Она усмехнулась. Я знала, что это прозвучало заносчиво, и я тут же пожалела об этом. Я решила сменить тактику.

— Как ты можешь помогать, когда нам запрещено использовать магию?

Она засмеялась.

— Ты не поймешь.

— А ты попробуй! — бросила я. Но она только ухмыльнулась и скрестила руки, отвернулась от меня и уставилась в окно, как только мы свернули на Вторую Авеню.

— Я помогаю потерянным, убитым горем, пережившим тяжелую утрату, — объяснила она позже, дома.

— Не так давно тут был мальчик, который был предан вампиром... Я помогла ему двигаться дальше.

Я положила руку ей на плечо.

— Я не осуждаю тебя, Фрейя, но ты знаешь, что мы не должны вмешиваться. Пожалуйста, вернись домой, или хотя бы подумай над этим. Ты не выглядишь счастливой.

Она хмыкнула, начала варить кофе, повернувшись ко мне спиной, чтобы выпить перед работой, но я знала, что мои слова подействовали.

Я решила сделать перерыв и навестить ее позже в баре, после того, как устроюсь.

Этим вечером, я одолжила джинсы, черную футболку и сапоги на каблуке — не платье как обычно — и прогулялась до бара «Holiday» на улице St. Mark.

В тусклом свете неоновых знаков и нитей рождественских огоньков (вероятно, Фрейя еще не сменила декор на весенний), я застала свою сестру в белом топе, опирающуюся на крышку бара, целующуюся с молодой девушкой с длинными черными волосами и татуировкой с экзотическими цветами, обвивающими ее руки.

Послышались одобрительные возгласы от посетителей. Когда они оторвались друг от друга, все хлопали.

Фрейя заметила меня и широко улыбнулась.

— Ингрид, ты так мило выглядишь!

Я помахала рукой.

— Что это было? — спросила я, меняя тему.

— Просто маленькая безобидная игра «Правда или вызов».

Она налила мне бокал белого вина, затем сказала бармену продолжать обслуживать, а мы отправились в тихую часть бара.

Мне нужно было как-то продолжить свою точку зрения.

Я попросила ее взять меня за руки, это игра, в которую мы играли в детстве.

— Что? Ты собираешься заглянуть в мою жизнь, Ингрид?

Я попросила ее дать мне маленький намек и не блокировать меня. Она смягчилась.

Мы держались за руки и закрыли глаза.

То, что я увидела, было необычным и запутанным — беспорядок кадров, смешанных с тем, что в последний раз произошло со мной.

Возможно, я еще не оправилась от аварии. Я увидела дом, или, скорее, особняк, на маленьком удаленном острове, все было окружено туманом.

Я увидела того привлекательного мужчину из машины.

В этот раз он мне подмигнул, затем устроился на пассажирском сиденье и начал читать газету. А потом я увидела Фрейю в шелковом платье на вечеринке, она показывала маме обручальное кольцо на пальце.

Подросток смотрел в окно, покачивая головой, потом внезапно появился, поворачиваясь ко мне опухшим, ушибленным лицом.

Потом я увидела Фрейю в тесной ванной, сидящую на туалетном столике, болтающую ногой в воздухе, лицо мужчины около впадины ее шеи, его тело сильно прижато к ней и я не могу его рассмотреть.

Слишком много информации. Изображение быстро сменилось другим: Фрейя на палубе, кажется, это яхта, она зовет кого-то в темноте.

Я не могла ее слышать, но чувствовала ее отчаяние. Что-то пошло не так. В тот момент она была полна тоски и ненависти к себе. Изображения прекратились, и я открыла глаза.

Фрейя сияла. Я счастливо улыбнулась ей в ответ, потому что теперь я знала, что, в конечном итоге, она переедет ко мне в Нортхэмптон. В ее взгляде мелькнула лукавая искорка.

— Что? — озадаченно спросила я.

— Ты, дорогая, скоро встретишь горячего мужчину. Он очень особенный, Ингрид. О боже, это так прекрасно!

Фрейя усмехнулась. Я засмеялась. Это был самый волнующий момент из всех; она играла со мной. Можно подумать, меня заботили такие вещи!

— Я, скорее, неспособна на такие…

Фрейя шикнула, прижимая палец к моим губам.

