– Будет ли эпаптэс города приветствовать нас столь же радушно, как ты, досточтимый Доменций? – спросил Маниакис.

В административной иерархии гражданские сановники стояли выше военных. Не в последнюю очередь – чтобы оставить провинциальным военачальникам как можно меньше возможностей поднять мятеж. Правда, в свое время Ликиний послал старшего Маниакиса, генерала, управлять Калаврией. Но Калаврия, с одной стороны, находилась очень далеко от центра империи, а с другой – постоянно подвергалась нападениям пиратов. Разделять власть на острове было опасно. К тому же в нормальных обстоятельствах Автократор не имел никаких оснований опасаться мятежа на Калаврии. Если бы Автократором оставался Ликиний или его сын Хосий, Маниакисы так и прожили бы на острове до конца своих дней.

– Старый Самосатий? – спросил Доменций. – Да он тоже здесь, на втором корабле. Чуть не лопнул от натуги, приветствуя тебя. Вон он стоит. – Турмарх показал рукой. Его судно подплыло настолько близко флагману, что Маниакис смог разглядеть, как лицо Доменция растянулось в ухмылке, напоминающей оскал акулы. – Кроме того, величайший, если старик вдруг вздумает дурить, я со своими парнями живо приведу его в чувство.

В спокойные времена командир гарнизона не мог бы вот так, мимоходом, бросить фразу о возможном смещении эпаптэса, градоправителя, назначенного самим императором. Но у гражданской войны свои правила. В мирное время Маниакиса шокировали бы подобные речи; теперь же они звучали для него сладостной музыкой.

– Великолепно, досточтимый Доменций, – ответил он, хотя понятия не имел, есть ли у турмарха титул. Да и какая разница? Если даже этот офицер не является ноблем, но хорошо проявит себя в грядущих сражениях, он получит титул, вот и все. – Мы собираемся высадить здесь пехоту и кавалерию, – продолжил Маниакис, – отсюда они двинутся на Видесс сушей, а флот, объединенный с флотилией Опсикиона, обогнет мыс и направится к Ключу.

Он хотел посмотреть, как капитан отреагирует на сказанное. Если тот лицемерит, то не уступит безропотно, позволив людям Маниакиса войти в Опсикион. Он либо внезапно решит дать бой, либо начнет придумывать всякие отговорки, затягивая ввод войск в город, либо предложит разбить лагерь за городскими стенами. Но Доменций сказал просто:

– Величайший, поступай, как тебе угодно. Против узурпатора все средства хороши, лишь бы они принесли удачу. Я вознес немало молитв, прося у благого и премудрого, чтобы против Генесия выступил достойный противник. Наконец мои молитвы услышаны. Стоит только пожелать, и не одна сотня солдат из Опсикиона почтет за честь присоединиться к тебе.

– Не ко мне лично, – ответил Маниакис. – Солдатами командует мой кузен Регорий, я же веду флот.

Доменций снова продемонстрировал свою акулью ухмылку:

– Кто бы мог подумать, что васпураканец согласится променять армию на флот! Но ты совершенно прав, величайший. Битва с узурпатором будет выиграна или проиграна именно на море.

– Я думаю точно так же, – сказал Маниакис и бросил взгляд в сторону второго суденышка. – Высокочтимый Самосатий! – крикнул он, снова сложив ладони рупором.

На носу суденышка появился человек с такой же седой бородой, как у старшего Маниакиса, но лысый как колено.

– Я слушаю, величайший, – отозвался он. – Чем могу служить? – Самосатий говорил с опаской и не очень разборчиво. Наверно, у него осталось совсем немного зубов.

– Предоставь в мое полное распоряжение город со всеми складами и закромами, – ответил Маниакис. – Теперь, назвав меня своим сувереном, ты не можешь мне в этом отказать.

Отказать Самосатий не мог, зато мог сильно помешать, и Маниакис отлично это понимал. Непокорный или даже пассивно сопротивляющийся эпаптэс был в состоянии доставить массу затруднений. Достаточно намека, и чиновники Опсикиона начнут самостоятельно чинить всяческие помехи в пополнении припасов, создавая сумятицу и неразбериху. А отделить злой умысел от неумышленных ошибок порой очень нелегко.

Но получилось иначе. Самосатия вдруг словно прорвало.

