Спине стало холодно, и я сказал, покосившись на пену у шефских ног.

— Что встал, афродит? Двигай давай…

…. Враги все-таки появились, и это все поставило на свои места!

Плохо было другое — он едва не пропустил их.

Основная группа так и осталась за рекой, не решаясь её форсировать, но кто-то из них непонятно каким образом все-таки умудрился незаметно перебраться сюда.

Диверсантов он засёк, когда те уже приблизились к лагерю на триста девять метров. Они появились внезапно и необычно. Необычными тут оказались две вещи — во-первых, они не ставили заградительных помех, а во-вторых радар их почти не видел. Едва ощутимые электронные импульсы, обозначавшие их положение перемещались в стороне от лагеря, и он потратил несколько секунд, чтоб перепроверить себя. Нет. Не смотря на то, что он их почти не видел, все сходилось. Враги уже вошли в его сектор ответственности и шли вдоль естественного препятствия, окружавшего территорию лагеря.

Сейчас самое бы время включить интерференциальный подъемник, и обрушится на них сверху, только не работал подъемник. «Крысы» за последнее время сумели понатаскать кое-чего, но подъемник все еще не функционировал. Но ничего. В груде обугленной органики, что окружала лагерь, он проделал проход, к которому враги и шли со средней скоростью 3,41 километра в час. Там он их и встретит….

… Мы шли, уже невидимые с берега за деревьями, но никто не покушался на нашу жизнь. Это, правда, ни о чем не говорило — мы шли при включенных невидимках и выключать их даже ради выяснения истины ни Чен, ни я не собирались.

Единственно, что могли увидеть враги извне, так это наши лица — мы шли при открытых лицевых щитках и от этого стороннему наблюдателю могло бы показаться, что в воздухе плывут две иностранных говорящих головы. Только неоткуда взяться этим сторонним наблюдателям.

Говорили мы, кстати, тоже не громко, хотя поводов для восклицаний хватало. Лес вокруг оказался нашпигованным металлом. Куски лежали повсюду настолько чуждые этому лесу, что не вызывали даже раздражения. Не так давно все эти куски были частью чего-то большого и сложного, но теперь валялись, озадачивая двух, не своей волей очутившихся тут, аварийных комиссаров. Человеку с фантазией могло бы показаться, что кто-то громадный и сильный подобрал упавший с неба корабль и, не пожалев на это никаких сил, огромным напильником сточил его до половины, разбросав потом опилки по всему лесу.

Мы узнавали покореженные энергобатареи, фрагменты электронных блоков, но отчего-то чаще всего на глаза попадались куски прочной металлокерамической брони. Глядя на них, Чен недоуменно покачивал головой.

— А чего ты хотел? — Ответил я на незаданный вопрос. — После такой катастрофы, что еще может остаться в узнаваемом виде?

— Это-то как раз понятно. Другое удивительно. Я не представляю где на корабле может быть использована десятисантиметровая металлокерамическая броневая плита… Не представляю…

Как и сам он, знатоком кораблей я не являлся, и предположил:

— Реактор.

— Там совсем другие материалы, — отмахнулся мой товарищ. — Совсем другие… Ну вспомни давешнюю «Магнолию»…

— Ага. Нашел что вспомнить…

Он оттолкнул кусок брони ногой. Тот, скользя по росе, отъехал в кусты и застрял. Чен проводил его расчетливым взглядом.

— Кстати окажись у нас на модуле такая вот, то, может быть, все и не было бы сейчас так грустно…

Ничего вспомнить я не успел, так как Чен встал, и я остановился тоже — идти дальше стало некуда. Нет, конечно, цель нашего путешествия осталась на месте — кусок корабля, как торчал в небе, так и остался торчать, никуда не пропал, только подойти к нему ближе возможности уже не имелось.

Есть такое расхожее выражение «непроходимый лес». Его отчего-то применяют к тем местам, через которые пройти трудно, но все-таки возможно, эдакое лукавство, говорящее о том, что по лесу идти трудно и движение превращается в маленький героический поступок. В нашем случае это выражение тоже имело смысл применить и оно также оказалось бы не совсем точным.

