2. Затраты на перевозки, энергию, строительство утепленных зданий, одежду, жизнеобеспечение в целом удорожают российское производство, делая его абсолютно неспособным выдержать конкуренцию (скажем, с Индокитаем, где вечное лето и совсем дешевый труд). Привлечь капитал в нашу экономику нельзя никак, никакими силами, ведь факторы ее непривлекательности неустранимы при «отсутствии закона о повышении средней температуры января».

3. Открываться России было нельзя, но еще не поздно закрыться. Российский рынок должен быть изолирован от мирового, вывоз исчерпаемых ресурсов, валюты, капитала вообще нужно запретить.

Такова общая логика.

А как же факты и аргументы?

Действительно ли наша страна — самая холодная или она просто так заселена? Лучше всего сразу рассчитать средние территориальные и средние демографические параметры климата. В первом случае взвесим их на площадь исходных территориальных ячеек, во втором — на их население, чтобы выяснить, насколько «холодно» самой земле и ее, так сказать, среднему обитателю. Эти расчеты я рискнул провести для России, Канады и Швеции.

Получилось, что у нас холоднее, чем обычно на этих же широтах; вдобавок этот эффект очень усилен расселением. Среднегодовая температура минус 5,5°С для территории и +2,8° для населения: разница достигает 8,3 градусов. В Европейской части, как и в Швеции, средняя температура территории составляет +2,2°, но «среднему шведу» на градус теплее, чем россиянину. Для территории Канады это —4,4°, а канадцы живут в среднем при +5,8°, разница превышает 10°. Морозы в Канаде и России стоят более 200 дней. Площадей с зимами по полгода и дольше у них даже больше, чем у нас (73 и 69%), а жителей, терпящих такие зимы, меньше (2,5 и 8,5%). Для канадца зима в среднем длится 125 дней, для россиянина - 143. Для жителя Европейской России это 133, а для шведа - всего 94 дня, нормальные 3 месяца. В Канаде и у нас такие зимы бывают только на юго-западных окраинах (близ Ванкувера и на Северном Кавказе), где живет 13 и 9% населения.

Итак, холод на канадской и российской территориях почти тот же. Но в Канаде Арктика безлюднее нашей, канадское население сильнее «прижато» к южной границе. Поэтому для него и для агросектора разница чувствительна. Но вот что примечательно: при резкой континентальности нашего климата и более жарком лете суммы активных температур в России, особенно Европейской, выше, чем в Канаде и Швеции. Это, в принципе, дает возможность продвигать довольно теплолюбивые однолетние культуры, включая яровые зерновые и овоши, дальше на север.

Кто на Канары, кто в деревню, а Евгении Ковалев в отпуск отправляется на Север. Иллюстрации к статье - следы его походов на Соловки, Ямал, Сахалин

Почему же урожайность тех же зерновых у нас в два-четыре раза ниже? Если говорить только о климатических причинах, то нужно учесть увлажнение. Агрогеографы всегда находили, что у нас плохо с сочетанием тепла и влаги: где есть одно, там нет другого. В умеренной зоне (субтропиков в РФ почти нет) земель с их сочетанием, пригодным для большинства культур, у нас в пять раз меньше, чем в Америке. Впрочем, умеренная континентальная сухость формирует самые плодородные почвы.

Как же населена Россия с ее условиями? Как ни странно, равномернее США, Канады, Китая. Мы не теснимся в одном углу, а скорее расплылись по равнинному океану суши, где нет резких природных рубежей. По курьезной версии XVII века, само имя Россия произошло от слова рассеяние. Ошибка, но символичная.

Наши самые пустынные автономные округа не так пусты, как северные территории Канады, где на 100 кв. километров нет и пары жителей, и контраст с обжитой зоной в России куда меньше. Отчасти это следствие традиционного заселения высоких широт, а отчасти наследие ГУЛАГа и шире — почти дарового труда. Население таежной и приполярной зон резко выросло в первой половине XX века и не сокращалось до 1990-х годов. Споры о судьбах Севера велись в СССР лет двадцать, а города в Заполярье все росли, пока оттуда не побежали и лишние, и нужные кадры.