– Город и все, что в нем есть, у твоих ног! – воскликнул он что было сил. – Только переломи хребет Генесию! Пусть узурпатор провалится в ледяную преисподнюю! Может быть, настанет долгожданный миг, и голова этого чудовища, наполненная одними лишь мыслями о кровавых убийствах, наконец окажется на Столпе! – Эпаптэс низко поклонился Маниакису. – Я предан тебе душой и телом!

Разумеется. А как же. После того как он публично осыпал Генесия проклятиями, единственной наградой от Автократора, ныне сидящего в Видессе, ему мог быть только меч палача. Самосатий сделал свой выбор, причем сделал его открыто и честно, проявив решительность, для чиновника подобную чуду.

– Передай сигнал на все корабли, – сказал Маниакис, повернувшись к Фраксу. – Наш флот становится на якоря в гавани Опсикиона.

– Да, величайший, – ответил тот, подавая знак трубачу. Серебряные звуки горна разнеслись над водой. Их подхватили сигнальщики на соседних судах, передавая все дальше и дальше. – Соблюдать осторожность! – добавил Фраке от себя два слова, прозвучавшие в общем сигнале.

– Отлично! – одобрил Маниакис, хлопнув Фракса по плечу. – Вдруг они все-таки замыслили недоброе…

В таких делах, как наше, не дожить до преклонных лет, если принимать на веру все, что тебе говорят люди.

Но жители Опсикиона приветствовали флот Маниакиса, его солдат и моряков не менее восторженно, чем Доменций и Самосатий. Само собой, двери всех таверн были распахнуты настежь, а по улицам прогуливались проститутки, одетые в свои лучшие, самые прозрачные наряды, – трактирщики и девицы охотились за прямой выгодой. Но простой люд – плотники и сапожники, рыбаки и крестьяне – тоже соперничали друг с другом за право приветствовать вновь прибывших, угостить стаканчиком вина да куском хлеба, густо намазанным икрой морского ежа с толченым чесноком.

Для Маниакиса это означало только одно: Генесия ненавидели все и каждый. Если бы правитель Видессии пользовался всеобщей любовью, в Опсикион пришлось бы пробиваться с боем; если бы население испытывало к нему смешанные чувства, то сражения, может быть, удалось бы избежать, но двери лавок, домов и таверн закрылись бы перед людьми Маниакиса. А при нынешнем положении дел у него оставалась всего одна забота: не будет ли прием, оказанный его людям, настолько радушным, что тем не захочется покидать город.

Самосатий проводил его, Регория и вельмож из Видесса в центр города, в свою резиденцию, находившуюся неподалеку от главного храма, посвященного Фосу. Крытое красной черепицей здание служило не только жилищем эпаптэса, но и хранилищем для летописей Опсикиона и других документов, охватывавших несколько сотен лет. Сейчас слуги поспешно выносили деревянные ящики со старыми свитками из спалени, готовя место для благородных гостей. Маниакиса эта суета не коснулась – ему сразу же отвели главные гостевые покои, а Регория разместили рядом с ним. На ужин подали тунца, щупальца кальмара и мидий. Обычные блюда; почти такой же ужин мог состояться и в Каставале. Но вина здесь были явно лучше. Самосатий заметил, что вино понравилось Маниакису, и приказал виночерпию следить за тем, чтобы кубок будущего императора был все время полон. Когда слуги принялись убирать со стола, эпаптэс обратился к Маниакису с вопросом:

– Надолго ли ты намереваешься задержаться в Опсикионе, величайший?

Маниакис выпил достаточно, чтобы повеселеть, но недостаточно, чтобы поглупеть.

– На несколько дней, я думаю, – ответил он. – Надо подготовить сухопутные войска к походу на запад. Для того чтобы ввести местные корабли в состав моего флота, тоже нужно время. Но чем обернутся эти несколько дней, я сейчас точно сказать не возьмусь.

«Даже если бы знал, не сказал бы, – подумал он. – Чем меньше людей посвящено в мои планы, тем меньше шансов, что об этих планах станет известно Генесию”.

– Мне вполне понятен ответ, величайший, – сказал Самосатий. – Но я имел в виду другое. Раз уж слухи о восстании, которому по воле Фоса сопутствует успех, дошли до Опсикиона, они вполне могли дойти до столицы. А если так, то, пока ты находишься здесь, весьма благоразумно уделить больше внимания твоей личной безопасности.