– Давай быстрее, лодырь! Ямки заканчиваются, – улыбается мне Канта, прикрывая глаза ладонью от утреннего, еще не жгучего солнца.

После работы все усаживаются за большой длинный стол в тени деревьев. Люк – дежурный, раскладывает по тарелкам рис и лепешки. Разливает по чашкам воду. Сегодня на завтрак еще яйца и бананы, что бывает не часто.

– Минуту внимания, – обращается ко всем Хлоя. – После завтрака нам надо выбрать троих человек для работы на птицеферме. Есть добровольцы?

Вызвались веселые парни из Испании. По-моему, геи. Вообще, здесь толком никто ни о ком ничего не знает. На твою национальность, религию или сексуальную ориентацию всем наплевать. Делиться своими проблемами считается также неприлично, как и лезть в душу с расспросами. Человек в Санвилле – как песчинка в пустыне или капля в океане: уникален, неповторим и в то же время обезличен. Санвилльцы убеждены, что все несчастья Большого мира происходят из-за того, что одни люди ставят свою культуру или личные интересы выше других. Поэтому в Санвилле не допускается ничего, что могло бы вызывать споры или раздор. Все, что может напоминать о Большом мире, в Санвилле запрещено. Здесь нет ни телевидения, ни газет, ни даже радио. Интернет есть только в доме Совета общины и служит для связи с новыми потенциальными членами Санвилля. Доступ к глобальной сети есть лишь у нескольких человек из верхушки общины.

– Все самые страшные войны в истории человечества происходили из-за религиозных разногласий, – говорит Хлоя. – И еще из-за денег и территорий.

В Санвилле нет ни денег, ни территории как таковой. Здесь все общее. Город солнца затерялся в непроходимом дикорастущем лесу, прямо на берегу океана, в одной из самых южных и жарких точек Индии, примерно в десяти градусах от экватора. Лишь неприметная деревянная табличка Sunville, приколоченная к старому, изъеденному жуками деревянному столбу, свидетельствует о призрачной границе между двумя мирами. До ближайшей индийской деревни отсюда двадцать километров. У этой деревни нет названия. Главная ее достопримечательность – ржавая телефонная будка – единственная связь с Большим миром для большинства санвилльцев.

Санвилль существует больше сорока лет. Основала его американка, настоящего имени которой никто никогда не произносит. Наверное, его знают лишь старожилы вроде Хлои. Для всех она – Мать Шанти, что в переводе с индийского означает «мир». После смерти Шанти была возведена в ранг божества, а прах ее развеян над Санвиллем. О богах, которым они молились в прошлой жизни, санвилльцы постарались забыть. Молитвы им заменяют ежедневные коллективные медитации, в которых каждый должен работать над просветлением своего сознания. До и после медитаций обязательно поминают Великую мать Шанти, которая объединила санвилльцев в новой религии – поиске Рая на Земле, став их Богиней.

Санвилль был задуман как город-эксперимент. Уникальное место, в котором живут люди с просветленным сознанием. Разрастаясь, Санвилль должен был поглотить Большой мир. Вылечить его подобно пенициллину, убивающему бактерии.

«Мир – это раненая ядовитая змея на пути к предопределенной ей смене кожи и совершенству…» – гласит надпись у входа в Санвилль. Слова эти принадлежат мыслителю Шри Ауробиндо, учение которого вдохновляло Мать Шанти.

– Санвилль – это не Рай. Это больше, чем Рай. Потому что Рай – это статичный мир. А мы хотим жить в динамическом мире, работать для изменения сознания. Мы верим в нашу идею и постоянно движемся вперед! – часто говорит Хлоя, председатель Совета общины. Хлое лет пятьдесят пять. В прошлой жизни она была продавцом в магазине женской одежды в Канаде, в Монреале. В Санвилле Хлоя почти с самого основания. Попала сюда с очередной волной хиппи и была правой рукой Матери. Когда Шанти ушла в мир иной, Хлоя ее заменила и вот уже двадцать лет руководит Санвиллем. Ее слово – закон. Ни одного человека не примут в общину без личного одобрения Хлои. Похожая на высушенную солнцем черепаху, с морщинистой, особенно на шее, кожей, она смотрит на меня, втянув голову в плечи и слегка наклонив ее в сторону. Так медлительное земноводное изучает на лужайке одуванчик, прежде чем отправить его в рот.