В общем, суровость климата мы усугубили небрежением к нему и к людям, в нем живущим. Однако так ли все ужасно и фатально?

Да, наш климат континентален, контрастен и зимы у нас холодные — но ведь зато летом теплее. Неужто лучше климат побережий и островов северной Атлантики, где ни лета, ни зимы — почти одинаково сыро и прохладно? Ну да, в России бывают неведомые морскому климату засухи. Зато сухие морозы люди переносят легче. Потому и земледелие, и население сильнее сдвинуты в глубь континента и в более высокие широты, чем у других северян. Недаром говорится: что русскому здорово... И наоборот, конечно. Добавим к этому менявшиеся мотивы сдвигов на север и восток, от пушнины, за которой шли землепроходцы, до прогнозов М.В. Ломоносова (богатства России будут прирастать Сибирью) и Д.И. Менделеева, писавшего, впрочем, что центр населенности будет двигаться к обильному землей востоку и благодатному югу (а не к северу). Но великий сдвиг завершен, причем геоцентр городского населения топчется под Уфой вот уже 40 лет. Исчерпаны и его мотивы, и ресурсы, прежде всего демографические.

Нам не изменить времени, места, климата или национального характера. Хотя все это тоже меняется независимо от нас, но уповать, к примеру, на глобальное потепление явно не следует. Еще неизвестно, станет от него лучше или хуже. А вот на выработанную веками народную стойкость, умение адаптироваться к свойствам российского пространства можно положиться. Наша страна встречала много вызовов и умела находить достойные ответы.

Напомню, что перечень главных типов таких вызовов у английского историка АЛойнби (1991) включает вызовы суровых стран, новых земель, исторических ударов. С ними, причем наиболее трудными, но удачно выдержанными, Тойнби связывал само рождение цивилизаций, например, Нового Света — переселенческих и принявших вызов новых земель. Все зависит от способности цивилизации и ее творческой элиты искать и находить ответы. В конце концов, можно учиться и у природы. Возьмем наш Дальний Восток, где зимой — сибирские морозы, летом — почти влажные тропики. По правилу пессимиста (езды на велосипеде и т. п.), биота там должна быть самой бедной. А она богата, и тигры уживаются с кедрами. Разве мы так не можем?

Людям свойственно заблуждаться, но порой они способны это признать. Кстати, это случалось с упрямыми детерминистами XVIH века. Так. графде Бюффон, директор парижского ботанического сада, считал, что человек может приспособиться к любому климату. Но вот о природе и ресурсах Америки он почему-то был нелестного мнения и полагал, что леса там редкие, животные мелкие, а недра скудные. Возмущенный Томас Джефферсон лично выражал ему свой протест. И Бюффон извинился, когда получил из штата Мэн скелет и шкуру гигантского лося. В общем, ограничение по Бюффону оказалось мнимым.

Нечто похожее творится с оценками природного потенциала России. Он вроде бы вдвое больше американского (Львов, 2001). Только резко преобладает минеральное сырье, рента от которого — это 3/4 всей чистой прибыли (капитал — 1/5, труд — 1/20). Есть и мощности по его переработке.

Этой мощи и нашего «демпинга» боятся.

Но главное — это внутренние следствия сырьевого крена в экономике. Нас ведь в три-пять раз больше, чем жителей Канады, ЮАР или Саудовской Аравии. Добыча и первичная обработка сырья занимают 15-20 миллионов работников. Что делать остальным 50 миллионам — работать в третичном секторе? Но его рынок пока узок по бедности людской. Природе- и людорасточительство (а это явления в общем-то одного порядка) нам уже не по карману. Зависеть от цен на нефть, когда она ниже мировых по качеству, а добыча и перекачка обходятся дороже из-за климата и расстояний, не только унизительно — неперспективно. Впрочем, это отдельная и специальная тема. А мы еще не разобрали второе базовое отличие.