Разница между тем и другим была не принципиальной. В первом случае неточным оказывалось слово «непроходимый», а во втором неточным словом оказывалось слово «лес». То, во что мы уткнулись, уже не было лесом. Это больше напоминало стену гигантского гнезда, построенного какой-нибудь сказочной птицей, вроде залетевшей сюда по недосмотру Птицы Рух, что, по неподтвержденным данным, питалась слонами.

Перед нами стояла стена деревьев. Причем слово «стояла» я тоже посчитал бы неуместным. Деревья тут не стояли, как им иполагалось от природы, а лежали поперек.

Стена поднималась метров на пятнадцать вверх, и из нее торчали ободранные стволы, на которых не осталось не то что листьев — и коры тоже. Во все стороны торчали острые обломанные сучья. Глаза видели на месте содранной коры, желтоватое, цвета старой слоновой кости дерево, и нос искал запах древесного сока, но не находил — пахло тут только гарью.

Объяснялось это безобразие просто — видимо где-то тут, на протяжении последних пятидесяти метров ударная волна — следствие катастрофы и взрыва, потеряла силу и не смогла свалить вцепившиеся в землю деревья, однако её энергии хватило на то, чтоб притащить сюда сбитый ранее, переломанный лес, переплетя не стволы, но уже бревна между собой.

Когда я понял, что нас остановило, ассоциация с гнездом куда-то пропала и стена из перепутанных деревьев показалась мне парусом, еще помнящим последний порыв ветра — стена выгибалась навстречу нам, словно что-то сдерживала. Не хотелось даже представлять, от чего она отделяет этот лес.

— Напор зла, — сказал Чен, ощутивший что-то подобное. — Однако, тут и грохнуло…

Интонация, с которой он это сказал, несла в себе больше информации, чем сами слова. Один взгляд на это вызывал с содрогание в душе.

Товарищ сказал о зле, и я опять вспомнил розовые фонтанчики в том месте, где снаряды метателя застигли воинственных туземцев. Где-то за этой стеной как раз и сидели неизвестным числом наши негостеприимные обидчики.

— Сколько их там? Как считаешь.

— Кого?

— Людей…

Осторожно отведя ветку, Чен чуть задержавшись с ответом, все-таки сказал:

— Какие там люди? Там нелюди…

— Тихо!

Пока мы спорили, жизнь не стояла на месте. В воздухе возник знакомый грохот мотора. Он доносился из-за стены.

— Вон они, — выдохнул я, невольно оглядываясь. — Туда!

Как не сильно я надеялся на наши «невидимки», все же толстое, в два обхвата, дерево давало больше уверенности. Из-за него я проводил поворотом головы шум двигателя. В пять секунд он прокатился мимо нас и пропал где-то рядом, словно оборвался.

— Остановился, — сказал Чен. — Метров сто. Пошли…

Розовые фонтанчики в моей памяти поднялись над водой и нырнули обратно…

Из-за успокоительной толщины дерева выходить не очень-то и хотелось, но мы пришли сюда за информацией, так что выбора не оставалось.

Лес вокруг по-прежнему безмолвствовал, и за лохматой, безжизненной стеной стояла мертвая тишина. Что они там делают, мы не видели. «Воробья» бы туда, но мы уже были учеными и знали, что ракетчики делают с «воробьями».

Шагов через пятьдесят стена ощетинилась таким букетом бревен, что лучшего и не пожелать. Не сговариваясь, мы с Ченом ухватились за нависшие над головами голые сучья и, балансируя на ободранных стволах, полезли вверх.

Чен лез и все время приникал одним глазом к каждой внушающей надежду щели — хотел посмотреть, что там за стеной, но мне повезло раньше. На моем пути встретилось не маленькое, в обхват, дерево, не просевшее под тяжестью упавших сверху бревен, и между его толстыми обломанными сучками как в амбразуре, я увидел то, что происходит за стеной. Ухватив Чена за ногу, я остановил наши муравьиные упражнения.

Ракетчики расположились метрах в пятидесяти. Матово-черный выступ излучателя торчал вызывающе, совершенно не похожий на кем-то небрежно брошенное обугленное бревно.