Не, ребята! Как интеллигент и юрист, я такого проявления нетолерантности снести не мог. Потому незамедлительно приступил к защите своих общечеловеческих прав и ценностей. А именно: с ходу двинул этого «доренку» сапогом в междуножие (тот и договорить не успел), синхронно Онищук (тоже, оказывается, правозащитник!) лупанул под дых и добавил правой в челюсть (а не трожь погранцов некультурными словами, верблядок!). Мордоворот отреагировал предсказуемо, то есть рухнул. Колонна идет дальше, почти по упавшему. И тут идущий в двух рядах за нами казах (а может, киргиз, ну, или бурят) добавляет тяжелым сапогом в висок предателю, приговаривая:

– Шишангды кутыга![33]

«Нет, все-таки киргиз, – думаю. – Молодец, сознательный киргиз!.. Правда, немного извращенец, но правозащитник знатный, не чета Сахаровым с Ковалевыми!»

«Доренка» удостаивается еще пары пинков от проходящих. «Ишь ты, какие у нас сознательные солдатики (блин! – бойцы же)!» – продолжаю думать я…

А тут еще и немецкий унтер нас порадовал, целых три патрона всадил в предателя, валявшегося в пыли, как говно в проруби, за то, что тот не встал по команде. А и как ему вставать-то было, он, наверное, без сознания был, а поднимать суку никто как-то не стремился. Но навсегда в моей голове застряло праздное любопытство, что же хотел еще сказать «feat-Доренко»? Договорить мы ему ж не дали. Да и хрен с ним! Собаке – собачья смерть, одним потенциальным власовцем меньше.

– Онищук, а еще командиры среди нас есть? Собери-ка командиров ко мне, нам срочно поговорить надо. Надо отсюда когти рвать, а то эти ивуАрийцы геноцидить станут, отвечаю за базар.

Онищук сначала от моих речей как-то поморщился (а чего я такого сказал-то?), затем принялся активно изображать реакцию Швондера, впервые увидевшего Шарикова[34], да еще Шарикова, который танцевал бы модный танец тектоник под аккомпанемент балалайки. Потом до меня дошло: блин, необходимо базар фильтровать! Надо бы малость мне прикусить свой безкостный инструмент. Или хотя бы сначала про себя проговаривать на предмет редактуры.

Пытаюсь выражаться поприличнее:

– Ну это, надо нам из плена бежать, не то фашисты нас голодом заморят, а то и вообще пристрелят.

Постепенно ко мне стекаются шестеро офицеров (да блин же! Тогда ж еще командиры были!). Вообще-то удивительно, что фрицы рядовых от командиров не отделили. Или это у нас еще впереди, когда до какого-нибудь сортировочного хрен-лага доползем?

По петлицам определяю (вроде не ошибаюсь с этими кубиками-шпалами): два лейтенанта-танкиста, два летчика в том же звании (один оказался бомбером, другой – истребком, впрочем, это я уже позже узнал) и военфельдшер в компании с воентехником второго ранга. Чуть не прокололся: я ж собирался уже медика с техником лейтенантами обозвать. Хорошо, что они первыми представились. Блин! Я с этими спецзваниями еще накосячу! Кстати, охереть офигенно, но воентехник до жутиков похож на изрядно помолодевшего Сердюкова[35] (который «табуретоборонсервис»)!

Да… а старше меня (по званию) никого-то и нету! Это хорошо или плохо? Ладно, там разберемся, а пока: ша, Чебурашка скажет речь! – про то, зачем нас немцы строили-строили и построили:

– Товарищи командиры! Как вы думаете, куда нас ведут эти белобрысые говнохрены? Пардон, у меня два удара прикладом по голове да контузия, куда нас ведут фашисты?

– Да немцы говорили, в лагерь, будут там кормить и заботиться, а мы для них работать, – фантазирует военфельдшер, чем-то похожий на современное издание Чехова, даже почти пенсне (очки, конечно, но очень круглые и железные) в наличии.

– Увы, товарищи, вынужден вас огорчить, – говорю я, – нас заставят много и непосильно работать, при этом будут стрелять, убивать по малейшему поводу и без оного и кормить гнилой брюквой. Ну, или как вариант – суп из картофельных очистков, причем налитый в ладони или в пилотку.

