Апполинарий с Дионом снова довольно переглянулись. Мигель с Ратхой слушают молча. По их выражениям лиц сложно определить, согласны ли они с тем, что сказал Дэниел – человек из первого круга лотоса.

– Вам не кажется, что все это чем-то напоминает Советский Союз? И не только его. Все, о чем вы говорите, в той или иной степени уже было на Земле и потерпело крах, – сказал я.

– Сравнение с Советским Союзом некорректное по многим причинам. Думаю, все о них знают. Разумеется, мы учитываем опыт построения разных сообществ. Извлекаем уроки, изучаем ошибки. Санвилль – уникальное место. Все тоталитарные режимы были агрессивными, кровавыми и держались на страхе. У нас же все наоборот. Только личная ответственность и сознательность каждого. Наша сила – в открытости и любви, которую нам подарила Мать Шанти, – сказал Дэниел.

– Но удастся ли нам полностью изолироваться от Большого мира? – спросил я. – Ведь мы пришли из него. Детей Санвилля уже сейчас интересует – а что там, в двадцати километрах отсюда? А еще дальше? Большой мир для них – другая планета, неизвестная, но совсем близкая, до которой не надо лететь миллионы световых лет, достаточно сесть на скутер. Запретный мир будет вызывать в детях любопытство, манить их. Несмотря на то что здесь нет телевидения, Интернета и прессы, жить долгие годы в полной изоляции не получится, – сказал я.

– Это один из самых серьезных вопросов, вы правы. Но мы его решаем. А каковы были ваши мотивы приехать в Санвилль? – резко сменил тему Дэниел, и мне не понравился его тон. При этом он в очередной раз пристально посмотрел на Канту. Вопрос прозвучал неожиданно для меня, хотя я отвечал на него тысячу раз, в том числе и Дэниелу.

– Думаю, те же, что и у большинства. Мы много раз рассказывали об этом общине, – сказал я и взял руку Канты. Я понял, что увлекся и наговорил лишнего. Во мне проснулся дремавший репортер. Дэниелу явно не понравился наш разговор. Заметно, каких усилий стоит ему придерживаться дружелюбного, приветливого тона, который принят в Санвилле.

– Для меня важно, что здесь нет агрессии. Никто не вступает в бессмысленные споры – чей Бог лучше. Никто не спрашивает, кто ты по национальности, – Канта впервые за вечер заговорила. Она старалась не смотреть на Дэниела. Было видно, что он смущает ее своим пристальным взглядом.

– Я давно наблюдаю за вами. Вы не могли бы завтра зайти к нам с Хлоей в Совет общины? Сразу после утренней медитации? У нас есть к вам разговор, – обратился Дэниел к Канте.

Мы с Кантой переглянулись.

– Только вы одна, – уточнил он.

Меня охватила паника. Я не знал, как реагировать. В горле пересохло, язык прилип к нёбу. Канта посмотрела на меня виновато. Нехорошие предчувствия вперемешку с ревностью зашевелились во мне скользким спрутом. Я ощутил власть Дэниела над собой. Как будто он может забрать у меня самое дорогое – Канту. Не потому, что он сильнее. Просто он здесь хозяин. И неспроста пришел сегодня к Полозову. Почему-то снова промелькнула перед глазами седая старуха с морщинистым лицом. Наверняка кришнаит с фермы что-то рассказал Совету о случае в девятом секторе. Моя паника сменилась злостью, от которой свело низ живота.

– Хорошо, – тихо сказала Канта.

Вскоре Дэниел попрощался и ушел.

Ратха сменила еще две пластинки Джими Хендрикса, прежде чем ушли Дион с Апполинарием. Они живут неподалеку, в том же секторе, что и профессор.

Все-таки я решился и спросил у оставшихся про девятый сектор, не сказав ничего про старуху, которую видел за оранжевым забором.

– Это нехороший дом, – сказала Ратха, – про него ходят разные слухи. Говорят, туда отправляют тех, кто не выдержал испытаний.

– Как это? – спросил я.

