Склоны холма защищали лагерь от эйторийской конницы, а возвышенное и относительно безлесое место служило какой-нито гарантией, что мишенью для арденских луков воины тоже не станут. И в то же время лагерь был в осаде. Враги не показывались, но разведчики, которые пробовали выбраться с холма ночами, не возвращались. Выдвигать более крупные силы без определенной цели не имело ни малейшего смысла - это понимал даже Альбероник Эаприн. В двухдневной битве северяне продемонстрировали численное превосходство, которое теперь стало подавляющим: из больше чем четырех тем алагоров и дессалиев, вступивших в бой, уцелело лишь две, причем конницы осталось совсем немного, да и арбалетчиков практически всех затоптали закованные в броню кони эйторийских рыцарей. И если в соседней лощине стоит наготове несколько тысяч этих самых рыцарей - а от Старших подобное упорство не было бы удивительным - то любая, абсолютно любая попытка высунуться из лагеря была равносильна самоубийству.
В подобной ситуации нашлись даже такие, кто предложил сдаться на милость победителей. Двух паникеров из простых повесили, дворянчик из Гиссаны отделался оплеухой, нанесенной дланью его сиятельства. Но войско уже на второй день пребывания в новом лагере начало вполголоса роптать, и с этим надо было что-то делать.
Самым энергичным сторонником решительных действий оказался, естественно, Таларик.
Молодой выученик покойного Галака, он был полной ему противоположностью почти во всем. Будучи простолюдином, Таларик был образован, как аристократ, и знал даже Старшую речь. В противовес Галаку ему не хватало опыта, но зато энергии было с избытком. Темник, вырвавший Лорбаэн из рук графа Гисса, был скорее служакой: честным, исправным, знающим порядок -заботливым пастухом при стаде и средних талантов полководце, когда дело доходило до битвы. Таларик же обладал живым умом и, в отличие от Галака, был чужд осторожности и боязни действовать решительно, предлагая порой совершенно невероятные ходы в сложной партии, которую потрепанному войску южан предстояло вести на холмистой игровой доске южного берега Арриса. Южного - потому что путь на северный берег преграждали драккары Мигронта, и только сумасшедшему пришла бы в голову мысль попытаться переправить уцелевших воинов на равнину, под удар эйторийской и арденской конницы.
Простые воины Таларика уважали, аристократы в большинстве своем - на дух не переносили. Галак, как правило, знал свое место и пользовался доверием даже у таких безнадежных спесивцев, как Альбероник Эаприн, Таларик быть послушной лошадкой отказывался. Спорить с ним было сложно, тем более что к его мнению прислушивался и Атранек Экмарен, и Раник Эаскин, и - что самое главное, граф Гисс тоже.
Потомок Марака-алагора после разгрома представлял из себя зрелище жалкое и загадочное. Граф не болтал без умолку, в отличие от прежних времен, на советах его слово слышали очень редко и, что удивительно, строго по существу. Остальное время он проводил большей частью в палатке конунга Ригалиса, доставшейся южанам при захвате лагеря в числе прочих трофеев. Воины поговаривали, что посыльные заставали графа лежащим в гамаке со сложенными на груди руками, сверлящим взглядом пурпурный полог палатки.
В одном граф Гисс был тверд: отступать он отказывался, а при словах 'переговоры' и 'сдача в плен' хватался за меч. В последнем он нашел неожиданного единомышленника в лице Таларика, который тоже отказался признавать положение армии безнадежным, и после нескольких показательных казней и одной графской оплеухи паникеры угомонились. Вот в отношении отступления на юг граф с Талариком разошлись. Графа поддержал Альбероник, на стороне Таларика выступили Атранек Экмарен и Раник Эаскин, ругань, наверное, слышали и арденские разведчики в зарослях у подножья холма, на котором стоял лагерь. Граф Гисс вышел из словесной баталии победителем, хотя среди его аргументов основными были 'измена' и 'вот вернемся в Гиссану, и я вас всех'. Не всех, конечно. Вряд ли он смог бы удержать кланы, которые его вассалами не были ни разу, но Атранек Экмарен не захотел именоваться трусом, да и остальные вожди - тоже. Истонцев было легко вывести из равновесия, главное знать, что им говорить.
