Литмир - Электронная Библиотека
***

Поспела, переспела и стала осыпаться черника, отошла ежевика. Птицы вырастили и поставили на крыло потомство. По равнине стада диких быков начали перемещаться с севера на юг, над ними потянулись стаи птиц. Потомство оленей, лошадей и антилоп подросло и уже легко убегало от пытающегося поймать их старого леопарда. Рваное Ухо неделями не мог никого убить и ходил злой и голодный.

Силы уходили, старик все чаще ложился спать с пустым желудком.

В этот день он долго лежал в своем логове, собираясь с силами перед тем, как выйти. Когда он наконец выбрался наружу и начал пробираться между камней к зарослям кустарников, порыв ветра донес до него запах чужака. Из-под низко свисающих ветвей за ним следили желтые глаза конкурента. Конкурента молодого и сильного, слабый и больной пахнет иначе. Рваный замер, припав к земле, вздыбив шерсть вдоль позвоночника, и зарычал.

Пришелец ответил таким же рычанием и выскользнул из зарослей на полусогнутых лапах, почти цепляя брюхом за землю. Какое-то время они глядели друг на друга, потом леопард с разорванным ухом прыгнул в сторону и исчез. Охотничьи угодья и логово очередной раз сменили хозяина.

***

Нужно не шуметь и долго сидеть совершенно неподвижно на самом краю ручья. Со временем его обитатели перестанут обращать на тебя внимание, и какая-нибудь рыба может подплыть достаточно близко для верного броска. Тогда тело скорчившегося на берегу человека пружиной разворачивается, и цепкие руки впиваются в неосторожную добычу. Через несколько минут на пожухлой траве от нее остаются только обгрызенная голова и блестки чешуи.

Человек больше не выглядел в горах чужеродным объектом. Босой, голый, с падающей на спину гривой волос и спутанной бородой, он буквально растворился в осеннем лесу, без звука скользнув в прибрежный кустарник. В движениях его больше не было и тени неловкости цивилизованного человека, ему не нужно было думать, как и куда поставить ступню, тело само перемещало себя в пространстве, являясь частью окружающей его природы. Органы чувств фиксировали любые изменения в окрестностях, а отвлеченные размышления не мешали мозгу заниматься поиском пищи и источников опасности. Мысли человека были простыми и понятными, он думал о еде и жажде, об удобном месте для ночлега, о погоде, иногда — о самках. А еще это были мысли без слов, потому что человеку стали не нужны слова. Только во сне иногда всплывали непонятные и беспокоящие картины, и тогда человек подхватывался и садился, тревожно таращась в окружающую темноту, но вскоре успокаивался и, свернувшись калачиком, засыпал, продолжая чутко прислушиваться к ночным звукам.

Мелкие зверьки и птицы давно поняли, что от этого хищника нужно держаться подальше, и в поисках добычи человек проходил многие и многие километры по горам и ущельям, но почему-то всегда возвращался к месту, где впервые попал в эти края.

Время шло, трава пожелтела и пожухла, стало холодать. Горные бараны, все лето карабкавшиеся по неприступным скалам, изредка спускаясь на альпийские луга и к водопою, начали чаще выходить к верхнему краю лесов. В этот раз старый баран поплатился за интерес к побегам растущего на опушке кустарника — незамеченный им человек рухнул ему на спину с ближайшего дерева, ударом ног сломав позвоночник. После чего зажал блеющую жертву коленями, примерился и сильным рывком сломал барану шею. Поднялся на ноги, взвалил добычу на загривок и исчез в лесу.

Человеку еще никогда не удавалось добыть столько мяса сразу. Он решил отнести его к воде, чтобы не бегать далеко с полным желудком, когда захочется напиться.

Выйдя на берег ручья, сбросил баранью тушу на камни и напился, встав на четвереньки. Потом подобрал удобный каменный обломок, пару раз ударил его другим, чтобы получился острый скол, и сильным ударом вспорол добыче брюхо.

