– Сахар, сливки? – предложила Ратха.

Все принялись за кофе, разлитый по чашкам из расписанного разноцветными слонами фарфорового кофейника, одного из последних приобретений профессора Полозова. Он демонстрирует кофейник каждому вновь пришедшему, давая пояснения:

– Фантастическая удача, – говорит он возбужденно. – Это Китай! Думаю, начало девятнадцатого века. Период империи Цин. Последней династии монархического Китая! Представляете, выменял в деревенской лавке на спиннинг, который мне абсолютно не нужен, рыбак из меня еще тот! Как сюда могла попасть такая вещь? Уму непостижимо! Еще можно представить это в антикварной лавке в Мумбаи или Ченнаи. Но не в этом же захолустье!

Сегодня у Полозова собралось больше гостей, чем обычно. К уже привычной компании добавились поэт Дион, писатель Апполинарий и Дэниел – правая рука Хлои. Человек из первого круга «магического» лотоса. Его появление у Полозова – самая большая неожиданность для меня. Раньше Дэниел никогда не участвовал в наших беседах. Дион же с Апполинарием иногда захаживают к профессору почитать вслух свои сочинения.

Конфеты, принесенные нами с Кантой, оказались очень кстати. Кофе и шоколад – роскошь для Санвилля.

– Ах! Московский шоколад! Это из какой-то другой жизни, – восклицает Ратха, держа в руке стремительно таящую конфету. Ратха не кусает ее и не кладет в рот целиком, а едва касается конфеты зубами, растягивая удовольствие. Так же осторожно она касалась носа богини Шанти металлическим скребком.

Сегодня профессор угощает нас прекрасным французским сыром, овощами, свежим хлебом из пекарни общины и зажаренной на вертеле рыбой. Я догадываюсь, что такой пир помог организовать Дэниел. Он сидит между Мигелем и Стивеном, попивая кофе, и совсем не притрагивается к еде. Для такого количества гостей мебели у Полозова не хватило, и все расселись на полу, на маленьких тростниковых ковриках вокруг низкого стола. Присутствие Дэниела поначалу всех сковывало, и наш привычный разговор на метафизические темы никак не начинался. Но постепенно все вошло в обычное русло. Ратха поставила пластинку с альбомом Джими Хендрикса First rays of the new rising sun, который вышел уже после его смерти. Зазвучала песня Freedom. Основная часть музыкальной коллекции Полозова – пластинки, оставшиеся от хиппи, основателей Санвилля. Кто-то из них доживает свой век в привилегированных секторах. Мне вспомнились оранжевый забор и старуха с белыми волосами из девятого сектора, которая прошептала имя Хлои. Наверное, старуха хотела, чтобы к ней позвали Хлою. Собираюсь расспросить кого-нибудь об особняке из камня, но тут поднялся насытившийся поэт Дион. Он продекламировал:

Четверостишие паршивое, но все зааплодировали.

– Почему вы стали поэтом, Дион? – спросил Люк, и мне послышался сарказм в его тоне.

– Я не выбирал поэзию. Она сама меня нашла, – скромно ответил Дион.

– Вы такой молодец, Дион! – всплеснула руками Ратха.

Поэт театрально поклонился и сел обратно на свой коврик. Дион – хорват, бежавший в Санвилль из Югославии от войны в середине 90-х. Как его звали раньше, я не знаю. Новое имя он выбрал себе почему-то греческое, а не индийское. Пишет Дион в основном про природу, Санвилль и свою страну, которой больше нет. Он знает, что война давно закончилась, Югославия развалилась, и теперь его Хорватия – отдельное государство. Но возвращаться на родину Дион не хочет. Из родных у него никого не осталось. А жить в Большом мире он давно разучился.

– К тому же вдруг кому-то снова захочется пострелять? – говорит Дион.

– Я бы мог прочитать вам свой новый рассказ, но боюсь, это не выйдет так же лаконично, как у гениального Диона, – сказал писатель Апполинарий, утверждающий, что его имя настоящее. Мне лишь известно, что Апполинарий поляк. На вид ему немного за пятьдесят, как и Диону.

– Расскажите хотя бы, о чем ваш рассказ, – попросил Полозов.