– Не может быть, товарищ старший лейтенант, ведь немцы – это европейская страна, это Гете, Гейне, Шиллер…[36] (из медикуса опять интеллигентность поперла).

– Да, товарищ военфельдшер, конечно. Только скажите мне: а Шиллер евреев расстреливал только за национальную принадлежность? Или комиссаров за должность? А Гете колонны гражданских беженцев – стариков, женщин, детей – бомбил или расстреливал из авиапулеметов? Или, может, у детей кровь качал для нужд армии – до полного истощения? Вы забыли бомбардировки утра двадцать второго, разве Шиллер и Гете такое сотворили бы? Про Гейне я вообще помалкиваю, его нынешние самого бы убили, поскольку евреем был. Да и запрещен он в Германии теперь, за это самое.

– Нет, товарищ старший лейтенант, наверное, не мог так делать Шиллер, – отвечает военврач, тряся чеховской бородкой. – Неужели эти могут так? А куда германский пролетариат смотреть-то будет?

– Куда? Да в рот гитлерам да геббельсам с розенбергами, так что могут. Еще и не то могут, – отвечаю, – скоро сами убедитесь.

– Товарищ старший лейтенант, а откуда вы знаете про то, что творят с пленными немцы? – загоняет меня в угол логичным вопросом хренов медик.

– Так я в мопровском[37] журнале прочитал, там описывали, что немцы творили с польскими военнопленными в тридцать девятом, – ловко отбрехиваюсь я. А что вы думали, адвокат же, для нас отбрехивание, как скальпель для хирурга.

Блин, что и как им сказать, чтобы они поверили, чтобы поняли?! Мопровский журнал, конечно, хорошая вещь, но… Хорошо, что хоть слушают пока. На крайняк буду давить тем, что у меня на «кубик» больше, да авторитетом «многознающего» НКВД. Все-таки они в основном НКО (Народный Комиссариат Обороны), а я пограничник, и погранвойска все-таки в ведении НКВД.

Тут к нам проталкивается солдатик-славянин (да помню я уже, что боец он, но про себя-то могу по привычке выражаться!), и говорит:

– Товарищ старший лейтенант, тут в голове колонны есть капитан-танкист, только он не хочет к вам.

– Ну, капитан так капитан, он званием постарше, пойду сам к нему. Ведите, товарищ боец.

Потихоньку, чтоб не привлечь своей активностью внимания конвоиров, проталкиваюсь вслед за солдатиком в голову колонны. Совершенно кстати, что немцы почти совсем забили на передвижения внутри колонны. Видимо, для них, уже отягощенных комплексом великого победителя, главное, чтобы из колонны не выходили и не останавливались.

– Разрешите обратиться, товарищ капитан, старший лейтенант Любимов, Брестский погранотряд.

– К чему эти уставные игры, старлей, все – отвоевались! Крышка большевикам, а мы теперь – просто граждане, – отвечает мне высокий, чуток узкоплечий аристократичный брюнет.

– Не понял, товарищ капитан, вы что? Вы что, серьезно думаете, что это конец Советской власти?.. – я даже растерялся немного. – Из-за неудач первых дней войны? Это же временно, капитан.

– Да, Любимов! Сам ведь видишь, что случилось с нашим «могучим ударом» и «малой кровью». Все! Приехали, туши свет!

– Ты что, капитан, думаешь, все, что проиграли мы войну и что пора лизать задний привод Германии?!

– Конечно, разве не видишь, все, крышка сесесеру. Так что готовься, старлей, в свободной демократической России жить.

– Капитан, ты что, решил, что немцы пришли просто для того, чтобы скинуть большевиков, а потом взять, да и отдать власть нам – русским? Особенно тебе, конечно! Да вот только – за что? Ты что, родной дядя Гитлера или личный массажист главной жирной задницы рейха – Геринга? Да на черта им это нужно! Им нужны ресурсы, территория, а люди лишь как рабы. Разве не слышал, как они нас унтерменшами называли? А это значит – недочеловек! Короче, капитан, мы собираемся бежать и воевать за свободу Родины и за товарища Сталина, а ты?

– Нет, я больше большевикам не прислужник, пошли они на… короче – далеко.