– Вы с Кантой останетесь сажать семена маиса, – говорит она после завтрака.

А я думаю, что когда-нибудь Хлою, как и Шанти, нарекут божеством и будут поклоняться ей в ашраме.

Медлительная она только на первый взгляд. Мне кажется, что Хлоя никогда не спит. Лично отдает распоряжения членам общины, поспевая всюду на своем стареньком скутере, за которым тянутся клубы красной пыли. Работы много. Община обеспечивает себя всем сама, разводя птицу, овощи, фрукты, ловя рыбу. Есть даже своя пекарня. Лишь питьевая вода завозится большими цистернами раз в неделю.

– Нам нужна экологически чистая еда. Человек, решивший изменить свое сознание, не должен есть нитраты, – часто говорит Хлоя.

Одежда в Санвилль привозится из Ченнаи. За это отвечает Дэниел, правая рука Хлои. У него какие-то договоренности с магазинами секонд-хенд. На одежду в общине распространяется коммунистический принцип «каждому по потребностям». Ее бесплатно раздают в специальных лавках Санвилля, делая записи в журналах: кто, когда и что именно взял.

Разделавшись с маисом, мы с Кантой отправляемся к океану. Миновал полдень, и остаток дня в нашем распоряжении. Мы можем делать что хотим. Полоса белого, горячего песка уходит вдаль. Она кажется бесконечной. С одной стороны песок омывают волны океана, с другой – обрамляют высокие пальмы, дающие спасительную тень. У нас с Кантой есть свое любимое место.

Сбрасываем одежду и с наслаждением бросаемся в волны. Сейчас полный штиль, и вода даже слишком теплая. Наплававшись, лежим в тени пальм. Я провожу рукой по плечам Канты, ее спине, опускаюсь к обнаженным ягодицам и ногам, стряхиваю белый песок. Затем рука медленно ползет вверх. Касаясь шеи, поднимаю выгоревшие локоны каштановых волос, открывая идеальной формы уши, похожие на прекрасные морские раковины.

– Ты этого хотела? – спрашиваю я Канту.

– Да, – отвечает она, и янтарь в ее глазах теплеет.

В Санвилле мы около двух месяцев. Здесь многие меняют имена, веря в то, что благодаря этому начнется новая, более счастливая жизнь. В первые же дни Ольга взяла себе индийское имя Канта. Это должно было помочь ей забыть прошлое.

– Пусть будет так, будто это моя следующая жизнь. Теперь я Канта и живу в Индии, – заявила Ольга. Значения имени мы не знали. Позже выяснилось, что Канта означает «красивая, желанная». В общем, это имя ей подходит. Но я все еще жду, когда ко мне вернется моя прежняя Ольга…

– Налейте-ка мне тоже рюмочку, дорогой Люк! – попросил профессор Полозов. – Алкоголь меняет восприятие мира подобно кривым зеркалам или стекляшкам калейдоскопа. Благодаря этой иллюзии мир на какое-то время кажется лучше.

Люк протянул профессору прозрачную узкую колбу, которую ученые обычно используют для опытов. В колбе плещется желтоватая жидкость – манговая водка, которую Люк сегодня выменял у местных жителей на прошлогодний календарь. Главной ценностью календаря были обнаженные девицы, каждая из которых представляла какой-то месяц.

– Все-таки, дорогой мой, нельзя начинать новую жизнь с обмана, – сказал Полозов Люку, с наслаждением потягивая нектар. Манговая водка больше походит на вязкий и тягучий ликер. По крепости превосходя его, однако не дотягивая градусами до обычной водки. При этом она имеет довольно приятный, терпкий вкус. Пить ее лучше всего мелкими глотками, обязательно со льдом.

– Нехорошо подсовывать необразованным местным жителям старый календарь, который, насколько я помню, был еще изрядно испачкан, помят и годился только для мусорного ведра, – закончил свою мысль профессор, звякнув кубиками льда.

– Уверяю вас, Александр, календарь был очень хорош. Что с того, что он старый? Он имеет двойное применение. Как прямое, так и косвенное. Вы видели девушек, которые там изображены?