Оно недовольно… Недоуменно смотрит на меня, и раздвигает вылинявшее полотно сильней. Город окутывается золотым блеском и становится жарче. Я подхожу к фонтану и сажусь на бетонный парапет. Мои глаза поворачиваются вокруг оси, пытаясь как всегда отобрать для меня в мире какие-то иллюстрации, могущие привести к какому-то пониманию, но зря. Я встречаюсь и с Оком солнца и минуту мы изучаем друг друга. Но этот поединок не может продолжаться вечно, перед глазами плывут коричневые круги, и я опускаю голову вниз, начав созерцать землю под ногами. Что здесь надо найти? О! Я очень напряжен!

«Привет Лася», радостно обнимает меня Оля, неожиданно и мистично возникшая рядом, и я отвлекаюсь от смутного предположения, начавшего возникать где-то в глубинах сознания. Кажется, там была мысль о ветре. Или о пустоте? Пустота ветра. «Ты какой-то загруженный»? Спрашивает она, а я долго-долго смотрю в ее глаза, сияющие обычным теплым светом и, окончательно теряю мысль-картинку. Все заполняет ощущение. «Да», и мы сидим и ждем ее подружку Женю, которая должна пойти с нами на рок-концерт, и пьем Великое Пиво «Жигулевское», всенародно «партейно рекомендуемое», начиная по ходу действа расслабляться и засыпать. Ее голова падает ко мне на плечо, я рассеян и задумчив, но вот приходит подружка и мы идем на концерт…

Покупаем билеты, и охранник, заглянув в сумки бдительным светом фонарика, пропускает нас внутрь. Зажав в руке билеты, мы пробираемся сквозь пьяную кричащую толпу и мы тоже слегка пьяны, ведь в каждом из нас по паре литров пива. «Лаас-я, пойдем в зал», тянет за руку Оля, отвлекая от созерцания железных решеток перед входом в туалет. Они закрыты. Странно? Там стоят какие-то чиксы, еле держащиеся на кривых ногах и зазывно мне улыбающиеся. «Смотри сонц», шепчет она на ухо, показывая куда-то назад, и я оборачиваюсь. «Привет. Клево тут. Как жизнь», гремит у меня перед глазами, и я машинально пожимаю руку улыбающегося Макса. «Так, ничего». «Ты давно здесь? Как концерт, интересный»? Возбуждено говорит Оля, перебивая меня. «Ну, так себе, но попрыгать можно. Ладно, ребят. Пошли в зал». Мы идем следом, а я шепчу: «Котенок, что-то у меня от пива голова трещит». «Ладно, не переживай. Мы же недолго тут будем. Наверно».

Мы входим в зал, и наши уши оглушает рев толпы, грохот, и свист настраиваемой аппаратуры. Рядом какой-то парень в косухе, наверно фанат, восторженно рассказывает девушке с зелеными сальными волосами: «Ты представляешь, иду по городу, а ОН мне навстречу. Я аж офАнарел! А он подошел, руку пожал и сам автограф дал. САМ!! Сказал, что часто видит меня на своих концертах». «ВААу, ты счастливчик, я бы ему не только руку пожала», проронила девушка, тупо улыбаясь и гладя парня по ширинке. «Вот НИК. ВОТ он..ЕЕЕ». Вдруг заорал он, увидав толстопузого парня лет двадцати, с немытыми дредами и добродушной улыбкой на помятом небритом лице. Толпа вокруг завопила от счастья. «НИкк, залабай сегодня па-а-а крутому. Дай им. Долой маажор-попсу. Ты король». Орали кругом.

Парень с дредами улыбнулся и поднял руку. Толпа чуть примолкла. «А сейчас моя новая песня в духе папаши Кастанеды. „Летящий орел“. Внимайте, недостойные»! Он щелкнул потными пальцами, украшенными каймой черных ломаных ногтей, и позади музыканты взялись за гитары. Обшарпанное, заплеванное слюной от семечек пространство зала, заполненное потной толпой, затопила грустная, слегка лиричная мелодия а-ля амбиент-лаунж «из Эоники». Певец схватился за микрофон, чуть подумал, подкрутил там что-то, поза, важная рожа, и запел. Его голос вкрадчивым скрипучим и прохладным ручейком потек по воздуху, успокаивая взбудораженных людей.

«Летящий орел, летящий по небу. Забывший про небо, забывший себя… Заполнивший солнЬце и чуть-чуть меня-я-я…а-а-а-аа-а. О-да-да-да», пел он, музыканты наигрывали свое влажное грозное аба-даба-ба-регги. Глаза музыканта светились, он был очень спокоен и он улыбался. Толпа почти успокоилась. Волны волшебного голоса поднимались ввысь, опускались вниз. Казалось, певец сам летит по небу в образе орла. Но наконец, мелодия тихо умерла в пальцах музыкантов, еще, немного, урааааа, и она последней нотой просочилась в души людей из колонок, и вот, певец допел заключительное слово и довольно замолчал. Наступила секундная тишина.