– Как всегда, о будущем. О том, как будут жить люди в мире, где не будет агрессии, лжи и ненависти.

– А вы думаете, такой мир возможен? – спросил Люк.

– А у вас есть сомнения? – обиженно ответил вопросом на вопрос Апполинарий.

– Такой мир не просто возможен, он уже существует, Люк! Это Санвилль, в котором ты живешь! – сказала Ратха. – Странно, что ты этого не замечаешь! Разве не за этим ты сюда приехал? – Ратха странным жестом обвела комнату Полозова. – И пусть мы еще далеки от идеала, но мы уже приняли эстафету Великой Шанти. Те, кто придут сюда после, будут лучше нас. Постепенно идея Санвилля распространится по всему миру и мир изменится!

– Мир может измениться гораздо быстрее. Например, если профессор обнаружит ген агрессии и способы его удаления из нашей ДНК, – сказал Мигель.

– Кстати, Александр Дмитриевич, в прошлый раз вы обещали показать нам свою лабораторию, – обратился я к Полозову. Профессор посмотрел на Дэниела, который не принимал участия в разговоре, но было видно, что внимательно слушает. На лице Полозова отразилось сомнение. Ему явно необходимо одобрение Дэниела, какая-то реакция, но тот сделал вид, что вопрос о лаборатории его не касается.

– Обязательно покажу, конечно. Но давайте не сегодня. Мне надо еще кое-что подготовить, – сказал Полозов.

Бывает, что человек не нравится тебе с первого взгляда. Дэниела я невзлюбил с того момента, как увидел на первом для нас с Кантой собрании общины. Хлоя представляла его новичкам. Мне сразу не понравились его чёрная эспаньолка, темные, близко посаженные глаза, наглый, с вызовом, взгляд. Он чуть постарше меня, ему лет тридцать пять, и при этом, если верить слухам, спит с Хлоей, которая на двадцать лет старше его. От Дэниела всегда исходит напряжение зверя, который выбирает момент для прыжка. Да он и сам похож на хищного зверька. Про себя я называю его хорьком за острые черты лица. При этом у него довольно стройная спортивная фигура. А может, мне просто не нравится, как он смотрит на Канту. Вот и сейчас, пока мы в гостях у Полозова, я заметил, что Дэниел время от времени бросает на нее пристальные взгляды, и это меня раздражает. Мне показалось, Канта тоже поглядывает на Дэниела, поднося чашку кофе к губам, чтобы сделать глоток. И от этого наблюдения мое настроение испортилось окончательно.

– Скажите, Апполинарий, как скоро вы издадите свой новый рассказ? – спросил Стивен.

– Это будет зависеть от мнения общины, – скромно ответил писатель. – Вы же знаете правила. Необходимо одобрение Совета. Все издания рукописей осуществляются за счет Санвилля.

– Ну, с этим, я думаю, проблем не будет, – впервые подключился к разговору Дэниел. – Ведь все, что делают наши писатели, художники, поэты, поистине гениально.

– Почему вы говорите во множественном числе, ведь у нас только один писатель, поэт и художник? – спросил Стивен.

– Так же, как и преподаватель всех наук, – уточнил Дэниел. – Вы у нас тоже в единственном экземпляре, дорогой Стивен. Но община не нуждается в большом количестве творческих людей. Нам достаточно иметь лучших. Если у нас будет не один, а два или три скульптора, между ними возникнет конкуренция. Каждый захочет сделать свою статую Великой Шанти. У каждого учителя будет своя программа обучения наших детей. Вы начнете спорить друг с другом, это приведет к ссорам и агрессии. В конце концов, во втором круге лотоса не так много мест.

– Что ж, пока я справляюсь, потому что детей не так много. Но если их станет больше… словом, я буду рад, если в общине появятся еще учителя, помимо меня, – сказал Стивен.

Англичанин Стивен по профессии учитель младших классов. В Санвилле он преподает сразу все дисциплины ученикам всех возрастов. В Санвилле есть дети, которые родились и выросли здесь, и никогда не видели Большого мира. Читать и писать их научил Стивен. Его система обучения отличается от классической. Стивен не ставит оценок, чтобы среди детей не было нездоровой конкуренции. Оценки, по мнению Стивена, мешают детям раскрывать творческие способности, заложенные в них Космосом.