— То есть? — холодно произнес он.

— Сам ты не мог ее осилить, — пояснил Авессалом. — Ты пытался, но она тебе не дается. Ум у тебя не гибкий. Логика не гибкая. Она основывается на аксиоме, будто минутная стрелку отсчитывает шестьдесят секунд. ты потерял способность удивляться. Слишком многое переводишь из абстрактного в конкретное. А мне дается энтропическая логика!

Я ее понимаю!

— Этого ты нахватался за последнюю неделю, — заметил Локк.

— Нет. Ты думаешь о сеансах? Я уже давно научился отгораживать от твоего прощупывания некоторые участки мозга.

— Не может быть! — вскричал пораженный Локк.

— Это по-твоему. Я ведь — следующая ступень мутации. У меня много талантов, о которых ты и не подозреваешь. Но одно я знаю твердо: для своего возраста я не так уж развит. В яслях ребята меня обогнали. Их родители подчинялись законам природы: долг родителей — оберегать потомство. Только незрелые родители отстают от жизни, в том числе и ты.

Лицо Локка по-прежнему хранило бесстрастное выражение.

— Значит, я недозрел? И ненавижу тебя? Завидую? Ты уверен?

— Правда это или нет?

Локк не ответил на вопрос.

— По уму ты все же уступаешь мне, — сказал он, — и будешь уступать ближайшие несколько лет. Я готов согласиться, если хочешь, что твое превосходство — в гибкости ума и талантах homo superior. Какими бы ни были эти таланты. Но твое превосходство уравновешивается тем, что я взрослый, физически развитый человек, и ты весишь меньше меня раза в два с лишним. По закону я — твой опекун. И я сильнее, чем ты.

Авессалом опять глотнул, но ничего не ответил. Локк приподнялся на носках, поглядел на мальчика сверху вниз. Его рука скользнула к поясу, но нащупала лишь бесполезную «молнию».

Локк направился к двери. У порога он обернулся.

— Я докажу тебе, что превосходство на моей стороне, — сказал он холодно и спокойно. — И тебе придется это подтвердить.

Авессалом промолчал.

Локк поднялся наверх. Он прикоснулся к рычажку на шифоньерке, порылся в выдвинувшемся ящике и извлек эластичный ремень. Он пропустил прохладную, глянцевитую полосу сквозь пальцы. Потом снова вошел в гравилифт.

Теперь губы у него были белы и бескровны.

У двери столовой он остановился, сжимая в руке ремень. Авсессалом не сдвинулся с места, но рядом с мальчиком стояла Эбигейл.

— Ступайте прочь, сестра Шулер, — приказал Локк.

— Не смейте его бить, — ответила Эбигейл, вскинув голову и поджав губы.

— Прочь!

— Не уйду. Я все слышала. И каждое его слово — истина.

— Прочь, говорю! — взревел Локк.

Он рванулся вперед, на ходу разматывая ремень. Тут нервы Авессалома сдали. Он в ужасе вскрикнул и слепо метнулся прочь в поисках убежища, которого здесь не было.

Локк устремился за ним.

Эбигейл схватила каминную решетку и швырнула ее в ноги Локку. Теряя равновесие, тот выкрикнул что-то невнятное. Потом взметнул одеревеневшие руки и тяжело грохнулся об пол.

Головой он ударился об угол стула и затих, недвижим.

Эбигейл и Авессалом переглянулись поверх распростертого тела. Внезапно женщина упала на колени и расплакалась.

— Я его убила, — прорыдала она. — Убила… но я ведь не могла допустить, чтобы он тебя тронул, Авессалом!

Не могла!

Мальчик прикусил губу. Он медленно подошел к отцу, осмотрел его.

— Он жив.

Эбигейл судорожно, взахлеб перевела дыхание.

— Иди наверх, Эби, — сказал Авессалом, нахмурясь. — Я сам окажу ему первую помощь. Я умею.

— Нельзя…

— Пожалуйста, Эби, — упрашивал он. — Ты упадешь в обморок и вообще, мало ли что… Ступай, приляг. Право же, ничего страшного.

Наконец она села в лифт. Авессалом, задумчиво посмотрев на отца, подошел к видеоэкрану.

