Яр явился, как и обещал, через полчаса.

Предбанник оказался до того жутким и вонючим, что Илона чуть не сбежала. Яр вошел, помотал головой, вытряхивая из волос первые снежинки.

– Илонка, ты даже не представляешь, как все плохо… Пошли, я тут ориентируюсь. Будем искать твою Лидку.

Поиски обошлись в рубль – именно за эту цену пожилая санитарка довела Яра с Илоной по служебным коридорам до палаты, где лежала Лида. Палата была – как в первую мировую, коек этак на двенадцать, и провоняла хлоркой.

Лида лежала у окна, отвернувшись от всего жалкого мирка и укрывшись с головой. Яр остался в коридоре, Илона вошла и не сразу сообразила, где тут подруга.

– Лидка! – в растерянности позвала она. – Лидка, я же знаю, что ты здесь!

– Что, отговаривать пришла? – спросила женщина лет сорока, а может, и пятидесяти; больничная сорочка и отсутствие косметики могут и тридцать с семьюдесятью уравнять.

– Да, – ответила Илона.

– Ну, попробуй. А вообще это – ничего страшного, – сообщила женщина. – Если пузо не ко времени, так чего мучиться? Выйдет замуж – других нарожает.

– Лидка!

– Да вот она, – подсказали Илоне. – Совсем того…

Илона стала трясти Лиду за плечо. Та наконец повернулась и посмотрела такими измученными глазами, что Илоне стало стыдно.

– Давай выйдем, – тихо сказала Илона. – Не тут же говорить.

– Зря ты пришла. Ну, зря. Я сама во всем виновата.

– Ничего ты не виновата. Вы же собирались в загс. Идем, идем, там Яр.

– Не пойду.

– Он тебе хочет сказать что-то важное. Ну идем, а то я тебя силком выведу.

Яра Лида знала и не очень-то одобряла – на ее взгляд был слишком хорош собой; это муж не для себя, а для всех соседок. Илона чуть ли не клялась, что между ними – просто дружба, но получала в ответ недоверчивый взгляд: знаю я эту дружбу…

С немалым трудом Илона вывела Лиду в больничный коридор.

– Вот, – сказала она Яру. – Теперь ты говори. Я больше не могу.

– Лида, мы с моей сегодня ребенка потеряли. Понимаешь? Моей еще хуже, чем тебе – она по глупости это… думала, то есть, что раз мы предохранялись… А теперь вот ревет!

– Ты женат разве? – тусклым голосом спросила Лида.

– Мы хотели пожениться. Теперь точно поженимся. Я ее, дуру мою, уже бросить не могу, – серьезно ответил Яр. – Главное – чтобы она во второй раз хорошо выносила. Знаешь, как мне сейчас тошно? Тоже ведь дурак – не догадался… С работы ее заберу. Я сюда почему пришел? Сказать тебе по-мужски – не делай этой глупости. А то будешь на старости лет, как моя астраханская тетка. Все есть, дом, пенсия, а любить некого. Тебя и с ребенком замуж возьмут. Вот увидишь. А на этого своего – плюнь и разотри. Он твоей одной слезинки не стоит. Встречу – дам в торец. А рука у меня тяжелая.

Меньше всего тонкий легкий Яр был похож на мужика с тяжелой рукой. Но Илона ему поверила.

Похоже, поверила и Лида. Она смотрела на Яра очень внимательно, и глаза просили: ну, скажи еще что-нибудь правильное, настолько правильное, чтобы твои слова справились с моим страхом.

– Ты ведь его не любила, – вдруг произнес Яр. – Ты просто испугалась – двадцать пять, а ты не замужем. Ведь так? А любви-то подождать надо было – еще годик, еще полтора. Где-то же ходит твой мужчина, он просто обязан был прийти.

– Я дура, – ответила Лида. – Дура я, понимаешь, Ярчик? Я ведь верила в это самое «умри, но не дай поцелуя без любви». Я просто знала, что иначе нельзя. У меня мама такая – у нее жених на фронте погиб, так она не верила, семь лет ждала. Она – однолюбка… и я, наверно, однолюбка…

– Вот. Вот правильное слово, – согласился Яр. – Так она вышла замуж, чтобы у нее хоть ты была, чтобы тебя любить. А ты еще даже не знаешь, какая такая любовь бывает. Ты ведь до своего, как там его, даже ни с кем ни разу не целовалась – так?

