Н.Г. Клюевой A. Скорикова (слева). Ученице Г.И. Роскина, сотрудница Н.Г. Клюевой в 1960-е гг.

Соавтор открытия патогенности вируса саркомы кур для млекопитающих в 1957 г., когда впервые, одновременно и независимо от Л. А. Зильбера и И. И. Крюковой, была продемонстрирована возможность преодоления онковирусами видового барьера 15 июля 1947 Сталин на протяжении более трех часов (I) редактирует «Закрытое письмо ЦК» по делу профессоров Клюевой и Роскина». Черновой проект письма был составлен новым секретарем ЦК М. Сусловым. Этот серый, с мышиной головкой и глазками парткардинал будет доминировать в идеологической жизни страны еще долгих сорок лет. В пять последующих дней письмо размножено в количестве 9500 копий. «Разверстка на рассылку», которую нашли историки в архиве ЦК, любопытна как срез по вертикали фабрики власти СССР. Среди основных получателей: обкомы, крайкомы ЦК союзных республик — 172, райкомы, горкомы, окружкомы и укомы партии — 1500, секретари парторганизаций вузов, академий и НИИ — 1500, политотделы МВС, МВД, Главсерморпути — 1313, министры и руководители центральных ведомств — 152, командующие военными округами, флотилиями и войсковыми группами — 40. Не забыт и комсомольский актив — 13 копий.

При центральных министерствах и ведомствах в 1947 году было создано 82 суда чести. Лишь часть из них провели заседания. Так, Лысенко настоял, чтобы в ноябре 1947 года провели суд чести над генетиком R Жебраком за его якобы антипатриотическую статью в «Science» в 1944 году и за низкопоклонство перед буржуазной наукой. Осудили. Тем самым удалось сорвать уже принятое решение об организации нового института генетики (прежний институт, созданный Вавиловым. после его ареста прибрал к рукам Лысенко). Директором института намечался Жебрак (до суда он занимал высокий пост президента АН Белоруссии). Но он после суда лишился всех постов и был деморализован.

Начатая кампания создала желаемую истерическую атмосферу шпиономании, боязни любого контакта с иностранцами, повлекла за собой массу нелепых писем-доносов в «органы» и «лично тов. Сталину». При подготовке этой статьи я наткнулся, к примеру, на зловещие последствия суда чести во флоте. Адмирал флота Н.Г. Кузнецов вспоминал, как он и другие адмиралы оказались на скамье подсудимых. «Произошло это после надуманного и глупого дела Клюевой и Роскина, обвиненных в том, что они якобы передали за границу секрет лечения рака. Рассказывают, что Сталин в связи с этим сказал: «Надо посмотреть по другим наркоматам». И началась кампания поисков «космополитов». Уцепились за письмо Сталину офицера-изобретателя Алферова, что руководители прежнего наркомата передали англичанам «секрет» изобретенной им парашютной торпеды и секретные карты подходов к нашим портам... Сперва нас судили «судом чести». Там мы документально доказали, что парашютная торпеда, переданная англичанам в порядке обмена, была уже рассекречена, а карты представляли собой перепечатку на русский язык старых английских карт. Почтенные люди, носившие высокие воинские звания, вовсю старались найти виновных — так велел Сталин... Команда была дана, и ничто не могло остановить машину. Под колеса этой машины я попал вместе стремя заслуженными адмиралами, честно и безупречно прошедшими войну. Это были В.А. Алафузов, Л.М. Галлер и Г. А. Степанов... Вскоре все были преданы Военной коллегии Верховного суда. Приговор: Алафузов и Степанов осуждены на десять лет каждый, Л.М. Галлер на четыре. Впоследствии была реабилитация, но не все дождались ее. Лев Михайлович Галлер, один из организаторов нашего Военно-Морского флота, отдавший ему всю жизнь, так и умер в тюрьме».

Слева направо:В. И. Гершанович (биохимик и вирусолог), Л. Савельева(лаборант-микробиолог),Г. С. Зильберблат (врач-онкслог). 1962 г.