– Никто точно этого не знает, – сказал профессор Полозов. – По одним слухам, там держат тех, кто тронулся рассудком. Видите ли, медитация по-разному действует на людей. Особенно бесконтрольная. Некоторые чересчур увлекаются, и у них случаются расстройства психики. По другой информации, там живут одни из самых первых поселенцев Санвилля, что-то вроде заслуженных пенсионеров. Они не хотят ни с кем общаться и находятся в постоянных медитациях, готовясь к переходу в иной мир. В любом случае, мой вам совет, Михаил: забудьте об этом месте и никогда никого о нем не спрашивайте. Хлоя с Дэниелом этого очень не любят. Знаете, Санвилль – непростое место. Здесь очень тщательно оберегают свои тайны. У многих путь сюда был непрост, но еще труднее было остаться здесь. Это под силу только тем, кто твердо осознал свой выбор. Для того, кто проходит все здешние трудности, Санвилль с его идеями становится смыслом жизни.

Мне известно, что Полозову пришлось здесь нелегко. В один из сезонов дождей он поранил ногу, та долго не заживала. Со всеми проблемами в общине принято обращаться к Великой Шанти, взывая к ее милости. Но когда стало понятно, что и она не поможет, было слишком поздно. Дело дошло до гангрены. Ногу профессору все-таки спасли в госпитале, в Ченнаи. С тех пор он еще яростнее приступил к поискам гена агрессии, видя в этом свое главное жизненное предназначение.

– Я принял свою судьбу, – говорил как-то профессор, – и я уверен – те, кто должен быть в Санвилле, здесь и находятся. Те, кому суждено сюда приехать, обязательно приедут. У каждого из них есть своя причина для поиска Рая на Земле.

– И каждый в этом поиске по-своему одинок, – сказала Ратха тихо, будто сама себе.

Все ждут, когда у старика лопнет череп. Собравшиеся соблюдают тишину, чтобы услышать звук свершения великого таинства. Огонь, словно струны, перебирает мышечные волокна мертвеца, заставляя его горящее тело извиваться страшным танцем в сгустившихся сумерках. Охваченное пламенем лицо корчится гримасами ужаса, словно покойник испытывает невыносимую боль. Но хлопка, символизирующего выход души из тела, все нет. Индусы свято соблюдают, чтобы во время кремации душа человека освободилась и вышла непременно через брахмарандхру – вершину черепа. Индуистская философия рассматривает человеческое существо как сочетание пяти элементов: огня (агни), воды (джала), воздуха (вайу), земли (притхви), эфира (акаша). Когда человек умирает, огонь уходит из его тела, и чтобы восполнить недостающий элемент и помочь душе перейти в мир иной, производится кремация.

Пахнет горелым человеческим мясом вперемешку с благовониями. Обряд выполняет посвященный брахман – индус из соседней деревни. Он льет в огонь и на тело ароматические масла, чтобы покойник лучше горел. Бормочет мантры и молитвы.

Горит канадец, который умер сегодня утром от старости. Перед тем как предать тело огню, его омыли, умастили благовониями и завернули в белый шелковый саван. К месту кремации его принесли на бамбуковых носилках, которые затем тоже бросили в костер. Мы с Кантой почти не знали старика, он был из первого круга лотоса и жил среди привилегированных, в каменном бунгало. Иногда я видел его на утренних медитациях в Серебряном Эллипсе. Говорят, он хорошо знал Шанти, с которой при жизни дружил. К богине Шанти он сейчас и отправляется.

Пламя огромного костра вырывает из закатных сумерек лица санвилльцев, собравшихся вокруг шмашана – места кремации. Огонь должен очистить душу умершего от всего греховного, чтобы ей легче было вращаться в новой сфере загробной жизни, где каждый грех – препятствие на пути к Мокше или вечному блаженству. Шмашан возведен в самом конце левой части пляжа, где заканчиваются владения общины. В Санвилле нет кладбищ. Чтобы не делать религиозных различий в обрядах погребения, всех ушедших в иной мир здесь кремируют по индийским традициям, которые в Санвилле сильно упрощены и демократизированы. Например, женщинам в общине разрешается присутствовать на кремации. Есть и много других послаблений. В Санвилле даже смерть выглядит легче. Здесь отказались от тяжелых, душераздирающих ритуалов, стараясь не заострять внимание на смерти. Здесь не говорят «умер». Говорят – «ушел» к Матери Шанти. Или «уснул» – так говорили еще здешние хиппи. Правда, к погребальному костру – самому древнему из похоронных ритуалов, придуманных человеком, надо привыкнуть. Зрелище не из приятных. Можно было бы, конечно, кремировать покойных в электрических крематориях, но для этого тела надо где-то хранить, а потом отправлять в местные крупные города, где предоставляются такие услуги. Кроме того, в городских крематориях никто не станет контролировать выход души из тела. Не будет рядом единомышленников и соратников, которые проследят, чтобы череп лопнул вовремя.