Корабль-преследователь безнадежно отстал и повернул назад. Сколько зерен, из которых в последствии проклюнутся ростки мифов, посеяли они с Франком в сознании этих людей, думал Илар, лежа на скользкой, мягкой, мерно изгибающейся спине верного товарища. И еще он подумал о том, что в длинной цепи неудач, преследовавших его, хотя бы одно-два звена оказались спасительными для него лично - это преданный Франк, оказавшийся в нужном месте, и то обстоятельство, что греки поленились снова вытаскивать на берег свои корабли. Вернее, у них не было для этого времени - тогда все спешили в город. Если бы ему пришлось прыгать с трехметровой высоты на землю, то со своим сломанным ребром он больше бы не поднялся.

   - Рули к берегу, дружище, - сказал Илар, похлопав ладонью по толстому боку Франка.

   По большой дуге они стали разворачиваться, держа курс на место стоянки хроноджета. Когда они вышли на берег, Илар вновь ощутил слабость. Ужасно болел бок, по краям поля зрения возникло все усиливающееся мельтешение. Тем временем Франк спешно (аж псевдо-кости трещали) трансформировался в человекоподобное существо.

   - Что-то мне, брат, плохо... совсем я расклеился, - тихо сказал пилот и опустился на колени, надеясь, что накатывающая дурнота как-нибудь рассосется, если он спокойно посидит, а еще лучше - ляжет, чтобы кровь прилила к голове и таким образом сумеет избежать обморока. Конечно, это болевой шок. Нужен покой...

   * * *

   - ...немного осталось, и все будет хорошо, - гудел где-то в поднебесье бас Франка, и его специфический запах неистово проникал в ноздри Илара.

   Пилот открыл глаза и увидел, что носом упирается в упругую грудную мышцу, кожа полиморфа была влажной и холодной. Илар понял, что гомункулус несет его на своих мощных руках, как маленького ребенка, и ему стало неловко и стыдно. Он протестующе пошевелился, и сразу же его пронзила острая боль в боку.

   - Илар не должен брыкаться, - прогудел кадавр. - Франк донесет его до дому. Илар был белый-белый, как снег. И лежал как мертвый. Но Франк догадался, что Илар еще не до конца умер и...

   - Шпафибо, Франк, - отозвался пилот, еле шевеля разбитыми вспухшими губами, и осторожным движением руки вытер с лица холодный обморочный пот. - Я тфой довжник...

   И вдруг глубокое синее небо, которое он отрешенно созерцал, резко сменилось хорошо знакомыми потолочными панелями тамбура со скрытыми светильниками, погрузочными манипуляторами, крепежными лентами с карабинами, панелями приборов - это окружил больного со всех сторон до мелочей привычный и родной интерьер хроноджета. Илар увидел в необычном ракурсе встревоженное, виноватое лицо Елены и не сразу признал ее. Гибкая фигурка, видимая до пояса, боком-боком возле стены поплыла рядом с ним. Все это шествие влетело в медотсек, где встретил их довольно бодро себя чувствующий профессор Фердинанд Хейц.

   - Папа Хейц! - заорал гомункулус.

   Бедняга Франк от радости лицезреть хозяина едва не уронил Илара и только врожденное чувство долга помогло ему донести свою ношу до места назначения. Пилота взгромоздили на "прокрустово ложе", где умные автоматы проводили осмотр пациента, ставили диагноз, удаляли все лишнее и вставляли недостающее. Короче говоря - лечили.

   Боже, как они отделали тебя, подлецы, - искренне огорчилась Елена, погладила пилота по лбу и отошла в угол, смущенная явным нежеланием пострадавшего принимать лицемерные ласки предательницы.

   - Шдрафшуйте, профешшор... - прошамкал Илар, чувствуя, как сознание медленно погружается в болото наркоза.

   - Приветствую тебя, о шепелявый мой воин! Вы приобрели прекрасный польский акцент... Ну что ж, друзья... по каторге, - жизнелюбиво сказал профессор, - вот мы и собрались все вместе. Давайте-ка выпьем чего-нибудь покрепче и выкурим трубку мира.. С нашей стороны было бы опрометчиво сыграть в ящик на пороге славы, не окончив описания собранного нами старинного obiets d'art? Не так ли, Франк?.. Ха-ха... юмор висельника.

