Бролен переместился взглядом вверх по ногам женщины и тут же испытал отвращение.

Из влагалища торчала рукоять ножа с засохшими следами струйки крови. Черное толстое тельце насекомого вдруг выползло из-под рукоятки, расправив лапы и намереваясь бежать прочь от того огромного куска мяса, в котором только что пировало вместе с сотнями других.

– О, боже мой! – произнес Бролен, прикрыв рот ладонью.

Свет фонаря продолжал скользить вверх по телу, и Джош Бролен наконец понял, почему он оказался здесь.

У женщины, лежавшей тут в компании насекомых, пожиравших ее снаружи и изнутри, были отрезаны руки. На уровне локтей.

Но что хуже всего, ее лоб был изуродован, словно кто-то плеснул на него кислотой.

Так подписывался Портлендский палач.

Сама смерть.

Джульет отперла дверь дома и вошла. Она набрала код и отключила сигнализацию, а потом положила вещи на диван.

День, проведенный в университете, оказался долгим и утомительным, она носилась из одной аудитории в другую, затем пять часов провела в библиотеке, делая выписки по своей курсовой работе. Все, что ей теперь было нужно, – очень спокойный вечер перед телевизором и подносом с едой.

Сегодня днем она получила письмо от родителей. Мать писала, что они собираются купить дом, потому что снимать его было хуже, а это значило, что они не вернутся в ближайшее время. Письмо написано с юмором и впитало солнце Сан-Диего, – подумала Джульет, представляя мать, излучающую здоровье и благополучие. Элис Лафайетт старалась хотя бы на один уик-энд в месяц приезжать в Портленд, чтобы повидаться с дочерью, иногда к ней присоединялся Тэд, когда ему удавалось брать выходной на работе. Однако Джульет в общем-то не чувствовала себя одинокой. И даже испытывала некоторое удовольствие от возможности распоряжаться своей жизнью так, как ей хотелось: в двадцать четыре года она могла без проблем принимать себя такой, как есть. Дважды в неделю Джульет звонила матери, а лучшая подруга Камелия жила совсем близко.

Нет, если все как следует взвесить, Джульет вовсе не хотелось никакой «нормальной» семейной жизни. Похищение, случившееся год назад, сделало ее более подозрительной, но не изменило стиль ее жизни. Посещая сеансы психологической помощи, она проделала огромную работу и в итоге смирилась с произошедшим. Главное – не закрываться в своей раковине, не оставаться наедине с собственной трагедией, а наоборот, надо открыться навстречу миру, и признать, что на тебя напали, причинили вред, но это никоим образом не должно помешать тебе жить дальше, восстановить душевное равновесие. Она так и поступила. Джульет много времени провела в слезах, невольно надеясь, что ее страх вытечет вместе со слезами и она сможет снова радоваться жизни. Тот мерзавец был мертв, и ему не пришлось наслаждаться тем, что он разрушил ее жизнь. Первые недели после драмы она множество раз возвращалась к сцене собственной смерти, и ей удавалось заснуть с огромным усилием, она страдала оттого, что не может справиться с этим. В группе психологической поддержки, куда она обратилась, ее состояние определили как острый посттравматический стресс, и вместе с остальными участниками она стала пытаться медленно выкарабкиваться из него. Ей подробно объяснили каждую фазу ее стресса, и теперь она знала, что теперь снова обрела душевное равновесие. Однако вероятность того, что стресс может «вновь повториться», как они выражались, все еще сохранялась, поэтому ей надо было быть начеку, не позволяя себе слишком расслабиться или впасть в уныние. Вначале Бролен помогал ей, в первые месяцы после случившегося он часто приезжал, всегда принося с собой какой-нибудь маленький подарок, и это было мило. Потом понемногу он стал заниматься новыми расследованиями, и они начали видеться чуть меньше. А потом и вовсе невольно потеряли друг друга из вида. Так бывает с тем, кто постоянно хочет узнать что-нибудь о бывших одноклассниках и откладывает момент встречи с ними до тех пор, пока совсем не потеряет их из вида.

