Наступившая зима задержала строительство, но едва сошёл снег и зацвела верба, работы вновь продолжились.

Олег сам наблюдал за всем, вникая в любые мелочи и подолгу беседуя с главным зодчим Путятой. Ему хотелось, чтобы храм превзошёл красотой Спасский собор в Чернигове. Или, во всяком случае, получился нисколько не хуже.

Путята, понимавший, чего добивается молодой князь, как-то сказал ему:

   — Стены и купола я возведу не хуже, чем у черниговского Спаса, княже. Однако внутренним убранством твой храм всё же уступит тамошнему, ибо нету у нас в Новгороде таких богомазов и левкасчиков[20], каковые имеются в Киеве и Чернигове.

   — Стало быть, друг Путята, придётся тебе поехать за ними в Киев, — сказал Олег.

Честолюбивое стремление Олега понравилось Манефе, которая видела, что возводимая Олегом церковь на удивление красива. На её белые стены с узкими окнами и неглубокими нишами, на строящиеся купола приходило поглядеть множество народа со всей округи. Церковь была ещё не готова, а горожане уже гордились ею. И даже переименовали ближайшую к ней улицу в Михайловскую.

В помощь зодчему Путяте Манефа дала своего верного боярина Георгия, сказав при этом Олегу:

   — Где твой зодчий не справится словом, там подсобит ему мой боярин золотой мошной.

Отбыли Путята и Георгий в Киев и задержались там на целый месяц.

Зато долгие ожидания Олега и Манефы окупились сторицею: славных мастеров-богомазов сыскали в Киеве Георгий и Путята. Вдобавок купили они две большие иконы с ликом Богородицы и святого Михаила-архангела. Привезли кучу новостей для любопытной Олеговой мачехи, а для её старшего сыночка — весточку от Вышеслава.

Георгий сам подозвал к себе Игоря и протянул ему соболью шапку с хитрой улыбкой:

   — Подарок тебе, княжич. Только перед тем, как примерить обновку, загляни внутрь.

Игорь глянул в шапку и увидел скатанный в трубочку лоскуток бересты.

   — Записка? — удивился княжич. — От кого?

   — А ты прочти, — всё так же улыбаясь, сказал Георгий.

Игорь развернул бересту и узнал почерк Вышеслава.

«Есть лишь одно благо — знание, есть лишь одно зло — невежество!» — было в записке. И подпись: «Вышеслав, сын Бренкович».

Игорь улыбнулся: не забыл его Вышеслав.

   — Как он там в Киеве?

— Живёт дружок твой на подворье Андреевского монастыря, — рассказывал сивоусый Георгий, — живёт не тужит. В любимцах ходит у тамошнего игумена[21]. По-гречески молвит Вышеслав как по-русски, знает и латынь, и немецкий. Толстенные книги читает и молитвы наизусть заучивает. Тоскует по дому, конечно, но возвращаться покуда не собирается.

   — Вышеслав всегда до знаний жаден был, — промолвил со вздохом воевода Бренк, который тоже пришёл в княжеский терем узнать о своём сыне.

   — Вот выучится сын твой, примет схиму[22], и поставим мы его настоятелем нашего Михайловского храма, — радостно заявил Бренку Георгий.

   — Я запретил ему рясу[23] надевать, — хмуро признался воевода, — чернецов[24] у нас в роду нет и не надо!

   — Верно молвишь, Бренк, — вставила Манефа, — сыну твоему впору думным боярином быть при сыне моём Игоре, когда он князем станет. Ибо сильной руке светлая голова нужна.

Молвила такое княгиня потому, что Игорь уже в четырнадцать лет отличался большой телесной крепостью и силой рук. Как погребли отца его, так и забросил Игорь ученье книжное и всерьёз взялся за другую науку — воинскую. Наставниками его были Олеговы дружинники и тот же Бренк.

Десятилетний Всеволод не отставал от старшего брата, с коня не слезал и с луком не расставался, благо инок Варсонофий не последовал за своими воспитанниками, решил доживать свой век в Чернигове...

