И вдруг вхожу я. Задохнулся, говорит: «Эммуленька, ты? Это ты? Ты сама?» Он был потрясен.

…Сегодня он стал намного спокойнее. А сначала был шок. Но и тогда, на первом свидании, я поняла, что он не сломлен, нет, но шокирован.

А сейчас нет. Он проанализировал, что делал, как делал. И понял, что именно благодаря ему дело не кончилось хуже, что обошлось без больших жертв. Он так держал ситуацию…

Когда в газете «День» вышли две тюремные подборки стихов Анатолия Ивановича Лукьянова, бывшего Председателя Верховного Совета СССР, а ныне посаженного своим однокашником и многолетним, но вероломным соратником М. Горбачевым в камеру «Матросской тишины», я услышал от достаточно уважаемых поэтов разных направлений: «А неплохая поэзия». Может быть, сегодня это сдержанное признание поэтами автора тюремных стихов своим окажется самой важной поддержкой нового политического заключенного.

Не секрет, что сенсационность этих тюремных стихов — в политическом имени автора. Так же, как интересны для читателя стихи И. Сталина, Мао Цзэдуна, Ю. Андропова. Так же, как интересны стихи участников громких диссидентских процессов семидесятых годов. И тем более ценно это лаконичное признание профессиональных поэтов: «А неплохая поэзия».

Значит, не будь яркой политической биографии Лукьянова, не будь этой провокационной затеи с псевдопереворотом, умело исполненной мастерами из спецслужб, все равно остались бы стихи. Они — состоялись.

Политически расходясь с взглядами одного из руководителей Советского государства А. И. Лукьянова, я приветствовал его мужественное поведение в тюрьме и осуждал вероломное предательство Анатолия Ивановича его старыми поэтическими друзьями — Андреем Вознесенским, Евгением Евтушенко, Львом Ошаниным и другими…

«Спасите меня, поэты», — обращался к своим, казалось ему, единомышленникам Анатолий Лукьянов. Не спасли, а еще и предали, еще и оболгали, насмеялись в либеральной прессе над своим былым покровителем, коему за многое по-человечески обязаны — своими книгами, заграничными поездками, более чем благополучной жизнью. Понятие чести оказалось у шестидесятников не в чести.

Газета «День» с моей статьей дошла до «Матросской тишины», и, плененный, незаконно арестованный, брошенный своим кремлевским вероломным однокашником, брошенный трусливым, лакейским депутатским корпусом Верховного Совета СССР, Анатолий Лукьянов предложил нам в «День» свои стихи, написанные в камере «Матросской тишины».

Разогнали этот Верховный Совет, и поделом. Лакеям место в лакейской, а не в высшем органе страны. Бывшие члены Политбюро и генералы КГБ, брежневские холуи и певцы соцреализма, придворные диссиденты бросают свои каменья в «Матросскую тишину» и ее новых узников. Не оскудеет архипелаг ГУЛАГ и в горбачевский период. Неожиданные поэты продолжили традиции русской тюремной поэзии.

Как бы кто ни противился, как бы кто ни относился к политическим взглядам Анатолия Лукьянова, но в будущих антологиях русской тюремной поэзии хронологически после стихов Василия Стуса, Юрия Галанскова, Юлия Даниэля будут с неизбежностью публиковаться стихи Анатолия Лукьянова.

«Над „Матросской тишиной“ — синева» — песенный лад этого стихотворения заметили сразу же менестрели, уже переложили на музыку, уже поют…

В тюрьме, как и на войне, человек быстро раскрывается. Все плохое и хорошее увеличивается в размерах. Лукьянов меня даже поразил своей стойкостью, он первым из узников августовской революции отказался давать показания, еще тогда, когда никто не знал, чем это грозит. Когда руководители государства не таясь говорили о преступниках, о возможных расстрелах, о сотнях голов.

Дай-то Бог всем нам в случае чего оказаться такими же, как Лукьянов.

Народ начинает слышать «боль и слова» «Матросской тишины».

А узник продолжает писать. Это — его борьба. Его обвиняют в измене Родине люди, предавшие эту Родину в Рейкьявике и на Мальте. А он — пишет.

Анатолий Лукьянов седьмого ноября 1991 года в камере «Матросской тишины» писал сонеты о своем любимом художнике Максимилиане Волошине.

Он восторгается «гражданской войны карадагским заложником», который в отличие от форосского псевдозаложника «верен России, он верит в Россию». Сидя в камере, политзэк горбачевско-ельцинского призыва Анатолий Лукьянов уверен, как и его любимый художник, что — «душу России не сгубят свирепые демоны глухонемые».

Значит, не случайно обращается к русскому художнику Максимилиану Волошину из камеры «Матросской тишины» жертва новых политических репрессий.

Читатель, надеемся, что, прочитав книжку «Стихи из тюрьмы», задумавшись о будущем России, ты лаконично скажешь, вложив в эти слова и политический, и социальный, и трагический смысл: «А НЕПЛОХАЯ ПОЭЗИЯ!»

Владимир Бондаренко, декабрь 1991 г.