В девяносто четвертом семья начальника Бирунийского гарнизона полковника Валентина Петровича Градова вместе с остатками российских войск покинула Узбекистан. Но старые связи не порвались. Роман переписывался, а с распространением мобильной связи – и перезванивался с соучеником.

На пороге нового века, поздравляя приятеля с «миллениумом», Мирза к слову сообщил, что его отца назначили хокимом Бустона – чем-то вроде мэра. В этой должности Улугбек Каримович оставался по нынешнее время.

Так что, вызванивая Рахимова-младшего в Нукусском аэропорту, Градов не был уверен на все сто, захочет ли сын «хозяина района» общаться с приезжим журналистом…

Он, может, и не стал бы трезвонить попусту, да уж больно липучий таможенник попался.

Вообще-то странно, что страж порядка к нему прикопался. Роман летел не внешним, а внутренним рейсом, Ташкент-Нукус, в аэропорту узбекской столицы его уже прилично прошманали, заставив задекларировать всю имеющуюся у журналиста долларовую и евровую наличность. Но видно, так уж здесь повелось за время обретения республикой независимости. Таможенники за версту чуяли запах легкой наживы, исходящий от залетных российских енгилов[7]. (Впрочем, справедливости ради стоит заметить, что не одни узбекские мытари славятся сребролюбием.)

Одетый в полувоенную форму душман предложил пройти в комнату для личного досмотра. Роман пожал плечами, но повиновался. Дразнить гусей с самого начала поездки в его планы не входило.

Спасибо, что таможенник попался не слишком заядлый и не предложил раздеться до плавок. Просто ограничился рытьем в чемоданах да изучением содержимого градовского бумажника. Надыбав журналистское удостоверение, поцокал языком и покачал головой. Однако прыть не поумерил.

– Э-э, уважаемый, – покончив с подсчетом наличных, лукаво заулыбался узбек. – Непорядок. Вот ты тут в декларации указал, что имеешь две с половиной тысячи долларов, а на самом деле у тебя их две тысячи шестьсот семьдесят пять! И сто евро лишних. Контрабанда! Что делать будем?

«Сигуранца проклятая!» – вспомнилось из «Золотого теленка». А на душе чуток отлегло. Потому как мытарь почти не удостоил своим вниманием рублевую наличность, среди которой имелись и пару тех тысячных купюр, взятых из Ильичевых загашников для образца.

– Не знаю, – обронил простодушно.

Журналист, в принципе, знал, что делать. Пару пассов – и узбек будет в отключке. Если б не его коллеги, околачивающиеся поблизости, да не необходимость держаться тише воды, ниже травы, то…

– Валютная контрабанда, – гнул свое таможенник. – Это уголовное преступление, между прочим.

– Да нет, какое преступление, жаноб, – запротестовал Роман, иронично улыбаясь. – Просто забыл, что они лежат в «потайном» отделении, вот и не вписал. Мелочь…

– Та-ак-с, – нахмурился узбек, видя, что дело не идет. – Ты откуда будешь?

– Там же написано, – Градов кивнул в сторону удостоверения. – Из Питера… Петербурга, то есть. Бывшего Ленинграда.

– Умничаешь, да? – сообразил мытарь.

Его и без того узкие глазки превратились в недобрую щелку.

– А вот я сейчас запру тебя в зиндан. Обезьянник, по-вашему. Посидишь там пару суток до выяснения.

Толстый палец утопил в стол красную кнопку, торчавшую чуть ли не посредине гигантской, покрытой зеленым сукном столешницы. За стеной противно задребезжало, и в комнату ворвались двое дюжих милиционеров.

Молодой человек прикинул, что упаковать всех троих ему по силам. Но что будет дальше?

Примирительно поднял руки вверх.

– Спокойно, спокойно. У меня, по-моему, есть право на один звонок.

– Консулу вашему звонить станешь? – нагло осклабился мытарь. – Или прямо Путину?

Гафиры[8] дружно заржали.

– Значительно ближе. В Элликкалу.

– У тебя там что, родственники, да?

– Приятель, – не стал таиться парень. – Сын тамошнего хокима…

Таможенник как-то странно напрягся:

– Жаноба Рахимова?

– Ну да, Улугбека Каримовича. Наши семьи давно дружат.