Однажды к Олегу прибыли послы от мазовецкого князя Жигмонда[25]. Сватали за Игоря младшую дочь своего властелина. У черниговских Ольговичей[26] были давние связи с польскими и мазовецкими князьями. Однако на этот раз Олег отказал мазовшанам, известив послов, что Игорь уже помолвлен с дочерью Галицкого князя Ярослава Осмомысла.

Для Игоря это оказалось открытием.

При первом же удобном случае он пожелал узнать у Олега, когда это покойный отец успел сосватать за него Осмомыслову дочку.

   — Как помер в Киеве Юрий Долгорукий, давний его друг и союзник, так отец наш и пошёл на сближение с галицким Ярославом, — поведал брату Олег. — Тебе в ту пору всего-то семь годков было. А Ефросинье и вовсе четыре года.

   — Какая из себя эта Ефросинья? — поинтересовался Игорь. — Ты её видел?

   — Как же я её увижу, — пожал плечами Олег, — я и в Галиче-то ни разу не был. Ничего, братец, придёт «рок, подрастёт твоя невеста, привезут её к тебе с богатым приданым. Вот тогда и разглядишь как следует.

   — А коль она мне не понравится? — встрепенулся Игорь.

   — И такое может быть, — спокойно промолвил Олег, — но идти с Ефросиньей под венец тебе всё равно придётся, братец. У нашего отца уговор был с галицким князем, а уговор дороже денег. И я в своё время без любви женился на дочери Юрия Долгорукого, тощей да крикливой. Хорошо хоть прибрал её Господь до срока, а то бы намучился я с такой женой. И теперешняя моя супруга тоже без моего ведома была мне сосватана. Такова жизнь, братец. — Олег похлопал Игоря по плечу. — Запомни, для князя важна не краса жены, но выгодное родство.

   — А Ярослав Осмомысл выгодный родственник? — спросил Игорь.

   — Ещё какой выгодный! — воскликнул Олег. — С таким тестем тебе сам чёрт не страшен! У князя Галицкого войска видимо-невидимо! И казна его ломится от злата! Все иноземные государи с ним считаются.

У Игоря загорелись глаза, но он тут же выразил опасение:

   — Не передумает ли князь Ярослав отдать за меня свою дочь, ведь батюшка наш помер?

Добродушное лицо Олега стало серьёзным:

   — Не сомневайся, братец. Ольговичи нужны Ярославу, ибо он заинтересован, чтобы Киев был у нас, а не у Мономашичей. И владений у Ольговичей больше, чем у прочих русских князей.

   — У кого же ныне Киев? — опять спросил Игорь. — У Мономашичей?

   — У них покуда, — ответил Олег. — На киевском столе ныне тесть мой сидит Ростислав Мстиславич. Отец его Мстислав Великий, сын Владимира Мономаха, вот так Русь держал! — Олег сжал кулак и потряс им. — А тесть мой по старшинству в Киеве княжит, но никак не из-за доблести своей. Того и гляди, сгонят его оттуда родные племянники, кои все воинственностью славятся, особенно Мстислав Изяславич. Этот ещё покажет себя, помяни моё слово!

Игорь запомнил слова брата.

Игорю было пятнадцать лет, когда Агафья, жена Олега, родила сына, названного Святославом. Так у Игоря появился племянник, а сам он в столь юные годы стал вдруг дядей.

Летними вечерами на берегу речки Деснянки парни и девицы водили хороводы, прыгали через костёр, играли в догонялки. В основном это были посадские и молодёжь из ближних сел, но иногда бывали на тех игрищах и боярские сыновья. Не отказывал себе в удовольствии порезвиться на лужке у костра и Игорь, благо ни мать, ни старший брат не запрещали ему этого.

Среди деревенских парней выделялся силой и статью Омеля, сын кузнеца. Был он на два года старше Игоря и при первом же случае попытался показать княжичу своё превосходство. Во время догонялок Омеля ловко сделал Игорю подножку, и тот с разбега шлёпнулся на траву под звонкий девичий смех.

— Глядите-ка! Княжич-то никак во хмелю, — загоготал Омеля. — Ноги не держат. Га-га-га!