Зрелище в самом деле величественное, и вокруг луны большая слепящая сфера. Звезды дробятся, как льдинки, и не уцепишься за них. Однако этот спектакль почему-то приободряет. Ах так? – так вот!

19 декабря 1966

Я часто берусь за письмо не потому, что имею намерение написать тебе что-то серьезное. А просто прикасаюсь к листку, который ты будешь держать… Все беды – от раздвоения: хотим – но не можем, можем – но не хотим. Качания между жизнью и смертью (агония), не доведенные до конца чувства и поступки. Страх, нетерпение: будет – не будет. Ожидание или мечта, не перешедшие в явь. Но стоит перейти границу и погрузиться во что-то, пускай безнадежное, полностью, без надобности поворачивать вспять, избегать, выкраивать, как эта цельность существования, не угрожающая потерей, не сулящая выгоды, – обнимет чувством покоя и безмятежной доверчивости.

…И от больших холодов собаки выли почти человеческими голосами.

Тем временем первый день года склонился уже к вечеру и наступило утро опять очень холодного дня.

2 января 1967

– На улице мороз 42-го года.

Мороз вчера доходил до 37-ми, и столбы дыма, сверхъестественные – как на детском рисунке, упираются вертикально в пунцовые небеса и так стоят часами – не растекаясь. Похоже на извержение гейзера или вулкана, а к печкам больше подошло бы название – «топка».

Лежит на койке и изучает космические пространства:

– И вся наша система несется в созвездие Козерога!..

На вагонках, что бегают по Заводу, большими буквами написаны их имена – как на кораблях: «Лолита», «Гертруда», «Сюзанна» и сплошь в этом роде.

Йог ходил босиком по снегу и таинственно говорил, что всем кажется, будто он в сапогах.

– Видите – я достиг третьей степени посвящения!

Но все видели, что он без сапог, и смеялись.

– Бог дал нам время – чтобы собраться с мыслями…

Пороги холода для выскочившей души. Нагишом. Как холодно. С открытым ртом. Глотая воздух. Тонны воздуха.

– Писателю и умирать полезно!

Огорчает непроизводительность жизни, вылетающей дымом в трубу, лишь на один процент осаждаясь теплым чувством к тому, что можно назвать непрофессиональностью, неумением превратиться в занятие мыслящих и пишущих дядей, имеющих опыт и стаж, к сохранению дара в виде слабости или ребячества, отрочества, не поднявшего глаз с земли, с застенчивого детства, кончающего жить, как начали, на нижней ступени, без титула, вне названий, из художников в сапожники, не научившиеся тачать сапоги, с растерянной, виноватой улыбкой бездействия, к бесформенности, на вопрос – кто ты и что? – отвечающей: никогда…

Спасибо, снег немного рассеивает. Зима вернулась, и снег валит круглые сутки. И как-то усмиряешься, видя, как он идет себе и идет, невзирая ни на какие капризы. Ему и горюшка мало. Знает свое дело и сеет, и сеет, как манна небесная.

Снег еще тем приятен, что падает совершенно бесшумно. Как свет.

– Не все ли равно, через какой костер уйти, если дверь открыта?..

Слово писателя (чем больше размышляешь об этом) может быть каким угодно. Образность, точность, предметность, грамотность и даже художественность – не обязательны. «Какой меткий эпитет!» – восхищение дилетанта. Абсолютность – единственный признак. Слово сказано – и оно абсолютно.

Жить так, чтобы никого не объесть.

Чурки нетяжелы и приятны на ощупь, горяченькие, как пирожки, немного поджаренные и слабо припахивающие каким-то керосином. На самом же деле это выжаренная смола. Потеешь главным образом от их количества и неслыханной быстроты, с какою нужно все это подвозить, разгружать, складывать, кидать и подхватывать. Похоже на игру в кубики. Я думаю, Егору было бы интересно.

Тоже и весь Завод создает у меня ощущение чего-то реального и полезного. Не то что прежние железки или абстрактный «продукт», но вполне достоверные стулья, шкафы. Завод имеет в себе занимательность: очень фокусно, виртуозно закладывается простое бревно с одного конца и вылезает мебель с другого, а посередине вереница промежуточных звеньев в виде раскройки, полировки, кишок, по которым летит сжатый воздух, образующих Конвейер…

Стоит призадуматься: что являет собою Завод? Не может быть, чтобы такая большая и мудреная затея ничему не учила, не имела бы аналогий в природе мира и человека. Зачем-то нужен этот процесс, обеспечивающий, как здесь говорят, «выпуск стула»?

Сравнение с живым организмом напрашивается. Кровообращение, пищеварение, метаморфоза вещей и веществ, проходящих эмбриональные стадии. Но сходство нарушается, едва посмотришь, как все изменения вносятся наружным путем, извне, и не содержат ничего таинственного.

Скорее процесс производства воссоздает известную схему биологического развития, примем ли мы за основу Ламарка и воздействие внешней среды (сушилка сойдет за пустыню, пилорама с бассейном – за земноводный период) или остановимся на Дарвине с его отбором, устраняющим из примитивной доски все лишнее, нежизнеспособное в породе стула. Теория эволюции принимает в этом прообразе несколько пародийный оттенок и наводит на подозрение, не зародилась ли она под впечатлением фабрики, откуда, получая первые уроки-примеры, и позаимствовала идею всемирного прогресса-конвейера…

12 января 1967

– Работа царская – думать не надо.

– Один хер – удовольствия я на этом свете не получу.

Внезапный вопрос:

– Андрей, а что ты думаешь о драконах?

– ?!

– Куда они подевались?

– Рок судьбы.

– Зачем перелопатили материю?

– Курил два года (опиум) и был почти у самых врат.

– Нет, есть Бог. Кто скажет – Бога нет, я тому глаз выколю.

– Это такой человек, что если есть на том свете загробная жизнь, то его там надо двадцать раз повесить! О рубахе со вшами:

– Я в ней живу!

О Земле, на которую сбросят водородную бомбу:

– С орбиты она не сойдет, конечно, но содрогнуться она содрогнется.

Сидел как все, разговаривал. Вдруг шепотом:

– Кто-то вошел, ребята.

Мы смотрим – никого. Дверь заперта. Он опять:

– Кто-то вошел!

И выскочил в окно. Потом уже его ловили в запретке.

(Как сходят с ума)

…Описали, как резали поросенка, и тот, с ножом в сердце, вышел из сарая, посмотрел вокруг и пошел назад – подыхать. Всё молча. Вся сцена – ни звука. Только хозяйка под окном жене резника – шепотом:

– У меня дрожат ноги. Давай матом ругаться, погромче!..

Мне так и послышался в этом месте – полет валькирий.

– За что сидите, мальчик?

(Способ знакомства)

Искусство, кажется, только тем и занято, что перерабатывает материю в дух и обратно, по методу растений, которые, дыша и питаясь, создают нам атмосферу и почву и перетаскивают грузы снизу – вверх, сверху – вниз, взяв эту работу в образ существования.

На чьей-то тумбочке, смотрю, – журнал дамских мод!

Как током ударило, разводишь руками: находчивость…

– Все-таки женщина пользуется большой популярностью в мире!