Я, не обращая на него никакого внимания, сразу после второго взрыва подскочил и метнулся в следующую комнату. В руке у меня был взведённый револьвер. Трофейный автомат я оставил на улице, чтобы он не мешал мне двигаться. Сейчас я, конечно, об этом пожалел, как хорошо было бы дать несколько очередей по всему периметру этой тёмной комнаты. Но терять время даже на то, чтобы схватить и подготовить к стрельбе автомат раненого бойца, было нельзя. Вдруг в этой комнате кто-нибудь выжил, он может отойти от шока, вызванного двумя близкими взрывами, и сам начнёт метать гранаты в нашу комнату. О такой опасности говорил второй взрыв. Наверняка это сдетонировала граната финнов.

Ворвавшись в комнату, я, благодаря свету, падающему через открытую дверь, смог увидеть лежащие вповалку на полу шесть тел. Некоторые из этих тел подавали признаки жизни. Пришлось сделать четыре контрольных выстрела, чтобы всё успокоилось. Двое не нуждались в этих выстрелах милосердия. У одного была полностью оторвана голова, у второго не было руки и половины черепа. Скорее всего, они были так изуродованы взрывом собственной гранаты. Видно было, что в этой комнате собрались опытные вояки. Они мгновенно проснулись от шума в предбаннике, молниеносно сориентировались и схватились за оружие. Если бы я хоть на секунду замешкался, граната, взорвавшаяся в руке у одного из финнов, кромсала бы в соседней комнате наши тела. Но военное счастье сегодня оказалось на моей стороне.

После проверки всей комнаты я вышел в светлое помещение. Там уже входящий в мою группу третий красноармеец, сняв шинель и гимнастерку с раненого, собирался его перебинтовывать. Я подошёл и довольно грубо отстранил его. Он собирался перевязывать бинтом плечо вместе с торчавшими из раны остатками исподнего белья. Остатки этой окровавленной ткани представляли довольно неприятное зрелище. И, естественно, ему не хотелось к ним прикасаться. Но я, помня медицинские сведения, полученные мной в эскадроне, знал, что нельзя посторонние, недезинфицированные предметы оставлять в ране на несколько часов. Это грозит гангреной и в конечном итоге полным выпадением этого бойца из борьбы.

Схватив стоящую невдалеке почти полную бутылку с финской водкой, я половину её вылил на плечо раненого красноармейца. Такого, разразившегося вслед моим действиям мата я не слышал никогда за свои две жизни. Тот отборный, трёхэтажный мат, специалистом которого, по всеобщему мнению, был наш Бульба, с этим и рядом не стоял. Здесь было всё гораздо круче и с большим надрывом. Я даже на секунду замешкался, вслушиваясь в эти словосочетания. Но потом всё-таки сосредоточился и пальцами полностью очистил рану от посторонних предметов. Потом, уже не обращая никакого внимания на дикий матерщинный перебор, вылил оставшуюся водку на продолжающую кровоточить рану. После этого хлопнул по плечу рядом стоящего самопровозглашённого санитара и сказал:

– Ладно, Коль, давай, теперь можешь забинтовывать царапину этому матюгальнику. На поле боя я бы этого орла послал в психическую атаку – он одними только словами вогнал бы противника в дикую прострацию. Финны неделю бы думали, при чём здесь мама и архитектура Хельсинки, с приплетёнными к ним и ко всему прочему Маннергеймом и его егерями.

Красноармеец начал перевязывать всё продолжающего материться раненого, а я, уже не обращая на них внимания, занялся просмотром бумаг, лежащих в командирской полевой сумке. Она висела на вешалке, вместе с верхней одеждой офицеров. В задумчивости просматривая документы, я ходил по оставшемуся свободным пятачку землянки. Забывшись, спотыкнулся о лежащий на полу труп. Выругавшись и злобно пнув ногой ни в чём не повинное тело, решил всё же оттащить его в соседнюю комнату. Заколотый штыком финн по званию был рядовым и являлся, по-видимому, ординарцем одного из убитых офицеров. Убрав тело, я уселся на табуретку и уже спокойно начал изучать найденные бумаги. К этому моменту перевязка раненого была закончена, и оба бойца, чтобы мне не мешать, покинули землянку. С собой наверх они вытащили и убитого красноармейца.

