Еще заметил, что слова в своих мыслях употребляю почти исключительно как на каком-нибудь отвязном форуме. Отчего бы это? Вроде в жизни так если и говорил, то в шутку и изредка… Хрен с ним, со своим изменившимся лексиконом попозже разберусь… Если будет у меня это самое «попозже»…
– Все, товарищ лейтенант, идемте по-за кустами к лесу, только метров через пятьдесят придется немного проползти.
Мы короткими перебежками преодолели кусты. И тут я опомнился: Васек держал карабин немецкий как положено (хороший солдат), да еще и патрон в ствол дослал, а я, как придурок (скорее лох), схватил свой как дубину – за ствол (и со стороны напоминал троглодита в охоте на мамонта). Образумившись, перехватил фашистское оружие нормально (да-а-а, это вам ни фига не «АКМ»!), да и патрон тоже дослал в ствол (не сразу, но дослал)…
Наконец кусты кончились. Блин! А до леса-то еще метров пятьдесят почти открытого пространства. Но, как говорится, дома и стены помогают, а раз пока тысяча девятьсот сорок первый, то я здесь совсем не гастарбайтер (хоть я и русак рязанско-оренбургский, но по гражданству таки гражданин Таджикистана), а самый настоящий представитель хозяев страны. Короче, нам не стены, нам трава помогла. И, скрываясь в траве, как два агрессивных червяка, мы доползли до леса. Затем еще чуток проползли, а там, вздохнув облегченно, рванули бегом.
Набегавшись до икоты (это не художественный, блин, образ, а злая проза жизни!), остановились у лесного родничка, тот журчал себе аполитично да пацифично. И журчаньем своим напевал какие-то свои неподходящие к текущему моменту песни о любви, лете, тепле и тому подобном прочем. А он нам, кстати, в качестве источника политинформации и не нужен был, зато воду поставлял вкусную и холодную. Хлебали лежа, как ужи, жадно, периодически кашляя. Пока икота не прошла. Ну, почти прошла. Напившись, мы до такой степени пришли в себя, что даже начали прихорашиваться. У меня, оказывается, в нагрудные карманы набилось горсти с две землицы, пришлось вернуть их матери-земле. Больше в одном кармане ничего не было, зато в другом нашлись документы старшего лейтенанта погранвойск НКВД Виталия Любимова. Офигеть, и не вставать плюс бесконечность! – Это же мои инициалы! Но у меня предков с такими анкетными данными не было, значит, это не мой предок. Дед мой на войне оказался лишь в сорок втором (возраст не позволял, он три раза бегал на войну, но, пока не стукнуло восемнадцать, не брали его). Зато потом он аж до пятидесятого года в Европах шатался – оккупационные войска. Рассказывал, что у меня там, в Европах, возможно, дядьки-тетьки незаконные есть. Немок понять можно, мужиков война выбила, а дед тогда молодой был, красивый, ордена-медали… – красавЕц, короче.
Ну а мы с Василием, передохнув, снова рванули на восток, типа – к нашим. Я, как непьющий, из немецкой фляжки слил на фиг шнапс и набрал водички – в пути нужнее. А Васек не слил, алкаш анонимный.
Вот иду, а сам постепенно пытаюсь понять, что же происходит и что теперь делать. Сон-то у меня какой знатный! Правда, к Сталину путь заказан, к Гитлеру ваще на фиг не надо (да горит этот ублюдок в аду во веки вечные!). Значит, начитался ты, брат, книг о попаданцах, о советских партизанах, о Медведевых с Ковпаками, вот тебе и шанс: попробуй-ка теперь себя в роли партизана!
Все-таки интересно: что со мной на самом деле сейчас происходит? То ли голову напекло на пляже до какого-нибудь инсульта, и тогда я сейчас в ближайшем отделении экстренной терапии в коматозном виде под капельницами валяюсь. То ли вправду какие-нибудь афганские духи-экстремалы задали себе задачу отомстить всем, кто в российских погранвойсках служил, да и, в порядке той мести, подсунули мне какую-то хитрую наркоту в каше. И тогда я опять-таки в коматозе лежу и под капельницами, но только в ближайшей психушке… Нет, это уж полный бред был бы!.. Но, блин, какой у меня бред подробный, детализированный! И все цвета, и оттенки, и звуки, и запахи! Впрочем, глюков у меня до этого в жизни не ловилось, так что, может быть, это у всех такое в видениях… Или у всех, кто с богатым воображением…
Я, как долбанутый (контуженный на всю голову), плетусь в арьегарде, Васек движется чуть впереди, пересекая местность бесшумно, как привидение. Иду за ним, хрустя валежником. Вдруг Тыгнырядно приостанавливается, поднимает руку, типа – внимание. Ладно, тоже не пальцем деланные, понял я.
