться в последний раз.

Получив 13 декабря телеграмму, вызывающую его в Виндзор, Берти по привычке отнесся к ней легкомысленно, не осознав серьезности ситуации (в его защиту следует сказать, что телеграмма была сформулирована двусмысленно), и прибыл к смертному одру своего отца лишь в три часа утра, после веселого ужина в Лондоне, в приподнятом настроении.

Королева Виктория, девять месяцев назад похоронившая свою мать, едва не обезумела от горя. И обвинила Берти в смерти отца. Для нее Альберт всегда был ангелом, пророком, гуру и святым в одном лице, и она не сомневалась, что «та ужасная история в Каре» погубила ее идеального мужа. В залитых слезами глазах Виктории Берти стал исчадием ада. Она писала своей дочери Вики: «Я никогда не смогу и не стану смотреть на него [Берти] без содрогания… [он] не знает, что мне все известно – любимый папа сказал ему, что меня следует оградить от этих отвратительных подробностей».

Принц Альберт постановил, что Берти должен жениться, и это уже не обсуждалось. Королева писала своему дяде Леопольду: «Я… хочу повторить только одно, и это мое твердое решение, мое бесповоротное решение, а именно, что абсолютно во всем его желания, его планы, его взгляды должны быть для меня законом\ И никакая сила в мире не сможет заставить меня отказаться от того, что он решил или пожелал!» Скорая свадьба должна была стать для Берти наказанием, наложенным его отцом из преисподней.

Виктория считала своим моральным долгом сообщить датской королевской семье, что жених не девственник, и, наверное, была крайне удивлена, когда будущие родственники отреагировали очень по-скандинавски – оказывается, они уже всё знали. Началась подготовка к свадьбе.

Между тем королеве предстояло исполнить еще одну волю мужа, которая совпадала и с ее целями. Незадолго до своей смерти Альберт планировал образовательный тур для Берти, охватывающий Вену, Венецию, Грецию, Египет и Ближний Восток. Скорбящая Виктория хотела спровадить сына с глаз долой, и не прошло и восьми недель после кончины Альберта, как Берти был отправлен за границу в сопровождении и под неусыпным контролем генерала Брюса и капеллана.

В течение следующих четырех месяцев Берти встречался с австрийским императором Францем-Иосифом и вицекоролем Египта, путешествовал на пароходе вверх по Нилу, охотился (среди прочего) на крокодилов, грифов, сов и ящериц; он отрастил клочкастую бороду.

Как и следовало ожидать, образовательный аспект поездки навевал на Берти скуку. Пока остальные члены экспедиции исследовали гробницы фараонов, он оставался в лагере, курил и читал захватывающий бестселлер под названием «Ист-Лин»[74] о замужней даме, которая сбегает с любовником, вынашивает внебрачного ребенка, а потом возвращается инкогнито, чтобы стать гувернанткой в новой семье своего мужа. Это было куда заманчивее, чем старые египетские камни. Когда замаячила перспектива посещения храма в Фивах, Берти возразил: «Зачем нам ехать в этот полуразрушенный храм? Пока мы доберемся туда, он развалится окончательно, и смотреть будет не на что». Но Альберт считал, что тур должен сформировать характер его сына, поэтому на руины тому все-таки пришлось тащиться.

Правда, за это Берти была положена щедрая компенсация. Ему повезло: его мать была настолько ослеплена желанием исполнить «план дорогого папы» от первой до последней буквы, что, вопреки собственным предубеждениям, утвердила конечным пунктом программы путешествия краткий визит вежливости ко двору Наполеона III. Берти должен был переночевать в британском посольстве в Париже, а на следующий день навестить французского императора и императрицу в одной из их летних резиденций, Chateau de Fontainebleau[75]. Но королева поставила одно условие: избавить ее от подробностей пребывания в Париже – «содоме и гоморре», как она выразилась. В письме к генералу Брюсу она предупреждала, что принц не должен вернуться домой с «фривольными разговорами и сплетнями», поскольку она до сих пор в трауре. Впрочем, вряд ли Берти захотел бы поделиться с матерью впечатлениями о тех удовольствиях, которые ожидали его при дворе Наполеона.

Так что после высадки в Марселе 10 июня 1862 года Берти на всех парах помчался на север, в Париж, в уверенности, что наконец-то, после всех эмоциональных потрясений предыдущих месяцев, пришло время для настоящих наслаждений. У него были планы глубже погрузиться в мир соблазна, который открыла ему Нелли Клифден.

Как и в случае с первым французским визитом маленького Берти, большинство его биографов уделяют этой короткой остановке всего несколько строк, вуалируя эвфемизмами «более изощренные удовольствия», которым принц предавался на этот раз. Наверное, все дело в том, что мимолетное пребывание Берти в Париже практически нигде не освещалось – в конце концов, это был не официальный королевский визит, – а потому не было никаких групповых портретов, смотров войск, посещения императорской могилы.

Но время, проведенное Берти в Париже в 1862 году, было настолько важным для его становления как мужчины, что было бы недопустимым упущением оставить его без внимания. Несколько дней с Наполеоном и Евгенией стали для принца воплощением мечты, выплеском эмоций, скрытых за фасадом примерного поведения, которое Берти был вынужден демонстрировать на протяжении всей своей кабальной юности и тем более после смерти отца.

Сидя в поезде, который мчал его на север, Берти, должно быть, вспоминал первую поездку из Булони семь лет назад и улыбался своей мальчишеской влюбленности в Евгению, годящуюся ему в матери. Теперь он рассчитывал оказаться в куда менее добродетельной женской компании.

Берти посчастливилось посетить замок Фонтенбло в 70 километрах к югу от Парижа в период его расцвета, который пришелся на десятилетие, пока он служил одной из résidences secondaires[76] Наполеона III.

К началу XIX века Фонтенбло уже почти 700 лет был королевской и императорской резиденцией. Первый замок был построен здесь в XII веке, и сюда приезжал Томас Бекет[77], когда находился во французской ссылке, прежде чем вернулся в Англию, где ему вышибли мозги в Кентерберийском соборе. Будущий король Карл II провел здесь некоторое время в 1646 году, пока его отец и Оливер Кромвель воевали друг с другом, выбирая форму правления Англией. Людовик XVI и Мария-Антуанетта облюбовали Фонтенбло в качестве места проведения спектаклей и концертов; они только что закончили отделку роскошного будуара Марии-Антуанетты, когда Французская революция положила конец их увеселениям.