На овальных столах среди блюд с кровавыми стейками и бокалов с вином горели свечи в память о погибших журналистах. Еще одна большая свеча – на сцене, куда выходили по очереди лауреаты. Звезды мировой журналистики говорили о нужной и благородной работе своих коллег, о жестокости и несовершенстве мира, которому так нужны репортеры, говорящие правду. Поздравляли награждаемых. Меня вызвали в самом конце, когда в Нью-Йорке наступила глубокая ночь. Многие в зале клевали носами и поглядывали на часы.
Я поблагодарил за высокую награду. Зачем-то сказал, что в Москве наступило утро. Все засмеялись и даже немного оживились, а я подумал, что Ольга наверняка уже встала и собирается на работу. Мне поаплодировали и вручили диплом.
…Нью-Йорк в апреле холоден и депрессивен. Во всяком случае, таким он показался мне в тот раз – в конце апреля 2003-го. С океана дул промозглый, сырой ветер. Его силу увеличивал эффект трубы, создаваемый ровными рядами небоскребов, выстроившихся на Манхэттене в стриты и авеню. Я ежился от холодного ветра и нависающих серых глыб небоскребов, вдавливающих мою психику в асфальт. Возможно, дело как раз в психике, а не в апреле или Нью-Йорке. Знакомый психотерапевт Гриша, с которым меня как-то познакомила Настя, специализировался на теме военного стресса. Как-то раз Гриша, неожиданно и без всякого повода, заявил, что меня непременно надо лечить. Мы встретились, чтобы обсудить его участие в одном из моих репортажей в роли эксперта. Помню, пили с ним красное сухое в тени, на открытой веранде рыбного ресторана. Гриша выковыривал устриц из раковин маленьким двузубцем, сбрызгивал их лимоном и отправлял в лоснящийся рот. Было теплое летнее воскресенье. В такие дни в воздухе витают нега и приятная лень. Всё что угодно, только не агрессия. Хорошее чилийское вино расслабляло и успокаивало. Симпатичные девушки за соседним столиком пробуждали приятные, хоть и бесполезные фантазии. А он взял и все испортил. Когда очередной моллюск скользнул в его желудок, Гриша сделал глоток вина и сказал:
– Тебя тоже надо лечить, старик. Как и всякого, кто хоть раз видел войну. И чем скорее, тем лучше. Ведь вам только кажется, что вы нормальные. Но это, разумеется, не так!
Я дал ему в морду. Скользкую от моллюсков. Но Гриша только утвердился в моем диагнозе. Больше мы, разумеется, не общались.
…Весеннее солнце ползло по блестящим бокам небоскребов-титанов, почти не касаясь тротуаров. Подпирающие далекое, как американская мечта, небо, здания отбрасывали на Манхэттен тень, в которой копошились маленькие, как муравьи, люди, снующие между нескончаемыми вереницами такси, похожих на больших желтых жуков.
Ни друзей, ни знакомых в Нью-Йорке у меня не было, и целых пять дней, любезно оплаченных CBS, я бесцельно слонялся по городу, изучая витрины магазинов и меню кафе, в которые заходил выпить горячий кофе и перекусить. Я и раньше бывал в Америке, но впервые был так далеко от Ольги. Мы звонили друг другу при каждой возможности, не думая о разнице во времени. Будили друг друга звонками и говорили подолгу обо всякой ерунде, будто находились в соседних домах, забывая о счетах. Но этого мне было недостаточно Мысль о том, что Ольга находится на другом конце планеты, что разделяет нас океан, не позволяла мне радоваться престижной награде, репортаж о вручении которой даже показали в России в «Новостях».
Почему-то вместо радости я испытывал пустоту. Неожиданный успех создал внутри меня вакуум, который необходимо было срочно заполнить. Я скучал по Ольге. И понял, что стал физически зависеть от того, рядом ли она, могу ли к ней прикоснуться, потрогать волосы, почувствовать запах кожи…
– Брат, ты ведь русский? – окликнули меня возле метро.
Я обернулся и опешил. Передо мной стоял Зула!
– Ну, че застыл? Я же вижу, что русский! Нашего брата за версту видать! Что в «Кадиллаке», что в метро, – Зула заулыбался своей белоснежной улыбкой.
– Мы здесь в Штатах все русские. Что чеченцы, что киргизы. Я вот, к примеру, калмык. В России меня чуркой называли косоглазой. Ну, ты знаешь! – и Зула весело расхохотался, – А здесь я русский, понял?
Я стоял и смотрел на двойника Зулы и не мог поверить, что такое бывает. Жил себе Зула и не знал, что на другом конце света существует его абсолютный клон. Только живет он совершенно другой жизнью. И понятия не имеет ни о чеченской войне, ни об ожерельях из ушей убитых врагов. Возможно, и зовут его также – Зула. И у настоящего Зулы могла бы быть совсем другая жизнь. А может, душа Зулы переселилась в него? Только сам он не знает, что он – тот самый Зула. Пустил себе пулю в лоб и очутился в таком же теле, только в Америке. А файлы прошлой жизни стерты. Но что-то осталось на подсознании. Не зря же он подошел именно ко мне. Не случайно мы встретились за океаном. Может, у каждого из нас есть на планете клон? И даже не один?
