Дыхание Людмилы стало коротким и учащенным, когда впереди, на горизонте, она заметила огоньки. Ящеры до сих пор не отказались от дурацкой привычки освещать свои лагеря по ночам. Возможно, думали, что это поможет уберечься от наземных атак. Учитывая дальность и силу их оружия, может, «то действительно помогало. В конце концов, Людмила — не маршал Советского Союза, чтобы обладать всеми необходимыми знаниями тактики наземного боя. Зато она знала: когда видишь цель, стрелять по ней намного легче.

Людмила не могла набрать высоту и затем беззвучно скользнуть в атаку, как она поступала, сражаясь против нацистов. Любой самолет, атаковавший Ящеров на сравнительно большой высоте, разлетался на мелкие кусочки. Горький опыт научил: держись пониже — имеешь шансы выжить.

Шансы не всегда были в пользу людей; Ее авиаполк перестал существовать. От прежних двух десятков боевых подруг остались три или четыре летчицы. Разумеется, после этого авиаполк давно уже не делал массовых вылетов. Одновременное нахождение в небе большого количества самолетов вызывало гнев ящеров, как ничто другое. Теперь «кукурузники» летали поодиночке или вдвоем, но не звеном.

Свет впереди становился ярче. Палец Людмилы опустился на гашетку спаренных пулеметов. Она разглядела: то, что поначалу было принято ею за холмик, на более близком расстоянии оказалось группой каких-то машин под маскировочной сеткой. «Грузовики», — подумала Людмила. Свои почти неуязвимые танки ящеры редко маскировали столь же тщательно, как люди.

Людмила нажала гашетку. Под крыльями застрочили пулеметы. Маленький «У-2» качался, словно лист в осеннем воздухе. Искры трассирующих пуль помогали ей целиться.

Ящеры почти сразу открыли ответный огонь. Судя по вспышкам выстрелов с земли, у них было больше оружия, чем у немцев. Людмиле показалось, что по самолету одновременно ударили десять тысяч автоматных очередей-. Матерчатая обтяжка крыльев «кукурузника» издавала звонкие хлопки, когда ее пробивали пули.

Затем один из грузовиков превратился в бело-голубой шар вспыхнувшего водорода. Когда Людмила пролетала над этим местом, жаркая волна опалила ей щеки; эта жара пыталась лишить самолет управления. Девушка отчаянно сражалась с рулем и педалями, удерживая машину в воздухе.

Позади нее от взрыва первого грузовика взорвалось еще несколько. Людмила выжала из «У-2» все его малые силенки, делая вираж навстречу спасительной темноте. Ящеры продолжали стрелять вслед, но выстрелов теперь было немного; остальные вражеские солдаты бросились тушить устроенные ею пожары. Когда тьма окутала самолет со всех сторон, Людмила ненадолго сняла одну руку с руля и хлопнула себя кулаком по бедру:

— Нам не страшен серый волк!

Добраться бы теперь домой. Ночной полет, даже когда просто летишь и не надо выполнять боевое задание, — дело нелегкое. Людмила сверилась с компасом и взяла курс ноль-четыре-семь. Он приведет самолет к посадочной полосе, с которой летчица взлетала. Людмила взглянула на часы и спидометр

— два других незаменимых инструмента для ночных полетов. Где-то минут через пятьдесят она начнет кружить в поисках посадочных огней.

Одно лишь то, что, выполнив задание, она уцелела, наполнило Людмилу гордостью и заставило вспомнить тех подруг, которым никогда больше не подняться в воздух. Эта мысль быстро развеяла ее радость, оставив лишь чувство усталости да нервозность от сохранившихся кусочков недавнего страха.

То ли она была более умелым штурманом, чем думала, или сегодня ей повезло больше, чем обычно, но, сделав всего два круга, Людмила заметила тусклые посадочные огни. Они были прикрыты сверху и потому невидимы с большой высоты. Советские ВВС научились этому, когда воевали с Люфтваффе; в войне против ящеров ценность подобного урока была намного выше.

Садиться в темноте нужно было крайне осторожно: наспех оборудованная взлетно-посадочная полоса не отличалась гладкостью. За такое приземление инструктор ОСОАВИАХИМа отчитал бы ее (жив ли он сейчас?) по полной программе. Все равно Людмиле не было стыдно. Она на земле, среди своих, целая и невредимая — до очередного задания. Об этом она сейчас даже не думала — успеется.

Как только Людмила выбралась из кабины «У-2», наземная команда покатила самолет под прикрытие. Женщина-механик указала на пулевые отверстия на материи, обтягивающей крыло. Людмила пожала плечами:

— Заштопай их как можешь, подруга. Со мной все в порядке, с самолетом

— тоже.

— Хорошо, — ответила механик. — Да, а тебя в землянке ждет письмо.

— Письмо?

Советская почта, работавшая с перебоями с самого начала войны, стала и вовсе хаотичной, когда ящеры переняли у нацистов эстафету уничтожения.

— От кого? — с неподдельным удивлением спросила Людмила.

— Не знаю. Оно в конверте, — ответила механик.

— Неужели в конверте?

Крайне редкие письма от братьев, отца и матери, которые получала Людмила, все были написаны на одной стороне листа, который затем складывался треугольником, и на обороте писался номер части и фамилия. С момента появления ящеров ей пришло лишь одно письмо от младшего брата Игоря — три размашистые торопливые строчки, сообщавшие, что он жив. Людмила быстро направилась к землянке.

— Поглядим, кто это будет богатым, — говорила она на ходу. Занавески у входа не позволяли свету свечей просачиваться наружу. Евдокия Кащерина подняла голову от гимнастерки, которую чинила.

— Ну как слетала? — по-свойски спросила она. В полку давно не отдавали положенные по уставу рапорты о проведенной операции, как это происходило раньше. Советские ВВС пребывали в настолько плачевном состоянии, что нынче не особо следили за соблюдением формальностей.

— Довольно удачно, — сказала Людмила. — Приказ выполнен — подбила несколько грузовиков, которые были недостаточно замаскированы, вернулась живой. А как насчет письма?

— Вон лежит, — махнув рукой, ответила Евдокия. — Неужели думаешь, что мы его куда-нибудь запрятали?

— Только бы попробовали! — сурово произнесла Людмила.

Обе женщины засмеялись. Людмила поспешила в уголок, где обычно спала. На темно-синем шерстяном одеяле светился аккуратный белый конверт. Людмила схватила его и поднесла к свечке.