Нормандцы направились к Гастингсу и недалеко от этого города расположились лагерем.

Англичане бежали из своих жилищ, прятали свое имущество и скот и толпами устремлялись к церквям, которые они считали наиболее надежными убежищами от врагов, таких же христиан, как и они сами. Но ослепленные жаждой добычи нормандцы обращали мало внимания на святость мест.

Гарольд находился в Лондоне, когда явился вестник с сообщением, что нормандский герцог высадился и водрузил свое знамя на англосаксонской территории.

Гарольд двинулся на юг, отдавая на ходу приказания всем эрлам вооружить дружины и привести их в Лондон. Западные войска явились немедленно; войска же с севера запоздали по причине большого расстояния; но тем не менее можно было полагать, что английский король в скором времени будет окружен всеми силами государства.

Один из тех нормандцев, в пользу которых нарушили некогда закон об изгнании, изданный против них, посоветовал герцогу Вильгельму остерегаться и сообщил, что через 4 дня у сына Годвина будет 100000 человек войска.

Слишком нетерпеливый Гарольд не прождал 4 дня; он не мог умерить своего желания сразиться в рукопашном бою с чужеземцами, особенно когда увидел произведенное опустошение. Надежда защитить своих соотечественников, а может быть, и желание попытать против нормандцев внезапную непредвиденную атаку побудили его двинуться по направлению к Гастингсу с силами вчетверо меньшими, чем у нормандского герцога. Но лагерь Вильгельма был охраняем от всяких случайностей, и его посты были разбросаны повсюду.

Предупрежденный в своем намерении захватить неприятеля врасплох, Гарольд был принужден умерить свой пыл и остановился на расстоянии семи миль от лагеря нормандцев. Люди Гарольда, говорящие по-французски, были отправлены им к войску герцога, чтобы рассмотреть его расположение и исчислить силы. По возвращении они рассказали, что в лагере Вильгельма одних священников больше, чем английских дружинников. Они приняли за священников всех нормандцев, которые брили бороды и коротко стригли волосы, тогда как англичане имели обыкновение отпускать себе волосы и бороды. Гарольд не мог удержаться от улыбки на этот рассказ. «Те, кого вы нашли в большом количестве вовсе не священники, а храбрые воины, которые нам скоро покажут, чего они стоят».

Многие саксонские военачальники советовали своему королю отступить к Лондону, опустошив весь край, чтобы заставить завоевателей голодать. «Что! – возразил Гарольд. – Чтобы я опустошил край, который принадлежит мне! Клянусь честью – это было бы изменой, и я должен лучше попытать счастья в сражении с имеющимися у меня воинами, испытать свою храбрость и правоту дела».

Герцог Нормандский, которого его совершенно противоположный характер побуждал не пренебрегать никакими средствами для достижения цели и выгоду ставить выше самолюбия, воспользовался неблагоприятным положением Гарольда, чтобы возобновить свои просьбы и требования.

Один монах, по имени Гуго Мегрот, явился предложить саксонскому королю от имени Вильгельма исполнить одно из трех требований: отказаться от королевской власти в пользу герцога Нормандского; подчиниться решению папы; или же, наконец, решить дело поединком. Гарольд резко ответил: «Я не намерен вовсе отказываться от своего титула или полагаться на решение папы и не приму никакого вызова».

Не смущаясь отказом, Вильгельм снова послал нормандского монаха и приказал ему: «Пойди, скажи Гарольду, что если он хочет поддерживать со мной прежний мир, я ему предоставлю всю страну, лежащую по ту сторону Эмбера, а брату его – Гурту – весь край, которым владел Годвин; если же он будет упорствовать, ты ему скажи перед его людьми, что он клятвопреступник и лжец, и что он вместе со всеми, кто его поддерживает, устами папы будут отлучены от церкви, и что у меня есть на это булла».

