Помимо этого Ленин привлекает Шляпникова к активному участию в работе высших партийных органов, часто приглашает его на заседания политбюро, где тот выступал с докладами, вносил предложения по вопросам хозяйственной политики.

Шляпникову также было поручено возглавить комиссию по улучшению быта рабочих. В июле 1921 года политбюро создает «пятерку» по чистке партии, включив в ее состав и Шляпникова[405]. Подобные воспитательные меры Ленин попытался применить и к Г И. Мясникову, отличавшемуся повышенной активностью. В частности, вождь настойчиво разъяснял ему, что невозможно объявить свободу печати, поскольку на практике это выльется в помощь всемирной буржуазии, которая «вдесятеро» сильнее советской республики. Мировая буржуазия не умерла, наставлял Ильич, «она стоит рядом и караулит… уже наняла Милюкова, коему Чернов и Мартов служат верой и правдой»[406]. А потому нельзя хвататься за лекарство, несущее верную смерть – «не от вас, конечно, а от мировой буржуазии». «Мы самоубийством кончать не желаем и потому этого не сделаем», – заключал Ленин[407]. Он по-отечески сетовал, что Мясников дал себя «подавить известному числу печальных и горьких фактов и потерял способность трезво учесть силы»[408], и просил «усилить внимание к агитации Мясникова и два раза в месяц докладывать о нем на политбюро»[409].

Однако, меры по обузданию «рабочей оппозиции» не приносили желаемых результатов, она не собиралась сворачивать своих знамен. Сразу после Х съезда по инициативе ее лидеров была устроена так называемая «неделя профдвижения». Ее девизом стал лозунг: «От станка – в центры управления». Газета «Труд» призывала отнестись к мероприятию не как к празднику, а как к штурму косности и бюрократизма[410]. Одна из передовиц констатировала:

Председатель ВЦСПС М. И. Томский, занимавший ленинскую сторону в конфликте с «рабочей оппозицией», явно не мог воздействовать на ее лидеров. Шляпников, например, считал, что Томский принадлежит «к числу бесхребетных людей: с ним можно справиться и Троцкому и кому угодно путем телефонных разговоров»[412]. Кстати, чтобы не раздражать рабочих оппозиционеров, решением политбюро ЦК РКП(б) Томского предусмотрительно удалили с IV профсоюзного съезда, «перекинув» на руководящую работу в Туркестан. На пост лидера советских профсоюзов он был возвращен лишь в октябре 1921 года[413].

Введение новой экономической политики вызвало очередную волну недовольства «рабочей оппозиции». Разворот к частному хозяйству и частной торговле, быстрый рост слоя нэпманов стали для нее чем-то вроде красной тряпки для быка. Шляпников и Медведев направили в Политбюро письмо, где изложили свое отношение к решению о сдаче в аренду предприятий. Они возмущались и новым экономическим курсом, поощрявшим частнособственнические вожделения, и ВСНХ, который дал указание всем советским органам поддерживать промысловую кооперацию. По их мнению, такая хозяйственная политика превращает государство в слугу буржуазно-кулацких элементов[414], и, следовательно, ВСНХ в его нынешнем составе «не является проводником пролетарской диктатуры в области хозяйства…он стал рупором интересов, чуждых рабочему классу»[415]. Летом 1921 года профсоюз металлистов выработал также тезисы по организации производства в условиях, когда над диктатурой пролетариата нависла величайшая опасность. Их главная мысль: при новой экономической политике повышается эксплуатация рабочих, а потому задача профсоюзов – всячески ее сдерживать. Металлисты настаивали на управлении предприятиями на основе соглашений между профсоюзами и администрациями, выступали за определение срока сменяемости руководителей, необходимого для выяснения их способностей к хозяйствованию[416]. Все эти предложения получали поддержку на местах, где критический настрой был даже сильнее. Например, на городской конференции рабочих-металлистов г. Казани раздавались требования «поставить на работу шалопаев, гуляющих по улице», поскольку пролетариат несет непосильное бремя, обслуживая нетрудовые элементы[417]. В ходе IV Всероссийского съезда профсоюзов от делегатов с мест даже звучали предложения установить обязательное рабочее время (с 8 часов утра до 4 часов дня), когда никто, кроме детей и нетрудоспособных, не имел права появляться на улицах[418].