Милиционеры переглянулись.

– Звоните, – вдруг перешел на «вы» мытарь.

Роман набрал номер, надеясь, что на том конце не нажмут отбой.

Мирза ответил сразу же. Мало того, самолично примчался в Каракалпакскую столицу за рулем «Hummer H2», чтобы встретить гостя и доставить его драгоценную персону в Бустон. Гость отчего-то не удивился, заметив, что «молоток» Мирзы сопровождал эскорт еще из трех внедорожников. Причем в первом из них восседал неизменный Рафик, казалось, мало изменившийся за те тринадцать лет, что они с Романом не виделись…

– Кстати, когда учитель узнал о твоем приезде, – продолжил Рахимов, – то сразу же сказал, что хочет с тобой повидаться…

Недовольно скривился.

– Ему-то первому сообщил, а мне только тогда, когда тебя из дерьма вытаскивать понадобилось…

– Что? – искренне удивился Градов. – Не звонил я ему…

– Так откуда ж… – начал было однокашник, но тут же кивнул.

Водилось такое за Усто раксом. Мог предсказывать те или иные события. Особенно если они как-то были связаны с его учениками.

– Значит, о Топрак-кале писать будешь? – уточнил приятель.

– Ага. Помнишь нашу экскурсию?

Мирза снова кивнул, а Роман заметил, как по лицу «мишки Гамми» пробежала тень.

– Какие-то проблемы?

– Мало-мало есть, – подтвердил друг детства.

И, помявшись, добавил:

– Знаешь, в наших детских байках была-таки доля правды, нах…

– В каких? – сделал вид, что не понял, Градов.

– Ну… о том, что вокруг крепости творится всякое такое… – Он щелкнул пальцами свободной руки. – Миражи эти… Ладно, сам скоро все увидишь и узнаешь. Спитамен-ака очень этим всем интересуется.

Узбек надолго умолк, а журналист от нечего делать стал обозревать местные пейзажи.

Вокруг расстилались пески Кызылкума, поросшие полынью, саксаулом и еще какой-то порослью, названия которой Роман не знал.

Вдалеке, справа, сливаясь с песчаным морем, высились пологие склоны хребта Султануиздаг. Горы были невысокими, всего метров триста – четыреста, однако на общем равнинном фоне казались внушительными. Их цвет менялся от светло-коричневого до темно-фиолетового. Встречались массивы и холодных зеленых расцветок. Это все из-за покрывавших скалы лишайников. Отдельные их пятна имели серебристый или лиловый цвета. Все, вместе взятое, под лучами яростного ослепительного солнца создавало своеобразную неповторимую картину.

На градовские колени шлепнулся какой-то конверт.

– Это что?

– Типа извинения от таможни, – процедил сквозь зубы Мирза. – Шакалы, нах!..

И добавил грязную тираду по-узбекски.

В пакете оказалось пять долларовых сотен и какая-то евровая мелочь – почти в два раза больше, чем сумма обнаруженной мытарем «контрабанды». Круто работает друг-приятель, нечего сказать.

– Не мало? – осведомился Рахимов. – Извини. Выгреб все, что у этого придурка нашлось в карманах. Клялся Аллахом, что сегодня выдался «неурожайный день».

Даже так? Ну-ну…

Внезапно водитель ударил по тормозам.

– Шайтан!

– Что такое? – всполошился Градов, но тут же увидел причину остановки.

На шоссе, перегораживая проезд, стояла милицейская машина, а возле нее, сжимая в руках «акаэмы», топталось несколько стражей закона.

– Совсем оборзели, нах! – рявкнул Мирза, распахивая дверцу и вываливаясь наружу. – В чем дело, мать вашу?!

Стражи порядка его, по-видимому, узнали. Стразу вытянулись в струнку, козырнули. На их лицах отразился явный конфуз и растерянность.

– Жаноб Рахимов… – выдавил из себя парень с двумя лейтенантскими звездами на погонах. – Мирза-ака, вы же знаете…

– Что я знаю?! – брызгал слюной «мишка Гамми».

– Ну, это. – Офицер покосился в сторону пассажира рахимовского «Хаммера» и, понизив голос, перешел на узбекский. – Чрезвычайная ситуация. Приказано останавливать и досматривать весь въезжающий на территорию района автотранспорт.