Голокожий пожирал теплую, парящую в прохладном воздухе баранью печень, когда легкий шорох травы заставил его обернуться. В десятке шагов от него припал к земле грязным брюхом худой старый леопард. Пятнистый хищник, ошалевший от запаха свежей крови, бросился бы сейчас и на серого медведя, но хищник двуногий не собирался уступать ему добычу. Взгляд серых глаз человека уперся в желтые глаза леопарда, и рычание из человеческого горла ответило на рык звериной глотки. Низко присев на пружинящих ногах, подавшись чуть вперед и подняв кисти согнутых в локтях рук почти на уровень глаз, человек снова рявкнул на припавшего к земле леопарда. Зверь прыгнул.

Двуногий скользнул на шаг назад, когда противник уже летел, и леопард упал на землю на расстоянии вытянутой руки от него. Повторить бросок кошке уже не пришлось — правый кулак человека врезался прямо в черный нос хищника. Удар пришелся в место, в котором собрано огромное количество нервных окончаний. Оглушенный леопард на какое-то время потерял ориентацию, и ринувшийся в атаку человек подмял под себя вяло сопротивляющееся пятнистое тело. Спустя несколько секунд шейные позвонки леопарда хрустнули, и победитель хрипло заревел, стоя над трупом поверженного противника.

Покачиваясь, как на пружинах, на полусогнутых ногах, победитель огляделся вокруг, проверяя, не осмелится ли еще кто-нибудь бросить ему вызов, пнул пятнистую тушу и направился к недоеденной бараньей печенке, на ходу слизывая кровь, текущую из нескольких параллельных царапин на правом предплечье.

ГЛАВА 4

Медленные невидимые волны накатывают одна за другой, поднимая и опуская тебя, равномерно и непрерывно. Вверх, миг задержки, и очередной долгий спуск. Мысли приходят такие же медленные, неторопливые… Совершенно необычное ощущение отстранённости от себя самого. Будто одновременно находишься во множестве мест, либо все эти места находятся в тебе. Вот — стоишь на палубе несущегося корабля, корабль военный, ты знаешь это, он через несколько минут вступит в бой. Носовой бурун выше бортов, стволы орудий разворачиваются в сторону невидимого врага. Звуки не слышны, людей не видно, твоё присутствие — только взгляд и дрожь палубы под ногами, которых не ощущаешь. И в то же время ты лежишь в тёмной комнате заставленной тяжёлой грубой мебелью, устеленной звериными шкурами. Освещение — пламя толстой свечи бурого воска, стоящей на столе в резном деревянном подсвечнике. Уютная тёплая тяжесть мехов на плечах и бесшумное шевеление теней на бревенчатых стенах, скатившаяся с края свечи капля воска, рывок которой почти сразу останавливает прохладный воздух, заставляя густеть, терять подаренную пламенем прозрачность, замедляться, приковывая к стенке свечи очередным наплывом.

Таких мест — бесконечное множество, непонятным образом находишься сразу во всех, но не до конца, или не весь. Для описания этого одновременного присутствия и отсутствия людьми просто не придумано слов. Есть осознание, что стоит лишь захотеть, сосредоточиться на одной из этих картин, и лопнет плёнка тишины, нахлынут звуки, налетят запахи, появятся люди и животные, окружат, привяжут, станут единственно возможной реальностью. И понимание того, что делать это не нужно. Не нельзя, именно не нужно, и главное — нет желания делать. А неугомонные качели без остановок и перерывов поднимают и опускают тебя, укачанное на невидимых волнах сознание плывёт, рассеивается, исчезает…

Мышка, поселившаяся в корнях старого дерева, вывороченного одним из весенних ураганов, выбираясь из своей норки в большой страшный мир, замерла, впервые увидев лежащее на кучке старых сухих веток обнажённое человеческое тело, неподвижное, горячее. Но человек почти не шевелился, только тяжело дышал — утром, и вечером, и на следующее утро. И осмелевшая мышка, в очередной раз, пробегая через большую нору, не стала огибать его, спеша по своим мышиным делам, а проскочила прямо по горячей обнажённой груди, мазнув по лицу своим длинным голым хвостом. Юркнула в щель между сучьев, и метнулась в пожелтевшую осеннюю траву.

9
{"b":"276335","o":1}