Пытаясь не шуметь как лось, подхожу к Василию, вглядываюсь параллельно взгляду Тыгнырядна (да, склонил несклоняемую фамилию). Чего вижу? – Вижу лесную дорогу, а на ней – два немца чего-то шебуршатся, рядом стоит мотоцикл. Жестом показываю Ваське – мочим гнид. Я ж все-таки офицер, то есть командир, и пора уже вернуть свой авторитет. Так же жестом показываю Ваське на левого и как бы намекаю, что правый мой. Затаив дыхание, крадемся вперед, наши карабины (Kar-98k[10] – Васек сказал, как этот карамультук обзывается) давно готовы плюнуть свинцом. Осматриваемся, я – вправо, Васек – влево, ни хера больше в округе нет, то есть ни херра[11] нет (немцев нет). Я показываю интернациональным жестом (ладонью по шее): амбец немцам, пора мочить.
Чтобы ружбайка не дрожала (впервые в живого человека стреляю), ставлю ее для упора в развилку куста, да уж, це не «калаш», совсем не «калаш»… Тыгнырядно стоит, блин, как заправский биатлонист (у них же там, в биатлоне, стоячий огневой рубеж есть). Пальцами левой руки веду отсчет до выстрела: три, два, раз – бац-бац! – и не мимо! На полсекунды раньше меня в затылок своего немца вогнал свою пулю Тыгнырядно, затем и в живот «моего» колбасника вошла моя пуля. И мы, как лоси в сезон течки (ну или когда там они агрессивны?), бросились к немчуре. Фрицы, оказывается, рылись в чужих вещах: на противоположной нам стороне дороги, зарывшись до половины в придорожные кусты, стоит грузовичок. Я не знаю, что это за тачка, «ЗИС» это или вообще «ГАЗ», Васек обозвал эту ископаемую «Газель» полуторкой.
Рядом валяются убитые: один, видимо, водитель полуторки, женщина и милиционер (а как я понял, что это милиционер?). Водила и женщина – в штатском, милиционер, как положено, в форме, в мертвой руке сжимает «Наган». Похоже, они тут не туда зарулили, застряли и ремонтировались: крышки капота открыты. А немцы, внезапно появившись, убили всех троих.
После осмотра документов выясняется, женщина – заведующая РайПО[12], мужчина в штатском – водитель того же РайПО, а мильтон, видимо, при них для охраны был. И везли они золото (не слитки, конечно, а ювелирку всякую) и деньги, потому немчура, охерев от добытого, и не просекла нашего появления. Вот и представляет собой теперь дохлая фашистня, так сказать, наглядное пособие о вреде мародерства.
И тут экстрима добавляет «мой» немец: он приходит в себя и начинает нести какую-то ахинею:
– Майне либе кляйне, майне Лизхен (это я не дословно, но что-то такое и примерно так немец и лепетал)…
А мне нужно чуть потерянный авторитет перед бойцом поднимать, и как мне не ссыкотно, подношу к левой стороне груди немца карабин и жму на спуск (признаю, в момент выстрела глаза закрыл). Внутри и страх, и переживания, и волнение, но внешне-то держусь как Чингачгук[13]. Ловлю уважающий взгляд Тыгнырядна (или Тыгнырядны?). Внутренне я уже почти раздулся от гордости: орел, в натуре! Ну что ж, продолжу «орлять» (или орельствовать?) дальше, пока прет:
– Красноармеец Тыгнырядно, сейчас мы с тобой похороним убитых, а потом перенесем все деньги и украшения в лес и прикопаем. Нести с собой нет резона, нам воевать надо.
– Ага! – отвечает бравый Тыгнырядно.
Наших убитых мы прикопали недалеко от дороги, честно говоря, кое-как, подрывшись в какую-то нору под сосной и расширив ее, сверху положили жестянку с документами погибших, после войны разберемся В машине нашелся еще и топор, которым я сделал на сосне затес, на котором кое-как выцарапал дату и написал: «Трое советских людей». Чуток отдохнув, возвращаемся к машине и кладем все ценности в один мешок, заворачиваем его, и снова – в другой мешок, затем Васек взваливает мешок себе на спину, я беру лопату, и мы идем в лес. Заховав златоценности, снова беру у Тыгнырядна нож и вырезаю на коре дерева (под которым прирыто добро) слово «Клад» (довольно неоригинально, но ничего больше в голову не пришло), потом делаю стрелку, показывающую вниз.
