В апреле 1793 года София родила сына, которому при крещении дали имя Константин. Ребенок, хотя и незаконнорожденный, приближал ее к цели — супружескому финалу с Потоцким. Однако пока что, не торопя события, она довольствовалась положением метрессы своего властелина, которого в письмах называла — дающий надежду. Было ясно, что из-за упорства Юзефины, не желающей дать развод Потоцкому, планы Софии обречены. Оставалось одно — ждать и надеяться. А пока что София решила добиться развода с собственным мужем Виттом.
Не дожидаясь Софию, занятую разводом с мужем, Потоцкий в июле 1793 года сел в Петербурге на судно, отправлявшееся в Любек. Оттуда переехал в Гамбург, где прожил потом целых два года. Он вел спокойную и беззаботную жизнь, в то время как на его родине разворачивались драматические события — восстание 1794 года и последовавший за ним третий раздел Польши. Юзефина Потоцкая считала этот отъезд делом рук Софии, ни о чем так не помышлявшей, как развести ее с мужем. «Не думаю, однако, — писала Юзефина, — чтобы он всерьез этого желал; почтительный человек, отец 11 детей, достигший 43 лет, может развлекаться, но ни сходить с ума, ни быть обманщиком и разведенным ему не пристало…» Юзефина явно недооценивала Софию.
Месяца через полтора после отъезда Потоцкого в Гамбург приехала и София. Развода с мужем ей добиться не удалось. Тогда Потоцкий через своего человека связался с Виттом, пытаясь склонить его дать согласие на развод за соответствующее вознаграждение. По поведению Витта можно было понять, что он не прочь принять предложение, но все дело в размере «компенсации».
В Гамбурге летом 1794 года у Софии родился второй сын, Николай. Возможно, это был ребенок не от Потоцкого, а плод какого-то очередного мимолетного ее романа. К слову сказать, у Потоцкого было немало и других поводов, чтобы ревновать свою возлюбленную.
Здесь, в Гамбурге, его застало известие о казни в Варшаве во время восстания многих своих сподвижников. Но еще более потрясло сообщение, касавшееся его самого, когда он узнал, что на родине заочно приговорен к смертной казни как один из наиболее ненавистных народу творцов Тарговицкой конфедерации. В конце сентября 1794 года варшавяне повесили на виселице портреты Браницкого, Ржевуского и Потоцкого. Спесивый магнат, до смерти перепуганный, призывал Петербург сурово покарать бунтовщиков, посмевших опоганить его имя. В письме к «ясновельможной императрице» Екатерине II он заявлял, что с Польшей, осмелившейся поднять против русских оружие и вешающей своих отечественных магнатов, славу и гордость Речи Посполитой, ему не по пути. Он считает себя русским, писал он, и с этой минуты у него нет другой родины, кроме Российской империи. Заверяя в преданности, он просил разрешить ему носить мундир российской армии (вскоре ему было присвоено звание генерал-аншефа).
Неизвестно, как София восприняла известие о происходящих в Польше событиях. В частности, о том, что на Краковском предместье и на Сенаторской улице в Варшаве были повешены многие ее знакомые. Не знаем и о том, дрогнуло ли ее сердце, когда пришло сообщение, что повстанческая пуля настигла в те дни и Кароля Боскамп-Лясопольского.
В мае 1795 года Потоцкий решился поселиться на Украине, теперь уже — после третьего раздела Польши — принадлежащей России.
София же, полная решимости довести до конца бракоразводный процесс с мужем, направилась во Львов — столицу Галиции, теперь принадлежащую Австрии, где в государственном суде рассматривалось ее дело и где находился знакомый ей каменецкий епископ Адам Красиньский, весьма сведущий в такого рода тяжбах. По дороге она заехала в Неборов к жене последнего виленского воеводы Михаила Радзивилла. В письме к Потоцкому она подробно описала дом, усадьбу и особенно поразившую ее Аркадию — деревню под Неборовом, где был разбит прекрасный парк. «Гуляя по садам Аркадии, — писала она, — я чувствовала себя так, будто переживаю весну… Хорошо мне тут! Аркадия очень напоминает мне Крым». И добавляла без всякой задней мысли: «Знаешь ли ты, что в твоих землях при твоих средствах можно было бы за два года создать такую же и даже еще лучше Аркадию?!»