— Верь мне, — ответила она.

Я собиралась сказать ей правду — ну, часть правды.

— Ты переедешь в Нортгэмптон и у тебя будет помолвка.

Ее глаза расширились и на тот момент мне казалось, что она не перестанет смеяться. Видимо, мое высказывание было истеричным.

Когда она наконец остановилась, то сказала:

— Это же куча ерунды, Ингрид. Самая откровенная ложь, которую я когда-либо слышала, и это определенно не заставит меня вернуться домой.

Девушка в баре вскрикнула. Мы с Фрейей уставились друг на друга, я набиралась смелости сказать ей, что еще я узнала из своего видения.

— Если ты вернешься в Нортхэмптон, — медленно начала я, — ты встретишь Болдера, твою давно потерянную любовь.

Она, молча, уставилась на меня, ее глаза быстро становились влажными.

— Это совсем не смешно, Ингрид!

Я заверила ее, что даже и не пыталась шутить. У меня не было сомнений. Я знала, что не все пройдет гладко, но не собиралась этого говорить.

— Болдер! — затаив дыхание, сказала Фрейя, ее рот приоткрылся от удивления. — Ингрид, если ты пытаешься манипулировать мной, чтобы я продала бар и вернулась домой, то это было низко.

Из открытого окна в доме Фрейи я слышала шум толпы на улице около немецкого бара. У машин включилась сигнализация; дети кричали; кто-то орал:

— Эй, отдай ключи!

Звук барабанной дроби с площади Томпкинс. Город постоянно жил. Даже не сомневаюсь, что Фрейе это все нравится.

Но, несмотря на все это, я чувствовала одиночество почти в каждом человеке, мимо которого я проезжала по пути домой, незнакомцы в толпе, слишком боятся открыться друг другу.

Сейчас я лежу, обложившись подушками, на большом плюшевом винтажном диване у камина в апартаментах Фрейи в стиле Trompe l’oeil[1]. Сегодня я буду спать спокойно. Мое дело сделано.

Понедельник, 25 апреля.

Фрейя. Нью-Йорк

Первым делом этим утром я позвонила мистеру Рафферти и договорилась насчет собеседования для работы в Библиотеке Нортгепмптона.

Я встречаюсь с ним в среду. Он разговаривает любезно, хотя и немного испуганно.

Он говорит, что седьмой год работает над докторской диссертацией по романским языкам и, что столько же времени был интерном в библиотеке, возможно, даже дольше. Он сказал мне называть его Хадсон.

И хотя он «знает свое дело у книжных полок», он отчаянно нуждается в помощи кого-то с таким же опытом, как у меня. У меня хорошее предчувствие.

Я также позвонила Джоанне и дала ей знать, что приеду во вторник днем. Она не знает о несчастном случае с поездом. Это положительная сторона того, что у мамы нет телевизора.

Фрейя и я отправились на шоппинг. Я купила несколько новых нарядов и кое-что для собеседования. Я делила шкаф с Джоанной, но больше не могла продолжать носить одежду Фрейи.

Фрейя спросила, уверена ли я на 100%, что видела Болдера в видении. Я сказала, что довольно-таки уверена.

Вторник, 25 апреля.

Дом Джоанны, Нортгемптон, Лонг-Айлэнд

Поездка на поезде до Лонг—Айленда была спокойно-однообразной. Джоанна подобрала меня на станции.

Я увидела ее за милю в большом вязаном грязно-белом свитере, светлые длинные волосы были повязаны красным шарфом.

Кстати, ее сад — это потрясающее многообразие цветов и клубков зелени. Она не может перестать обнимать и целовать меня.

Во время поездки домой я рассказала ей о том, что случилось и о моем визите с Фрейей.

— Да, ты права — мы, девочки, должны быть вместе, когда что-то неправильно. Я ощущала это сама — что-то вроде беспокойства. То, что случилось, было ужасающим, Ингрид! Я так рада, что ты здесь.

Несмотря на серьезность аварии поезда, ее реакция казалась, скорее, легкомысленной.

Возможно, ее счастье по поводу моего возвращения затмило бы любой удар.

— Звучит, будто ты дала Фрейе нужное количество наживки, чтобы заманить ее сюда, — произнесла она, заговорщически хихикая.