   - Боюсь, дорогой профессор, что я опять огорчу вашу милую компанию, - сказала Елена, поставив изящную руку на столь же изящное бедро.

   Одетая в корабельную черную униформу с серебряными галунами, она выглядела чертовски эффектно. Ни дать ни взять - голливудская блондинка, суперзвезда, героиня звездного боевика.

   - Через час или два мы стартуем, - твердым голосом произнесла она, и чтобы все окончательно уяснили, кто теперь здесь командует, недвусмысленно поправила ремень, который оттягивался кобурой с тяжелым "скорп-файером". - По дороге я высажу вас вблизи какого-нибудь Опорного пункта, а сама отправлюсь дальше... Впрочем, вас это уже не должно интересовать.

   - Вы хотите сказать, милая барышня, - галантно вскинув голову, сказал Фердинанд фон Хейц, - что в случае неподчинения вашим приказам, прибегните к оружию, будете стрелять в людей, в нас то есть? Но позвольте, как же вы сможете совершить убийство? Ведь не станете же вы уподобляться дикарю. Насколько я понял, вы цивилизованный человек... наконец - христианка... Или вы не верите в Бога?

   Елена прижалась спиной к стене и произнесла, бледнея:

   - Ваш Бог умер, когда создали "Иллюзорий", а вместе с ним и проповеди о морали. Поэтому я создала СВОЮ мораль.

   - Любопытно бы узнать, каков ее главный постулат?

   - Все морально, что полезно мне.

   - Знакомая формулировочка... ничего нового в этом нет. И все же я не верю в ваше злодейство. На самом деле - вы лучше, чем пытаетесь казаться.

   - Может быть и так, но не советую вам испытывать мои добродетели... Впрочем, не волнуйтесь, меры воздействия, на крайний случай, я предприму ЦИВИЛИЗОВАННЫЕ, - язвительно передразнила она Хейца и показала правую руку, которую до этого старалась держать за спиной. В руке у нее была зажата черная трубка нейрошокера.

   - Что ж, nolens volens, но придется подчиниться, как говорится, грубой силе, - сказал профессор хрупкой женщине, гордо вскинул голову, как бы отбрасывая назад несуществующие волосы, и отправился к себе в каюту, фальшиво насвистывая выходной марш тореадора из оперы "Кармен". Следом за ним, понурив голову и шаркая босыми косолапыми ногами, поплелся его верный гомункулус Франк.

   Елена осталась недовольной собой. Она хотела ответить, как подобает истинной героине ею созданной драмы: низким голосом, лаконично, умно, как Ральф Брукман в триллере "Обделенные счастьем". Но получилось по-бабьи длинно, банально, картинно, словно в мыльной опере самого низкого пошиба.

   И тут она отчетливо поняла, что ее недовольство собой имеет гораздо более глубокие корни. Она вступила в открытый конфликт с законом, и вся ее теперешняя фронда была лишь маской, чтобы скрыть свой страх. Теперь она знала точно: жить ей осталось недолго. Террористов во времени карают безжалостно. Конечно, разумнее всего - сдаться, но это было совершено против ее характера. Она вытерла слезы и прошла в навигационный отсек.

   За два часа профессор рассортировал и надежно укрепил свою благоприобретенную троянскую утварь, после чего занял место возле Елены.

   - Учтите, барышня, что я крайне плохо знаком с навигацией в N-мерном пространстве-времени, - предупредил он угонщицу, подстраивая противоперегрузочную пневмо-сбрую под свою сухощавую фигуру. - Так, знаете ли, только необходимые азы...

   Хейц неуверенно принялся щелкать тумблерами и разного рода переключателями как одиночными, так и целыми блоками, запуская энергетические системы корабля. Потом включил бортовой компьютер и взялся с его помощью за составление новой программы полета, куда входили такие сложные компоненты как орбитальный маневр и вход в "Геделиану", точное число витков во времени и выход на орбиту Земли уже в другом временном отрезке. Программа шла туго, профессор яростно скреб ногтями небритые щеки и ругался по-немецки. Елена, собирая в памяти осколки знаний из курса предполетной подготовки, как могла, помогала Хейцу. Правда, толку от этого было чуть: теорию туннельных переходов она проходила через пень-колоду. Профессор пыхтел как паровоз, но программа не желала запускаться.