Но отнюдь не все в Уайт-Салфер-Спрингс придерживались того же мнения, что и Ларсен. Здесь находилось немало высокопоставленных людей, бежавших из Вашингтона, когда правительство рассеялось по разным местам из-за угрозы воздушных налетов ящеров. Говорили, что именно здесь находится а Рузвельт. Йенс не знал, действительно ли это так.Каждый новый слух говорил о новом местопребывании президента: то снова Вашингтон, то Нью-Йорк, Филадельфия и даже Сан-Франциско. (Йенс не представлял, как президент мог пересечь страну, миновав территории, занятые ящерами.) Ларсен вздохнул, подошел к умывальнику и стал проверять, не идет ли горячая вода. Он терпеливо ждал, но струя так и не нагревалась. Продолжая вздыхать, он стал бриться холодной водой, намыливая щеки маленьким кусочком гостиничного мыла и ведя по ним бритвой, которая знавала лучшие дни. Царапины, знаменовавшие конец каждой процедуры бритья, так и подбивали его отпустить бороду.

Костюмы Йенса измялись. Даже галстуки были мятыми. Он долго добирался сюда, а сервис в гостинице оставлял желать лучшего. Но при всем при том Ларсен .прекрасно знал, что ему повезло. Ни в Вашингтоне, ни в этом курортном местечке никто не слыхал о Джералде Себринге, который отправился на восток не на машине, а поездом.

Ларсен наклонился, чтобы завязать шнурки. Один из них порвался. Ругаясь на чем свет стоит, физик опустился на одно колено и связал оборванные концы. Вид был уродливый, но Йенс уже убедился, насколько скуден ассортимент в гостиничном галантерейном магазине. Вначале его опустошили дипломаты, затем — нагрянувшие американские правительственные чиновники. Ларсен знал: шнурков там нет. Возможно, где-нибудь в городе ему повезет.

Когда он вышел в холл, то поморщился. Вместе с сернистым запахом источников здесь все еще держался букет запахов, который дипломаты привезли с собой из Вашингтона. «Да уж, возбуждает аппетит перед завтраком!» — горько усмехнулся Йенс, спускаясь в столовую.

Сам завтрак не особо возбуждал аппетит. Выбирать приходилось между черствым поджаренным хлебом с джемом и кукурузными хлопьями, плавающими в разведенном сухом молоке. Оба варианта стоили по три доллара семьдесят пять центов. Йенсу подумалось, что, уезжая из Уайт-Салфер-Спрингса, ему придется объявить себя банкротом. По военным меркам, он хорошо зарабатывал, а по скудным меркам тридцатых годов — так и вообще был богачом. Но когда вторглись ящеры, инфляция подскочила до самой крыши. Спрос оставался высоким, а его удовлетворение благодаря этим тварям превратилось в чертову карусель.

Ларсен предпочел хлеб с джемом. Однажды он попробовал порошковое молоко и запомнил этот вкус на всю жизнь. Закончив есть, он оставил на столе жалкие чаевые, с неохотой выделив даже эту мизерную сумму. Выскользнув прежде, чем официант обнаружит свое нищенское вознаграждение, Йенс забрался в машину и проехал пять миль до города.

Уайт-Салфер-Спрингс был красивым городком. Наверное, он был еще красивее раньше, пока стада грузовиков оливкового цвета не загадили воздух выхлопными газами и не наполнили его ревом клаксонов. Водители отчаянно сигналили друг другу, и это напоминало рев быков, не поделивших дорогу. Противовоздушные орудия, торчащие на каждом перекрестке, тоже не слишком украшали вид.

Но даже сейчас густо покрытые зеленью волнистые склоны Аллеганских гор, прозрачные воды находящегося рядом Шервудского озера и дымящиеся брызги источников, давших название этим местам, объясняли, почему здесь с давних пор существует президентский курорт. Он возник еще до гражданской войны, когда эти земли были частью Вирджинии и никто не предполагал, что Западная Вирджиния станет самостоятельным штатом.

Снаружи белоснежное здание церкви с высокой пирамидальной колокольней хранило прежнюю безмятежность, царившую когда-то во всем городе. Но стоило Ларсену войти внутрь, как он понял, что попал в другой мир. Пастор сохранил половину своего кабинета, но это было все, что осталось от прежних времен. Отовсюду доносился стук пишущих машинок, хриплые голос» людей, которым нужно было много сделать и у которых не хватало на это времени. По крепкому деревянному полу деловито гремели тяжелые армейские сапоги.

Измученный капрал оторвался от печатной машинки. Увидев перед собой штатского человека, он не стал обременять себя даже воинской вежливостью:

— Чего надо, приятель? Выкладывай и побыстрее.

— У меня назначена на девять часов встреча с полковником Гроувзом.

Ларсен взглянул на часы: было без пяти девять.

— А-а… — Когда капрал сообразил, что этот штатский, вероятно, является важной птицей, он резко изменил свое поведение. Когда он снова раскрыл рот, речь его была уже совсем иной:

— Не пройдете ли вместе со мной, сэр?

— Благодарю вас.

Ларсен последовал за капралом вдоль рядов высоких церковных скамеек, на которых люди не молились, а напряженно работали. Они прошли по коридору, уставленному ящиками с папками. Целые горы этих ящиков громоздились у каждой стены.

Полковник Лесли Гроувз сидел за письменным столом и орал в телефон:

— Что, черт побери, это значит?! Как это вы не можете переправить танковые гусеницы в Детройт?.. Говорите, мост разрушен и дорога вся разбита? Ну и что? Перевезите их на барже. Ящеры не обстреливают перевозки по воде, безмозглые твари. Нужно собрать танки, или нам останется только целовать ящеров в задницу… Я позвоню тебе вечером, чтобы быть в курсе ваших дел. И чтобы все было сделано, Фред. Мне все равно как.

Гроувз швырнул трубку, не попрощавшись, и вперил в Ларсена пристальный взгляд голубых глаз:

— Вы из Чикаго?

Сказанное прозвучало утверждением, а не вопросом. Быстрым жестом руки полковник отпустил капрала.

— Да, я оттуда.

Ларсен соображал: насколько Гроувз осведомлен о проекте и в каком объеме следует посвящать его в их работу? Он уже понимал, что рассказать придется больше, чем ему бы хотелось.

— После Берлина, сэр, вам необходимо знать, насколько важна наша работа. А ящеры между тем приближаются к Чикаго.

— Сынок, нам всем хватает бед! — загремел Гроувз. Полковник был рослым человеком с каштановыми, коротко стриженными волосами и жидкими усами. Лицо у него было грубоватым, но умным. Он сидел, отодвинувшись от стола на приличное расстояние, поскольку могучий живот не позволял сесть ближе.