Терпение руководства РКП(б) иссякло довольно быстро. Ознакомившись с выступлениями Шляпникова перед коммунистами ряда предприятий Москвы, Ленин потребовал вывести его из состава Центрального комитета и изгнать из партийных рядов. На объединенном пленуме ЦК и ЦКК в августе 1921 года для принятия решения об исключении не хватило лишь одного голоса. Пленум ограничился последним предупреждением Шляпникову прекратить антипартийные действия[419]. Репрессии обрушились и на Г. И. Мясникова, обличительный запал которого перешел все разумные пределы. Он призывал к свержению партийной бюрократии, поработившей пролетариат наподобие буржуазии. Бюрократия из подчиненного при капитализме слоя превратилась теперь в главного распорядителя ресурсов, экономического управителя[420]. Ее постановления святы и неприкосновенны, они неизменно одобряются вселенскими и поместными соборами, именуемыми партийными съездами[421]. Исключение из партии Мясникова прошло благополучно. Кроме его соратников, никто в верхах особого сожаления не выказал. Надо сказать, что к началу 1922 года всю «рабочую оппозицию» основательно прошерстили, и она приняла гораздо более скромный формат «рабочей группы». Входившие в нее коммунисты вместе с А. Коллонтай 26 февраля 1922 года направили в Коминтерн письмо, жалуясь на давление, которое оказывает на них руководство РКП(б). (И снова обращаем внимание на тот факт, что среди 22 подписантов значится лишь одна нерусская фамилия.) Специальная комиссия Коминтерна во главе с К. Цеткин, Кашеном и др. рассмотрела это заявление и пришла к выводу о неправомерности обвинений со стороны группы, пытающейся вести фракционную антипартийную работу[422].

В это же время большевистские верхи пытаются нейтрализовать непокорных оппозиционеров, используя их же идейное оружие. В феврале 1922 года ВЦСПС и ВСНХ обнародовали совместное обращение, где излагались принципы взаимоотношений между профсоюзными и хозяйственными органами. Хотя в нем и подтверждалась вся полнота ответственности администраций по управлению вверенными предприятиями, вместе с тем документ содержал новации в духе требований «рабочей оппозиции». Так, при формировании дирекций, как отдельных предприятий, так и трестов, предлагалось в обязательном порядке запрашивать мнение профсоюзов о том, или ином кандидате, устраивать их тщательное обсуждение. Профсоюзы должны обязательно привлекаться к рассмотрению производственных программ, составлению планов, к участию в деятельности всех комиссий и т. д. В случае же, когда фабзавкомы видят вопиющие непорядки в работе администраций, то, не вмешиваясь непосредственно, они должны информировать высшие хозяйственные и союзные инстанции[423]. Но самое главное: вслед за «рабочей оппозицией» выдвижение работников с низов объявлялось приоритетной задачей. «Обращение» призывало с особым вниманием относиться к тем, кого на руководящие должности рекомендуют непосредственно профсоюзы и помнить, «что у нас чрезвычайно мало директоров предприятий, выдвинутых из рядов пролетарской массы; их надо в десятки раз больше…»[424]. Посредством профсоюзных каналов «будут подготавливаться те администраторы из рабочей среды, которые в пролетарском государстве должны постепенно охватить производство»[425]. Как подчеркивал «Труд», «вся важность этого документа в том, что он впервые дает конкретное, практическое разрешение самым злободневным вопросам нашего профессионально-хозяйственного бытия»[426]. Говоря иначе, идеи провозглашенные «рабочей оппозицией» нашли свое применение в руках иных сил.