– У тебя не будет мелочи на метро? Представляешь, бабки забыл, – спросил парень.
У него даже голос и интонации были те же! Я протянул двадцать долларов.
– Нет, это много, – замотал головой калмык. – Дай пятерку.
– Меньше нет. Бери.
– Ну, спасибо, братан! Встретимся еще раз – обязательно верну!
И Зула побежал в подземку. Я не стал спрашивать, как зовут русского калмыка и был ли у него брат-близнец…
Ольге стало жарко, она отодвинулась от меня, откинув край одеяла, из-под которого показалась красивая, полная грудь. Локоны темных шелковистых волос раскинулись по подушке, закрывая плечи и половину лица. Однажды она спросила – не осветлить ли ей волосы. Я сразу понял причину. Ей казалось, что вторую половину ее крови, чеченскую, выдают карие глаза и темные волосы (которые ей очень идут). Славянские черты лица, доставшиеся от матери, вместе со светлыми волосами, по ее мнению, защитили бы от ненужных вопросов. Конечно, она не могла забыть того детину из метро. А вскоре случилась еще одна история…
Ольга задержалась в фирме отца и попросила ее встретить на остановке. Путь к нашему дому лежит через длинный и мрачный подземный переход.
Внутри гадко похолодело, как только я сбежал по скользким ступеням, ведущим в подземелье, где сквозила безысходность, пахло сыростью и мочой. Ольга испуганно и безуспешно пыталась обойти троих парней, преградивших ей путь. Что-то лепетала, чтобы пропустили, но те глумливо гоготали, предвкушая веселье, тянули к ней руки. Защипало досадой грудь об оставленном дома «макарове». Трое, но не качки, примерно моей весовой категории. Не то что тот детина. Лет по двадцать – двадцать пять, хотя вряд ли это можно назвать преимуществом для меня. Вроде не пьяные, если только немного. Но обозленные, наглые. Отморозки.
– Тебе чего, мужик? – спросил самый высокий, с мимикой хорька. Определенно главный среди них.
– Это вам чего, ребята? Это моя жена. Дайте ей пройти, – я заметил, как при слове «жена» Ольга вздрогнула.
– А чем докажешь? Печать в паспорте есть? Мы проверим! – сказал другой, рыжеватый с веснушками, и все трое залились смехом гиен. Потеряв на время интерес к Ольге, они обступили меня. Веснушчатый со вторым, темным, его я даже не разглядел, встали по бокам. Длинный – передо мной.
Внезапно я успокоился. Потому что понял, что драки уже не избежать. В такие моменты лучше слушать свое тело и инстинкты, а не разум. Я уже знал, кому нанесу первый удар, второй, третий… Главное – вложиться в удары как следует, бить точно в цели. И еще – не поскользнуться, не упасть. Тогда уже не поднимешься, запинают ногами. Действовать надо очень быстро. Скорость решает все. Я говорил им что-то, что обычно говорят в таких ситуациях, все-таки пытаясь урезонить, но не рассчитывая на нормальный исход. При этом смотрел точно в центр груди длинного, стараясь не пропустить удар. Первой, еще до кулака, начинает движение грудная клетка. Затем плечи. В том, что именно «хорек» попытается ударить первым, я не сомневался. Он вел себя агрессивнее других и был на пределе. Наконец молния на его куртке пришла в движение. От удара я ушел вправо, но кулак все же чиркнул по моему левому уху. Вместо того чтобы ответить длинному, я, выпрямляясь, коротким крюком правой, что было силы, нанес удар прямо в нос рыжеватому, стоявшему слева от меня. И сразу – левым крюком – темному, что стоял справа. Рыжий с темным этого никак не ожидали. Длинный отскочил назад, а два его дружка рухнули на грязный пол. Не давая им очухаться, что было силы, как по футбольным мячам, я ударил ногой в лицо веснушчатому и сразу, тоже в голову – его приятелю, понимая, что, если дам им подняться, шансов защититься у меня уже не будет. Длинный прыгнул ко мне, но получил ногой в коленную чашку и кулаком в подбородок. Он отлетел к стене, но устоял. Двое на кафеле, захлебываясь кровью, еще пытались подняться, и я нанес еще несколько ударов ногами. Они затихли. Я почувствовал, как адреналин колючими пузырями вспенил мою кровь, словно шампанское. Знакомое звериное наслаждение от пролитой крови врагов снова шевельнулось где-то внутри. Оно пьянило и подначивало – давай, убей их! Они бы тебя не пощадили, будь уверен!