Из Львова она ежедневно посылала письма Потоцкому, во всех подробностях описывая ход процесса. В каждом из писем напоминала о своей любви и благодарила за любовь к ней. «…Падаю тебе в ноги, мой ангел, за все те прекрасные слова, что ты мне пишешь. Даже если я не такая, какой ты меня видишь, я изо всех сил буду стараться походить на тот дивный портрет, который ты нарисовал, и буду еще счастливей, если, благодаря своим стараниям и огромнейшему желанию понравиться тебе, смогу осчастливить тебя. И если однажды моя нежность заставит тебя забыть все страдания, какие ты пережил, позволит тебе изведать счастье семейной жизни, тогда ты никого не будешь искать в мире, кроме твоей Софии. Я — часть твоего мира, ибо верю, что любима тобой».
24 сентября 1795 года состоялся суд по поводу развода с генералом Виттом. Исход дела решила бумага, предъявленная адвокатом Софии. Это был хитрый ход. В этой бумаге София утверждала, что вступила в брак поневоле, принужденная силой. «Я, София Витт, — заявляла она, — присягаю перед Господом Богом всемогущим, что я была Юзефом Виттом уведена из турецкого хотимского отряда не с целью вступления с ним в брак, но с мыслью об обещанной им мне высылке меня к моей матери, и у этого же Витта в доме тайно содержалась. И так, находясь в его власти, после угроз, что если я не соглашусь на брак с ним, то он выдаст меня хотинскому паше, я на третью ночь была привезена в церковь, и надо мной, того не желавшей, в этой церкви брачный обряд был свершен».
Это было явным клятвопреступлением, но для львовского императорского суда оказалось достаточно веским документом. Тем более что правду Софии подтверждали свидетели: привезенная из Ясс ее мнимая сестра (на самом деле ее тетка Главани) и еще несколько человек, подкупленных ею. Они присягнули, что в 1779 году бедная Дуду очень хотела вернуться в Константинополь, но майор Витт вынудил ее остаться в Каменце. На основе этих свидетельств суд признал брак Софии и Юзефа Витта недействительным. В январе 1796 года решение это подтвердила вторая инстанция. Казалось, в тот момент между сторонами были улажены и имущественные проблемы. София записала на имя сына Яна 100 тысяч злотых, которые тот должен был получить по достижении 24 лет. До этого времени проценты с этой суммы (5 процентов ежегодно) предназначались на покрытие расходов по его образованию.
Вскоре, однако, Витт потребовал увеличить эту сумму, иначе-де он не признает решение львовского суда. Чтобы окончательно уладить дела с Виттом, требовался опытный посредник. Эту роль взялся исполнить генерал-фельдмаршал А. И. Суворов, живший тогда в южных губерниях. Но он был прекрасным военачальником и плохим дипломатом. Миссия его провалилась, потому что обуздать аппетит Витта ему не удалось. Тогда был избран генерал Антоний Злотницкий, друг семьи Потоцких, тогдашний комендант города Каменец-Подольский.
Бракоразводные торги, прогремевшие на всю Польшу, продолжались несколько дней. Витт, по словам его второй жены Каролины Остророг, требовал все новых и новых сумм и похвалялся, что непременно их получит, как вспоминал Злотницкий, «несколько дней шли торги с большими заботами для меня и неприятностями для Витта. Хотя Потоцкий и поручил мне предложить ему два миллиона, я всеми способами уговаривал Витта получить 500 тысяч злотых и несколько тысяч корцев пшеницы. Торговались крепко. Потоцкий не уступал, а предмет торга совсем этим не оскорблялся, наоборот, ей льстила и цена, и куцец».
Наконец было подписано соглашение: «Граф де Витт, генерал-поручик войска ея императорского величества, кавалер ордена Св. Станислава, с одной стороны, и Софья, графиня де Витт, — с другой, в силу основанных на канонических правилах и других важных обстоятельствах трех декретов бракоразводного львовского суда от 17 ноября 1795 г., 19 января и 26 января 1796 г., признают их справедливыми и не нарушающими следующие условия, заключенные между ними по добровольному соглашению…»