– Так…

– Значит, это у тебя впереди. И такое бывает – сперва ребенок, потом любовь, а не наоборот. Сейчас ты будешь любить ребенка, поняла, однолюбка? Ребенка будешь любить, и пока ему годика два не стукнет – никого и ничего тебе больше не надо. Собирайся, я тебя домой отвезу. Давай, собирайся. После войны знаешь сколько без мужей рожали? И ничего – все детей вырастили, а многие замуж вышли – и по уму, не за красавчиков, а за правильных мужиков. Илонка, беги вниз, там за углом – остановка такси, хватай и подгоняй к воротам.

Как-то очень убедительно Яр отправил Лиду собирать вещи, вывел ее из больницы и повез домой. По дороге подбросили Илону до дома.

А дома сидели за столом в зале родители, допоздна ждали блудную дочь.

– Явилась! – сказала мать. – Нагулялась!

– Завтра утром мы вместе пойдем к гинекологу, – ответила Илона. – И пусть вам будет стыдно.

Мысль о том, что дочь не обязана верить матери, и раньше посещала ее. А теперь, глядя на мать, она поняла: недоверие у них взаимное, и уже не понять, кто первый начал.

– Да, мы пойдем к гинекологу, – согласилась мать.

– И пойдем!

– Перестаньте вы, – оборвал их отец. – Пришла, жива-здорова, это главное.

– Нет, я ее поведу! – мать завелась. – Она думает, не поведу? Поведу!

И пошла в прихожую, к телефону. По части врачей она полагалась лишь на блат и на известную валюту – конфетные коробки. Добраться до гинеколога было несложно – всего два звонка.

Илона отродясь не бывала в гинекологическом кабинете. Ей было стыдно даже подумать об этой процедуре. Но нужно было один раз поставить мать на место.

– Вот и поведи! – крикнула Илона.

– И поведу!

Гинекологиня оказалась огромной краснощекой теткой, с улыбкой во весь рот. Илона страшно боялась, что эта тетка начнет ковыряться в ней огромными ручищами, но такой беды не случилось. Врачиха оказалась опытная.

– Нетронутая целочка, – сказала она матери. – Но что пришла – это хорошо. Нужно хотя бы раз в год на осмотр ходить. Одевайтесь, девушка.

Илона молча слезла с кресла, молча натянула трусики и теплые штанишки. На мать она даже не смотрела.

– Вы, женщина, выйдите, а вы, девушка, останьтесь на секундочку, – велела врачиха. Мать покорно вышла.

Тогда врачиха указала Илоне на стул.

– Садись и слушай. Чтобы забеременеть, не обязательно, чтобы он там, внутри, побывал. Хватит и того, если между ляжек поелозит и спустит. Поняла? Не было такого?

Илона помотала головой.

– Вообще ничего не было.

– Ясно. А то потом будешь паниковать – аист принес, аист принес! Вот, держи.

Она дала Илоне брошюрку и выпроводила ее из кабинета.

То, что сказала врачиха, было для Илоны большим сюрпризом. Она подумала – может, и у Лиды именно такая беда? Правильная Лида, наверно, хотела соблюсти себя до свадебной ночи и думала, что это самое «поелозит» – просто мужское баловство, совершенно безопасное.

Пройдя мимо матери, как мимо каменной стенки, пройдя мимо ряда стульев вдоль стены, на которых сидели женщины с медицинскими бумажками в руках, Илона вышла из клиники. Мать нагнала ее на улице.

– Ты не думай, что если в этот раз обошлось…

Илона ускорила шаг, потом перебежала на другую сторону улицы. Конечно, с матерью придется мириться, но сперва мать должна осознать, что натворила. И признаться в этом! Не так у нее много дочерей, чтобы портить отношения! В конце концов, можно и из дому уйти, ничего страшного – уходят же другие, и живут, и счастливы!

Но почему, почему эта треклятая девственность так много для нее значит? Почему это соблюдение доисторического правила для нее больше, чем любовь к единственному ребенку? Илона не могла понять – да и мать бы, похоже, не могла объяснить. От нее самой именно этого всегда требовали, и от бабки, и от прабабки, а любовь к ребенку должна проявляться в разумной строгости, так ее саму растили, и бабку, и прабабку…

И никогда такого не бывало, чтобы мать у дочери просила прощения. Полагается наоборот, так была убеждена мать, полагается, чтобы Илона сама извинилась за то, что по ее милости вышла такая нервотрепка.