Когда я разглядывал найденную среди прочих документов карту, открылась дверь, и в блиндаж ввалились два связанных финна, потом появился конвоировавший их Шерхан. Доставленные были одеты в одно нижнее бельё, руки у них были спутаны спереди каким-то шнуром. Подталкивая их в спины автоматом, Шерхан подогнал финнов ко мне, а сам сделал шаг назад. Первым делом я, обращаясь к обоим, задал вопрос:

– Мне очень некогда, поэтому не ждите цивилизованного обращения. Мы тем более не совсем цивилизованны, так как по вине Финляндии нас исключили из Лиги Наций. Поэтому, если хотите остаться в живых и не быть изуродованными, быстро отвечайте. Ваши звания и занимаемые должности?

Финн, стоящий ближе всех, посмотрел каким-то отстраненным взглядом, потом вдруг бросился на меня, норовя ударить связанными руками по голове. Пытаясь уклониться, я свалился с табуретки и, уже в падении, выхватил револьвер и всадил две пули в этого офицера. Лёжа на полу, я посмотрел в сторону Шерхана и успел увидеть последние мгновения этой безумной атаки финнов. Наиль попытался перебросить через бедро напавшего на него второго офицера. Захватил он его за шею как-то неудачно, при проведении броска – раздался еле слышный хруст и тело финна обмякло. По-видимому, Наиль сломал этому бывшему офицеру позвоночник в районе шеи.

Всё так же лёжа я перевёл взгляд на напавшего на меня офицера. Его душа тоже уже распрощалась с телом. Итак, вся затея с захватом пленных офицеров, можно сказать, пошла коту под хвост. Теперь уж точно нам придётся надеяться только на данные, полученные от пленных шюцкоровцев. Поднявшись и отряхнувшись, я посмотрел на часы, уже можно было начинать выдвигаться в деревню. Тем более теперь нас на этом блокпосту уже ничего не держало. В принципе, проведённой операцией по уничтожению этого блокпоста я был доволен. Наши потери составили: один человек убитым и один легкораненый. У финнов же восемьдесят два человека были убиты, и десять мы взяли в плен. Нам бы всегда так воевать, тогда никакая фашистская Германия была бы не страшна.

Собрав все документы обратно в сумку, кивнув Шерхану, я вышел из этого блиндажа, моими стараниями превратившегося в склеп. Все наши боевые группы уже собрались на этом блокпосту. Даже обоз был уже здесь. Бульба со своими обозниками деловито шнырял по блиндажам. Подозвав старшину, я поручил ему силами ездовых и поваров, на всякий случай, организовать оборону блокпоста, а также взять под охрану пленных егерей. Потом подозвал всех командиров боевых групп, мы последний раз сверили часы, и я дал команду к началу выдвижения в населённый пункт.

Моя боевая группа состояла из второго отделения первого взвода, Перминова с ручным пулемётом, Якута с трофейным снайперским ружьём и Шерхана. К месту расположения танков мы добрались за двадцать пять минут до начала общей атаки. По деревне двигались, особо не скрываясь, цепочкой, по одной лыжне. Если даже кто и видел нас, то наверняка подумал, что это возвращающееся с задания финское подразделение. В белых маскхалатах мы практически ничем не отличались от егерей.

По-видимому, так подумал и часовой, топтавшийся у входа в кирху – именно там располагался штаб финской группировки. Он прекрасно видел, как мы проскользили по краю площади перед этим храмом. Собаки в деревенских усадьбах брехали, как обычно, безо всякого надрыва. Наверное, они уже привыкли к частому ночному перемещению многочисленных групп чужих людей.

Может быть, нас видел и часовой, ходивший недалеко от входа в здание, где ночевали танкисты. Это был довольно большой двухэтажный дом, на первом этаже которого располагалась местная пивная, а второй использовался как гостиница. Я исходил из предположения, что он нас заметил, так как этот дом находился на краю этой же площади, и некоторое время, пока нас не загородили стоящие танки, мы должны были находиться в поле зрения часового.