Впереди еще один танк наскочил на мину и загорелся. Экипажу из пяти человек удалось выбраться за считанные секунды до того, как стали взрываться боеприпасы. Остальные танки, опасаясь схожей участи резко сбросили скорость и почти ползли.

— Вперед! — закричал сержант Шнейдер. Может, он обращался к танкам, может, к пехоте, чье продвижение также замедлилось. — Нужно двигаться дальше. Если мы застрянем в поле, нас перебьют!

Здравый смысл, звучавший в словах сержанта, заставил Остолопа прибавить ходу. Но вскоре опять пришлось выбирать место поудобнее, чтобы окопаться. Несмотря на несгибаемую волю Шнейдера, наступление захлебывалось. Продвинувшись еще на несколько сот ярдов, это понял даже сам сержант. Когда он остановился и достал саперную лопатку, солдаты последовали его примеру. По полю, словно паутина, потянулись траншеи.

Дэниелс беспрерывно работал около получаса, подводя свой окоп к ближайшему окопу справа. И вдруг он понял: ящеры остановили контрнаступление американцев, даже не появившись перед ними.

Такое открытие не вдохновляло.

***

— Говорит «Радио Германии».

«Теперь уже не „Радио Берлина“, — подумал Мойше Русси, придвигаясь поближе к коротковолновому приемнику. — Берлина больше нет».

Станция работала на той же частоте, на которой всегда вещал Берлин, и мощность у нее была почти такая же. Но сейчас немцы словно шептали, надеясь, что их не подслушают.

— Передаем важное сообщение. Правительство рейха с прискорбием сообщает, что город Вашингтон, столица Соединенных Штатов, судя по всему, явился жертвой бомбы, аналогичной той, которая недавно вызвала мученическую гибель Берлина. Все радиопередачи из Вашингтона внезапно прекратились примерно двадцать пять минут назад. Противоречивые сообщения из Балтимора, Филадельфии и Ричмонда говорят об огненном столбе, взметнувшемся в ночное небо. Наш фюрер Адольф Гитлер выразил свое соболезнование американским гражданам, ставшим, как и немцы, жертвами безумной агрессии со стороны диких инопланетных захватчиков. В послании фюрера…

Русси выключил приемник. Ему было наплевать, что там изрек Адольф Гитлер. Жаль, что Гитлера не было в Берлине, когда ящеры бросили туда бомбу. Тамошний режим заслуживал огненного столба.

Но Вашингтон! Если Берлин олицетворял все мрачное и зверское, что только было свойственно человеческому духу, то Вашингтон был символом противоположного: свободы, справедливости, равенства…

Однако ящеры уничтожили и его.

Русси прошептал поминальную молитву по усопшим. Сколько человек погибло там, по другую сторону океана?

Он вспомнил плакаты, которые немцы развешивали по всей Варшаве, пока город не оказался в руках ящеров… пока евреи я польская Армия Крайова не поднялись и не помогли ящерам выбить немцев из Варшавы. Несомненно, тогда это было оправданно. Русси знал: без ящеров он сам и большинство евреев в Варшаве, если вообще не все, погибли бы. Эта причина позволила ему поддержать ящеров, когда они вошли в город. Благодарность была здравым чувством, и ящеры здесь ее заслужили. Мойше глубоко задевало, что остальной мир считал его предателем, но остальной мир не знал (и отказывался знать), что творили здесь нацисты. «Лучше ящеры, чем СС!» — Мойше по-прежнему так считал.

Его мысли прервал тяжелый стук кованых сапог, шаги приближались к его кабинету. Дверь распахнулась. В тот момент, когда Мойше увидел лицо Мордехая Анелевича, он понял: боевой командир уже в курсе последних событий.

— Вашингтон… — произнесли они в один голос. Русси первым обрел дар речи:

— После такого нельзя преспокойно сотрудничать с ящерами, если мы не хотим заслужить ненависть всего остального человечества, которая, несомненно, обрушится на нас.

— Вы правы, — произнес Анелевич. Впервые за долгое время он полностью согласился с Русси. Но там, где Русси думал о справедливом и несправедливом, еврейский боец гонта автоматически стал анализировать ситуацию. — Однако мы также не можем идти против ящеров, если не хотим снова оказаться первыми кандидатами на уничтожение.

— Упаси Боже! — отозвался Русси. И тут же вспомнил о том, о чем с удовольствием забыл бы. — Мне же сегодня днем выступать по радио. Что я скажу? Боже, помоги мне! Что я скажу?

— Ничего, — быстро ответил Анелевич. — Выступив по радио, вы лишь еще раз докажете, что с потрохами продались ящерам. — Боевой командир задумался, после чего дал простой, практический совет, произнеся всего два слова:

— Притворитесь больным.

— Золраагу это не понравится. Он решит, что я симулирую, и будет прав.

Однако Русси не зря учился на медицинском факультете. Даже сейчас, когда он произносил эти слова, ум его искал способы сделать ложную болезнь настоящей. Он быстро нашел средство; придется помучиться, но мучения эти будут ему наказанием за то, что он позволил ящерам сделать из него послушную игрушку.

— Слабительное… Какое-нибудь сильное слабительное, — сказал он. — Слабительное и здоровую дозу рвотного.

— А рвотное зачем? — удивился Анелевич. Русси издал отвратительные звуки позывов на рвоту.

Глаза командира увеличились и округлились. Он кивнул и усмехнулся:

— Это обязательно сработает. Рад, что мне не приходится торчать перед их микрофоном.

— Ха! — Это был не смех, а выраженное в одном слоге примирение с судьбой.

Русси рассчитывал, что столь зримые симптомы убедят Золраага в его «недомогании». Эпидемии в гетто, жуткие болезни, от которых страдало все человечество, похоже, немало тревожили ящеров. Русси хотелось бы поучиться в одном из их медицинских колледжей: несомненно, он узнал бы там больше, чем его мог научить любой земной врач.

— Если мы хотим, чтобы это сработало, нам придется предпринять еще кое-что, — сказал Аиелевич. — Нужно договориться с генералом Бор-Коморовским. Здесь поляки должны быть с нами заодно. В противном случае ящеры натравят их на нас, а сами будут стоять и с улыбкой смотреть, пока мы не забьем друг друга насмерть.

— Да, — кивнул Русси, хотя он одновременно не доверял командиру Армии Крайовы и боялся его. Но у Мойше были и другие, более серьезные опасения.