Среди них самым талантливым на поприще сыска станет Коко-Лакур, заменивший позже Видока в его должности, а тогда ставший его правой рукой.
Чтобы лучше представить себе, с кем работал Видок, стоит познакомиться с биографией хотя бы. Коко-Лакура.
Отец его был портным, исполнявшим вместе с тем обязанности дворника. Рано остался сиротой, воспитывали его соседки — модистки, не отличавшиеся благонравным поведением. Он рос среди мошенников. В двенадцать лет первый раз попался на краже кружев. Сызмальства познакомился с тюрьмами Форс и Бисетр, где числился как опасный и неисправимый вор. В тюрьме сошелся с одним приговоренным к каторге образованным человеком. Тот стал давать ему уроки, научив писать и читать и преподав правила хорошего тона. С тех пор кстати и некстати он употреблял изысканные выражения, производя впечатление вежливого и обаятельного. Он страстно любил роскошь, нарядную одежду и драгоценные украшения, на нем всегда была навешана целая коллекция цепочек и брелоков. Был он также лицемерен и хитер, как сто чертей, напоминая Тартюфа. И еще была у него одна страсть — рыбная ловля. Видимо, это увлечение и привело его на поприще сыска, где он мог заняться ловлей рыбки более крупной, чем речная.
Таких помощников у Видока, начальника Сюртэ, насчитывалось, правда не сразу, чуть более двадцати человек. На них расходовалось более 50 тысяч франков, сам же Видок получал жалованье в пять тысяч.
Большинство из его агентов навсегда порвали с прошлым, и он не колеблясь мог бы доверить каждому из них большие суммы, не требуя расписки и даже не пересчитывая деньги. Один из его подручных пустил себе пулю в лоб, когда имел несчастье проиграть доверенные ему пятьсот франков. Вообще говоря, Видок был полон благих намерений и всерьез думал не только очистить город от уголовников, но и перестроить всю систему карательных мер и наказаний, до этого, по его мнению, столь нелепую и малоэффективную.
Он хотел улучшить режим в тюрьмах и на галерах, так как по себе знал, как тюрьма уродует, лишает человеческого достоинства, как озлобляет особенно тех, кто оказался там впервые и часто за ничтожную провинность — кражу куска хлеба и кочана капусты.
Кое-кто, правда, приплюсовывал к его жалованью и деньги, якобы получаемые им за работу по совместительству на поприще политического сыска. Видок решительно отмежевывался от того, что он будто бы состоял на службе у политической полиции и выполнял функции политического шпиона. Он всегда питал глубокое презрение к такому сыску. И хотя по роду занятий ему случалось иметь дело с агентами политической полиции, он всячески подчеркивал, что никак не следует смешивать их с сыщиками, преследующими воров и мошенников. Все остальные преступники — бунтовщики и заговорщики — были не по его части. И никакие посулы и соблазны не могли заставить его действовать вопреки принципам.
Раздавались голоса и о том, как можно доверять «банде Видока», когда она сплошь состоит из бывших карманников и прочих уголовников; не значит ли это подвергать жизнь граждан и их имущество опасности? Тогда Видок, решивший положить конец этим подозрениям и зажать рот тем, кто распространялся на этот счет, приказал своим людям отныне постоянно носить замшевые перчатки, пообещав, что первого из них, кого увидит без перчаток, немедленно уволит. Даже малосведущие понимали, что «работать» в перчатках никакой карманник не сможет.
Между тем слава Видока росла. Да и как могло быть иначе, когда на его счету было уже более семнадцати тысяч задержанных преступников. Среди них не только безвестные воры и мошенники, но и уголовники, чьи имена наводили ужас на весь город. Ему удалось раскрыть несколько краж, совершенных в апартаментах принца Конде, у маршала Бушю, в музее Лувра, где был задержан вор, карманы которого оказались набиты драгоценностями, и в других домах аристократов и банкиров. Но самыми невероятными стали его разоблачения среди знати, наделавшие много шума.
Как гром среди ясного неба обрушилось на парижан известие, что граф де Сент-Элен, приближенный ко двору и пользующийся покровительством самого герцога Беррийского, никакой не граф, а самый настоящий беглый каторжник. Это уж слишком, заявляют скептики, нужны доказательства. И Видок рассказывает о том, как ему удалось разоблачить мнимого графа.