Благодаря поддержке Камелии и родителей, приехавших на несколько недель в Портленд сразу после происшествия, Джульет выздоровела и почти стала той одинокой Джульет, которой всегда была. Ей даже пришлось настаивать, чтобы родители согласились вернуться в Сан-Диего после того, как в течение полутора месяцев сопровождали ее на занятия в группу психологической поддержки. Ей нравилось спокойствие, хотелось жить в этом доме одной, нравилось, что не надо ни с кем спорить и ни перед кем оправдываться.

Однако случившееся с ней наложило отпечаток на ее поведение. Она стала меньше колебаться. Раньше она никогда бы не рискнула позвонить Джошуа Бролену, как поступила теперь. Она поняла, что ей надо преодолеть собственную робость, держаться уверенней, а для этого иногда нужно перебарывать себя. В тот вечер ее охватила грусть, а Бролен вернул ей истинно душевное равновесие. Думая о нем, она поняла, что это произошло не только потому, что в тот вечер он оказался у нее дома, но и оттого, что он привнес с собой нечто: мужское присутствие, к которому, как ей всегда казалось, она была нечувствительна. Его тихий голос, приятные манеры заставили Джульет с легкой ностальгией вспоминать тот вечер.

Вдруг она поймала себя на мысли, что вспоминает Бролена с радостью, что ей хочется снова увидеть его, насладиться его уверенностью и заснуть спокойно, как и тогда.

«Что-то я слишком разрезвилась, – сказала она себе. – Расскажи я об этом Камелии, так она начнет без устали твердить, что я качусь вниз по любовному склону». Как следует поразмышляв, Джульет пришла к выводу, что все-таки нет, это не любовь. Она не влюбилась в Джошуа Бролена, просто по-дружески к нему привязалась. Они не виделись несколько месяцев и, вдруг встретившись вновь, со всей очевидностью поняли, что между ними возникла связь. В любом случае, разница в возрасте значила здесь очень много: ему – за тридцать, и Джульет это пугало. В голове у нее как будто снова зазвучал голос Камелии: «В старом котелке и суп вкуснее». Джульет тряхнула головой, стараясь отогнать мысли, сейчас ей больше не хотелось об этом думать.

Быстро взяв пульт, она включила телевизор, чтобы погрузиться в иную реальность, которая наполняет собой тишину, неназойливо – именно это она и любила.

Даже не посмотрев, что в этот момент появилось на экране, Джульет отправилась в кухню, чтобы положить на поднос какой-нибудь еды.

Начало вечера она провела жуя и без энтузиазма уставившись в телевизор. Погрузившись в свои мысли и машинально глядя на экран, она вздрогнула, когда у двери раздался звонок.

Было почти девять часов вечера.

Джульет быстро встала, и вдруг у нее закружилась голова. Ей пришлось прислониться к стене в ожидании, когда головокружение пройдет, и только потом она пошла открывать. Через фрамугу ничего не было видно – уже стемнело. Лампочка над крыльцом перегорела, и Джульет все забывала ее поменять.

– Кто там? – спросила Джульет не так твердо, как ей бы хотелось.

– Это я, Камелия.

Успокоившись, Джульет потянула задвижку и открыла дверь. Камелия стояла на коврике, ее взгляд был жестким, а лицо напряженным. Немедленно поняв, что у подруги что-то случилось, Джульет спросила:

– Что с тобой? Что произошло?

– Я могу войти?

Джульет извинилась и пропустила подругу в прихожую.

– Ясно, ты не слышала новости, – начала Камелия. – Как только я их посмотрела, сразу же сорвалась с места – не хочу оставлять тебя одну.

– Да о чем ты? Что случилось? – снова спросила Джульет, почувствовав, как неведомо откуда в ней рождается, заполняя ее, безотчетный страх.

– Идем.

Камелия увлекла Джульет в гостиную и включила местный телеканал. На экране возникла опушка леса, посреди которой стоял один из репортеров; несмотря на искусственное освещение, было хорошо видно, что его окружает ночная темнота.

«…Вечером один из подростков обнаружил тело, и полиция все еще продолжает работать на месте происшествия, пока я веду свой репортаж. Тело сильно изуродовано, и судя по пока непроверенным сведениям, полученным от полицейских, некоторые признаки заставляют вспомнить преступления, совершавшиеся в штате около года назад Портлендским палачом».