Он вызвал Денверские ясли. Вкратце обрисовал положение.

— Что теперь делать, Малколм?

— Не отходи. — Наступила пауза. На экране появилось другое мальчишечье лицо.

— Сделай вот что, — раздался уверенный, тонкий голосок и последовали сложные инструкции. — Ты хорошо понял, Авессалом?

— Все понял. Ему не повредит?

— Останется в живых. Психически он все равно неполноценен. Это даст ему совершенно иной уклон, безопасный для тебя. Так называемая проекция вовне. Все его желания, чувства и прочее примут конкретную форму и сосредоточатся на тебе. Удовольствие он будет получать только от твоих поступков, но потеряет над тобой власть. Ты ведь знаешь психодинамическую формулу его мозга. Обработай в основном лобные доли. Поосторожнее с извилиной Брока. Потеря памяти нежелательна. Надо его обезвредить, только и всего. Замять убийство будет трудновато. Да и навряд ли оно тебе нужно.

— Не нужно, — сказал Авессалом. — Он… он мой отец.

— Ладно, — закончил детский голос. — Не выключай. Я понаблюдаю и, если надо будет, помогу.

Авессалом повернулся к отцу, без сознания лежащему на полу.

Мир давно стал призрачным. Локк к этому привык. Он по-прежему справлялся с повседневными делами, а значит, никоим образом не был сумасшедшим.

Но он никому не мог рассказать всей правды. Мешал психический блок. Изо дня в день Локк шел в университет, преподавал студентам психодинамику, возвращался домой, обедал и ждал, надеясь, что Авессалом свяжется с ним по видеофону.

А когда Авессалом звонил, то иногда снисходил до рассказов о том, что он делает в Баха-Калифорнии. Что прошел. Чего достиг. Локка волновали эти известия. Только они его и волновали. Проекция осуществилась полностью.

Авессалом редко забывал подать весточку. Он был хорошим сыном. Он звонил ежедневно, хотя иной раз и комкал разговор, когда его ждала неотложная работа. Но ведь Джоэл Локк всегда мог перелистывать огромные альбомы, заполненные газетными вырезками об Авессаломе и фотоснимками Авессалома. Кроме того, он писал биографию Авессалома.

В остальном же он обитал в призрачном мире, а во плоти и крови, с сознанием своего счастья жил лишь в те минуты, когда на видеоэкране появлялось лицо Авессалома. Однако он ничего не забыл. Он ненавидел Авессалома, ненавидел постылые неразрывные узы, навеки приковавшие его к плоти от плоти своей… Но только плоть эта не совсем от его плоти, в лестнице новой мутации она — следующая ступенька.

В сумерках нереальности, разложив альбомы, перед видеофоном, стоящим наготове рядом с его креслом — только для переговоров с сыном, Джоэл Локк лелеял свою ненависть и испытывал тихое, тайное удовлетворение.

Придет день — у Авессалома тоже будет сын. Придет день. Придет день.

Они удивились, когда им удалось снять квартиру, — пусть даже дорого и с безумными условиями в договоре найма, — а Джо Калдерон был просто рад, поскольку оттуда до университета было всего десять минут на метро. Мира, его жена, заметила, задумчиво лохматя свои рыжие волосы, что хозяева, видно, ожидают от жильцов партеногенеза, имея в виду деление организма пополам и возникновение сразу двух взрослых особей. Калдерон широко улыбнулся.

— Двучленного деления, глупышка, — сказал он, глядя на полуторагодовалого Александра, ползающего по ковру и готовящегося встать на свои толстенькие кривые ножки.

Квартира и вправду была неплоха. Время от времени в нее заглядывало солнце, а комнат было больше, чем можно было ожидать за эту цену. Ближайшая соседка, экзальтированная блондинка, говорящая исключительно о своей мигрени, сообщила им, что в квартире 4D трудно удержать жильцов. Последний съемщик, страховой агент, кстати, большой любитель приложиться к бутылке, выехал, жалуясь на каких-то маленьких человечков — они, якобы, звонили в его дверь в самое разное время и спрашивали некоего Потта или кого-то с похожей фамилией. Только через некоторое время Джо отождествил Потта[33] с Каулдроном или Калдероном[34].