Таким образом, отступление было вычеркнуто из планов разгромленного войска, а наступать имеющимися силами никто даже не предлагал. Оставалось держать оборону, пока не случится какое-нибудь чудо или же военачальников не посетит гениальная идея, как выиграть эту войну - что, учитывая сложившиеся обстоятельства, тоже можно было считать полноценным чудом.
Дисциплина в армии после поражения разболталась - это Лорбаэн выяснила на следующее же утро после захвата лагеря, спустившись с обрыва к воде умыться. Трое алагорских мечников, набиравших воду в котелки, быстро обступили ее; Лорбаэн не успела даже пикнуть, как широкая рука одного зажала ей рот, другой рванул подол и так дышавшего на ладан платья, а третий завозился с ремнем на своих штанах, украшенных заклепками и бляшками. Ничего они сделать, впрочем не успели - с обрыва скатились Броганек с Арагдеком, едва успевший спустить штаны алагор получил секирой в затылок, после чего завязалась драка, в ходе которой еще один из мечников вместе с Арагдеком упали в воду, а Броганек подмял под себя того, что держал ранее Лорбаэн, и тянулся с кинжалом к его горлу. Лорбаэн в ходе этой скоротечной схватки получила чем-то твердым в челюсть и некоторое время видела только звезды и всякие там искры, а когда ей плеснули в лицо холодной речной водой, на обрыве и под ним столпилась уже довольно приличная толпа воинов как алагорских, так и истонцев, и среди них даже нашелся кто-то, предусмотрительно укрывший ее плащом. Всех драчунов с обеих сторон уже обезоружили и держали крепко, кроме алагора со спущенными штанами и секирой Броганека в затылке. Случившийся тут же сотник несостоявшихся насильников велел вести всех к графу на суд, на том и порешили. Кто-то из истонцев помог Лорбаэн встать и поддерживал за локоть по пути - ее ощутимо шатало; но ближе к лагерю она обнаружила, что это оказывается был не истонец, а алагор, из панцирников.
Возле графского шатра обнаружился Таларик с двумя вельможами, которых Лорбаэн по именам не помнила. Они о чем-то оживленно спорили, но при виде толпы воинов, впереди которой вели обезоруженных алагоров и истонцев, спор моментально угас. Кто-то ушел в палатку за его сиятельством, граф Гисс явился, осмотрел новоприбывших, увидел Лорбаэн в красно-оранжевом плаще, скис, бросил: 'Опять она? Да сами разбирайтесь, вот еще!' - и убрался обратно - в потолок смотреть, наверное. Таларик пожал плечами и предложил алагорскому сотнику изложить суть дела.
Сотник даже почти не врал. Пока его слушали, появился Атранек Экмарен, встал возле Таларика, нахмурился. Таларик оборвал сотника, когда тот перестал излагать факты и принялся оправдывать своих вояк - впрочем, судить его за это было сложно. Выслушали Броганека с Арагдеком, выслушали и обоих мечников. Таларик был недоволен - это легко читалось на его гладко выбритом, обтянутом кожей лице. Непонятно было только, кем или чем. Однако по его настоянию выслушали и Лорбаэн. Она была кратка под тяжелым внимательным взглядом Таларика, непроизвольно еще сильнее куталась в плащ и отводила глаза в сторону.
Броганек деловито потребовал виру за покушение на свое имущество, сотник возмущенно запротестовал, Атранек Экмарен нахмурился еще сильнее. Галдеж был прерван властным жестом Таларика, поднявшим руку. Приговор его был прост: Броганек уже взял виру кровью одного из мечников, большей виры он требовать не вправе - тем более что имущество не особо и пострадало. Броганек не нашел, что возразить, Атранек Экмарен сдвинул брови так, что они сошлись в одну линию, но тоже промолчал, 'имущество' отвернулось в сторону, мечтая, чтобы все поскорее кончилось. В глазах у нее уже прояснилось, и до нее вдруг дошло, что, собственно, случилось или почти случилось с ней на берегу под обрывом - словом, Лорбаэн слегка трясло. За нарушение дисциплины мечникам полагалось по десять плетей согласно Общему кодексу войсковой субординации, исполнение возлагается на сотника провинившихся. И пусть кто-то найдет девчонке одежду.