Ему показалось, что тот живет явно не по средствам, на широкую ногу. У него нет ни земли, ни ренты, он не играет на бирже и вообще не занимается никакой полезной деятельностью, которая приносила бы доход. Не извлекает ли он средства из какого-то подпольного бизнеса? Видок начал собирать сведения о нем. Он узнает, что граф объявился в Париже еще в 1814 году, вскоре после падения Наполеона и начала Реставрации. И чуть ли не сразу же на него полился целый дождь всяческих милостей. Он и член Почетного легиона, и кавалер ордена Людовика Святого, и возведен в чин полковника. А что же было до этого?
Видок разматывает биографию графа назад, в 1801 год. Именно в тот год некий Куаньяр, сын крестьянина, обчистил своего благодетеля графа Монтасье, а заодно и ростовщика, у которого выкрал сто тысяч экю. Куаньяр был приговорен к четырнадцати годам заключения и отправлен на галеры в Тулон. Затем ему удалось бежать в Испанию, где он жил воровством и мошенничеством. Когда французы вторглись в страну, вступил в их армию под именем графа де Сент-Элен, документами которого завладел. Вместе с солдатами вернулся на родину. Во время Ста дней он еще служит Наполеону и предлагает услуги его военному министру Даву. Почуяв близкий крах узурпатора, предпочитает переметнуться на сторону Бурбонов. Теперь он всех уверяет, что будто бы сражался на стороне испанских борцов, служил роялистом и вообще всегда симпатизировал Людовику XVIII.
Мнимый граф — порождение общества, где, по словам Бальзака, «честностью нельзя достичь ничего», — усвоил главное правило этого общества: «в него надо врезаться пушечным ядром или проникать, как чума». Бывший вор пробрался в высший свет, сменив красную куртку и зеленый колпак каторжника на щегольской офицерский мундир. Но что самое поразительное — бывший уголовник не изменил своему ремеслу: псевдограф возглавлял успешно орудовавшую шайку воров. Вот откуда его доходы и возможность жить на широкую ногу. Нюх сыщика не подвел Видока.
Казалось, разоблачить самозванца просто. Видок докладывает префекту о своих разысканиях. Но, к его удивлению, тот не разделяет азарта сыщика. «Подумайте, — говорит глава полиции, — ведь речь идет о фаворите герцога Беррийского, протеже короля, военного министра, графа де Жуине и других! Зачем нам скандал?»
Видок подчиняется, однако негласно продолжает расследование. Он устанавливает, каким образом «графу» удалось заполучить орден Почетного легиона. С помощью подделки документов и подкупа нотариуса. И при этом он не умел даже правильно писать.
Но чтобы разоблачить его полностью и сломить сопротивление в верхах, Видоку нужно доказать свою версию. Он находит бывшего каторжника, который знал Куаньяра по заключению. И однажды незаметно подстраивает с ним встречу. Бывший каторжник Дориюс не сомневается, что Сент-Элен не кто иной, как его дружок по Тулону, сбежавший с галер.
А как будет реагировать Сент-Элен, то бишь Куаньяр, на встречу со своим старым знакомым? Дориюс навещает «графа», но тот притворяется, что видит его впервые, и изгоняет из дома. Тогда Видок ставит обо всем в известность военные власти Парижа в лице генерала Депинуа и убеждает встретиться с Дориюсом. Генерал вызывает к себе господина де Сент-Элена, допрашивает несколько часов, убеждаясь, что Видок прав. Куаньяра берут под стражу в комендатуре. На следующий день ему разрешают отправиться к себе домой, чтобы привезти необходимые для своего оправдания документы. Его сопровождают двое жандармов.
По дороге Куаньяру удается убедить сопровождающих в своей полной невиновности. Дома он распоряжается принести бутылку «Аликанте», и они распивают ее в присутствии графини де Сент-Элен. Куаньяр заявляет, что ему требуется сменить белье и собрать нужные бумаги. Жандармы соглашаются, и «граф» выходит из комнаты. Проходит час, но он не возвращается. Переодевшись в платье слуги, он скрылся по потайной лестнице.