Монах произнес эти слова, и нормандская хроника сообщает, что при слове «отлучены» английские военачальники дрогнули. Тогда заговорил один из них: «Мы должны сражаться, какая бы опасность ни угрожала нам; так как речь идет не о том, чтобы избрать нового государя, как, если бы наш умер; речь идет о совершенно ином: герцог Нормандский раздал наши земли своим баронам, своим рыцарям, всем своим подданным, и большая часть их признали его сюзереном этих земель; каждый из них получит подарок, если герцог станет нашим королем; и сам он будет вынужден предать им наше имущество, наших жен и дочерей, так как все это им обещано заранее. Они явились сюда не для того только, чтобы разорить нас; но чтобы разорить также и наших потомков, чтобы отнять у нас страну наших предков; а что станем мы делать, куда направимся мы, когда у нас не будет более родины?» Англичане обещали, поклявшись единогласно, не заключать ни мира, ни перемирия, ни вступать в переговоры с завоевателем и или умереть, или прогнать нормандцев.

Час сражения казался близким; оба брата. Гарольда стали возле него; первый пытался было убедить его совсем даже не принимать участия в сражении, а отправиться в Лондон за новыми подкреплениями, пока друзья его будут сдерживать нормандцев.

«Гарольд, – говорили они, – ты не можешь отрицать, что, по принуждению ли, или добровольно, но ты дал Вильгельму клятву над мощами святых, зачем же подвергаться опасности в сражении с тем, кто вероломно поступил с тобой? Мы ни в чем не давали клятвы, и для нас война вполне законна, так как мы защищаем свою родину. Позволь же нам самим дать сражение и, если мы будем отступать, ты нам поможешь, если же мы умрем – отомстишь за нас».

На эти трогательные слова брата Гарольд ответил, что его долг воспрещает ему держаться в стороне в то время, как другие рискуют своей жизнью; слишком уверенный в своей храбрости и правоте он расположил свои войска в боевом порядке.

Отряды англосаксов занимали длинную цепь холмов, укрепленных частоколом из кольев и ивовым плетнем. В ночь на 13 октября Вильгельм велел объявить нормандцам, что на следующий день произойдет сражение.

Утром в нормандском лагере епископ из Байе отслужил литургию и благословил войска. Войско разделилось на три боевые колонны: первую составляли войска из графств Булонского и Понтийского и большая часть наемных дружинников; вторую составляли союзники из Бретани; Вильгельм лично командовал третьей колонной, в которой были нормандские рыцари. Герцог вскочил на испанского коня, которого ему привез один богатый нормандец из путешествия к могиле святого Иакова. В ту минуту, когда войска должны были тронуться, герцог, возвысив голос, обратился к ним со следующими словами: «Мои верные, честные друзья! Вы переправились через море из любви ко мне и подвергли себя смертельной опасности, за что я остаюсь перед вами в большом долгу. Знайте же, что мы будем сражаться за правое дело и что не ради одного только завоевания этого королевства явился я сюда из-за моря. Жители этой страны лживы и двуличны, клятвопреступники и изменники. Они совершили много жестокостей и измен по отношению к нормандцам, и сегодня вы им отомстите за это, если так будет угодно Богу. Думайте о том, чтобы храбро сражаться, и беспощадно всех убивайте, так как, если мы победим, все мы будем богаты. То, что выиграю я, выиграете и вы; если я захвачу землю, она будет ваша. Подумайте хорошенько, какую славу приобретете вы сегодня, если мы победим и, если вы будете побеждены, вы безвозвратно погибли, так как у вас нет никакого пути к отступлению. Пред собою вы найдете: с одной стороны – войска и незнакомую страну, с другой – море и опять-таки войска. Кто обратится в бегство, тот погиб, а кто храбро будет сражаться, будет спасен. Исполняйте, ради Бога, каждый свой долг, и мы победим».

Вскоре нормандцы были уже в виду саксонского лагеря, к северо-западу от Гастингса. Священники и монахи, сопровождавшие армию, отделились и поднялись на соседнюю возвышенность, чтобы молиться и следить за сражением. Один нормандец, по имени Тайлефер, выехал вперед и затянул песнь о Роланде. Во время пения он играл своим мечом, с силой бросал его в воздух и ловил правой рукой; нормандцы повторяли припевы этой песни или же кричали: «Господи! Помоги нам!»