Дело «КР» невольно ассоциируется с гениальной антиутопией Оруэлла «1984». Уместно вспомнить Оруэлла (1903 — 1951) еще и накануне его столетнего юбилея. Он писал «1984» практически одновременно с делом «КР», вряд ли зная что-либо о процессе. Но художественное проникновение писателя в суть сталинского режима настолько глубоко, что, кажется, он сидел все эти три дня на первом ряду в зале суда. Но нет, роман писался в уединенном поместье на одном из Гебридских островов (остров Юра). А вот соглядатай Жданова к вечеру каждого дня составлял шефу подробный отчет, кто, что и как сказал, где сидел: «Зал полон... В первом ряду по-прежнему академик Аничков, академики Абрикосов, Давыдовский, Збарский, Юдин, многочисленная профессура». Аничков выступал в прениях.

Тут возникает вопрос, который я давно пытаюсь понять. Почему, в силу каких психосоциальных комплексов образованные и творческие люди соглашаются на роль звучащего граммофона? Профессор Куприянов прочувственно декламировал спущенное сверху «общественное обвинение», включая измывательство над недавними коллегами. В «закрытом письме» ЦК обязал всех «неустанно разъяснять нашим людям указание товарища Сталина, что «даже последний советский гражданин, свободный от цепей капитала, стоит головой выше любого зарубежного высокопоставленного чинуши». Александр Галич прекрасно спародировал этот стереотип, вложив его в слова тренера, распекающего футболистов за проигрыш: «Вас, засранцев, воспитаешь и растишь, а вы, суки, нам мараете престиж! Ты ж советский, ты же чистый, как кристалл, начат делать, так уж делай, чтоб не встал».

В какой степени обвинители верили в то, что говорили, или же говорили потому что «надо», партия велела? Конечно, партийное давление было замешано всегда. Когда, к примеру, академика Аничкова спросили, как он мог в 1950 году на специальной сессии АМН выступить с восхвалением Лепешинской, ответ был таков: «Давление на нас было оказано из таких высоких сфер, что мы извивались, как угри на сковородке». Но дело не только в давлении. У Оруэлла в «1984» партийный идеолог О’Брайен объясняет, что значит истина с позиции партии: «Реальность существует в мозгу человека и нигде более. Все, что Партия называет истиной, и есть истина». В тоталитарном обществе такое партийное понимание правды утверждается насильно. Оно сохраняется затем в силу странной способности психики человека придерживаться двух противоположных взглядов и одновременно принимать оба за истину. Причем данное состояние, с одной стороны, сознательное, а с другой — бессознательное, чтобы в душе не было чувства фальши или вины. Оруэлл как социальный психолог назвал этот феномен двоемыслием — термин, вошедший в обиход социальной психологии и истории.

Двоемыслие вовсе не относится только к сталинскому режиму. Оно в стертой форме существует повсеместно и угрожает любому современному обществу, на этом настаивал Оруэлл. Только тоталитарность как единосущность — «партия-ум-честь-совесть» — разбивается на несколько частей, носит парциальный характер: религиозная или этническая группа, корпорация, телекомпания, фирма. Абсолютную приверженность к группе, неизбежно сочетаемую с двоемыслием, Оруэлл относил к национализму, придавая термину чуть расширенный смысл: «Националист не только не осуждает преступления, совершаемые его собственной стороной, но обладает замечательным свойством вообще не слышать о них. Целых шесть лет английские обожатели Гитлера предпочитали не знать о существовании Дахау и Бухенвальда. А те, кто громче всех поносил немецкие концлагеря, часто были в абсолютном неведении или лишь догадывались, что лагеря есть и в России. Огромные по масштабам события, вроде голода на Украине в 1933 году, который унес жизни миллионов людей, прошли мимо внимания большинства английских русофилов. Многие англичане почти ничего не слышали об уничтожении немецких и польских евреев во время войны. Их собственный антисемитизм привел к тому, что сообщения об этом страшном преступлении не могли проникнуть в их сознание. Известный факт может быть столь непереносимым, что его привычно отодвигают в сторону и не берут в расчет».