«Клево спел. Так духовно. Мне вообще нравится А-баба-ба-круто-плюй-регги. А тебе»? Спросил я у Оли, но она не успела ответить на мои мудрые слова. Тишина взорвалась ревом фанатов Ника. «Вау, чувак. Ну, ты лабаешь. Кури больше», больше всех орал парень в косухе, его девушка уже блевала в углу, стоя на четвереньках и покачивая рыхлым телом. Ник как-то грустно улыбался и теребил ручками микрофончик. Его оттеснил высокий молодой человек в черных джинсах и в огромной зеленой футболке с надписью «Синтетик-плюс-драйв».

«А теперь на нашей сцене группа „Заи-Мендес“», объявил он, и на площадку прошмыгнула четверка ребят, все в пирсинге и в наколках. Вдалеке уже протискивались поближе к сцене их фанаты с огромным плакатом и с надписью – «ЗАИ – Лучшая группа Кали-СИТИ». Зал испугал хриплый вой электрогитар и, заткнувши уши, я прокричал на ухо Оле: «Может возьмем еще по пиву»? «Нет, зачем еще», ответила она. Мы стоим, прикалываемся, я ловлю взгляды проходящих девочек, озабоченно думая в достаточно ли красивой позе я стою, и как лежат волосы. Поправляю их, «дежурно» улыбаясь окружающим и ощущая – Я СУПЕР!?

В это время Оля целует меня, шепча: «Я люблю тебя»! Но я обеспокоен теперь другим, ядовитая мысль мелькает внутри – Вот та кофта круче моей! А эти ботинки! А те джинсы. Я нервничаю, понимая, что еще не довел себя до уровня самого-самого! Проклятье! Сколько же надо на это денег!? (Свет ее дотрагивается, ласкает меня, но я не вижу ее, его).

Подошла Мирра с Женей и достала из сумочки «гламурные» сигареты, предложив нам. «О, ты как здесь»? «Да так, Женя позвонила. Сказала, что концерт здоровскии-й». Томно проговорила она, нежно обнимая Женю за шею. «Девчонки, вы там осторожней. Что за нежности», рассмеялся я. «Что, Вадим пошел кушать груш»? Спросила Оля, стараясь говорить как можно громче, в попытке перекричать шум концерта. «Да, он мне надоел. Сколько можно терпеть его идиотизм». Игриво гладя Женю по волосам чуть грязным ногтем, сказала Мирра. «А я тебя еще с Сидом видела. С ним тоже все»? «Ну, я не люблю, когда все время говорят люблю – люблю». «Странно, когда ее Вадим унижал, а она за ним бегала, Мирра так хотела чтобы ей так говорили. А потом она делает так с Сидом». Прошептал я на ушко Оле. «А. Ее не поймешь. У нее все наоборот», отмахнулась Оля. «Не знаю. Слушай, мне здесь надоело. Пойдем отсюда». «Как, уже», удивился я. «Да, у меня опять живот болит». «Хорошо, Котенок. Мне тут в принципе и не нравится, тяжелая какая-то атмосфера». «Мы пойдем, чуваки», объявляет Оля, рассеянно смотря как Мирра целуется с Женей. Интересно, это они взаправду?

Мы прощаемся, выходим в раздевалку, забираем вещи и вываливаемся в предбанник, огромный зал перед выходом на улицу, где тусуется молодежь в перерыве между выступлениями подвальных групп Кал-Сити. Разбиваем толпу своими телами и на секунду усаживаемся на каменной лестнице напротив входа, чтобы покурить… Кто-то бормочет вслед нам, и я слышу сиплый от ненависти и пива тоненький голос – «опять этот добренький красивый дурачок любящий всех, вот идиот. Мне бы его мордашку». Становится очень больно дышать и мне кажется, на миг, что мир вокруг делается словно серого мышиного цвета… Но, пустое… Ха. Ха!

Ощущение Нас вместе немного тяжелое, по крайней мере с моей стороны. Не знаю как она. Она смотрит на меня, говорит заплетающимся языком: «Зая, совсем так надоели эти проблемы с общагой. Эти дуры, со своими вые***ами». Я чувствую, что в ней накопилась какая-то боль, что-то темное, наболевшее, хочет смести в ней плотину обычной веселости и вырваться на волю потоком слез. Это, наверное, очистит ее и в ней исчезнет еле уловимый надрыв. То печальное исчезнет. Я ласкаю ее по волосам, думаю, а она прижимается ко мне дрожащей щекой. «Пойдем отсюда», говорим мы про себя и выходим, в мир, в тишину, где нет шумной атмосферы концерта. Мы идем по городу, а децибелы шума постепенно выходят из нашего сознания, но до покоя пока далеко, ведь в ней еще есть эта плотина боли и нам тяжело от пива. Наконец плотина прорывается. Мы на площади сидим на перилах остановки, а она плачет у меня на плече.