Губернатор распорядился выдать мне одежду стоимостью в 60-70 долларов и поселил в доме своего переводчика, находившегося примерно в одной миле от его резиденции. Здесь я должен был ждать, пока губернатор не соберет совещания индейцев и белых в Сент-Мари на реке Майами. Оттуда губернатор обещал послать меня на берега реки Огайо к моим родным.
Я прождал более двух месяцев, горя нетерпением продолжить свой путь; наконец не выдержав, я выехал с Би-наис-сой, братом Киш-кау-ко, и восемью другими людьми, собиравшимися принять участие в совещании. Но, поскольку отъезд состоялся без ведома губернатора Касса, у меня не было никаких припасов. Мы очень устали и сильно страдали от голода, особенно после того, как миновали быстрины Майами, где бросили наше каноэ. Индейцы, по землям которых мы проходили, были хорошо обеспечены продуктами, но они часто отказывали нам в еде. Иногда мы останавливались вблизи кукурузных полей белых, и, хотя кукуруза уже достаточно созрела, а мы чуть не умирали с голоду, никто из нас не рискнул взять хотя бы немного зерна. Как-то ночью мы остановились около красивого дома, окруженного большим полем с чудесной кукурузой. Мои голодные спутники-индейцы сказали мне: Шоу-шоу-уа-не-ба-се, ты пришел издалека, чтобы найти своих родичей. Так зайди к ним и увидишь, дадут ли они тебе поесть». Я подошел к дому и остановился в дверях, но белые, которые как раз сидели в это время за столом, прогнали меня прочь, а индейцы долго потом смеялись надо мной.
Вскоре после этого мы как-то расположились на ночь у дороги; мимо нас проезжал всадник, который спросил на диалекте оттава, кто мы такие. Один из индейцев ответил: «Мы оттава и оджибвеи, с нами „длинный нож“ с реки Ред-Ривер, которого много лет назад похитил Киш-кау-ко». Узнав, кто мы и куда идем, всадник сказал, что его зовут Ах-ку-нах-гу-цик. «Если вы хорошие ходоки, — добавил он, — то уже послезавтра к полудню доберетесь до моего дома, где вас хорошо накормят. А мне придется ехать всю ночь, чтобы поспеть туда завтра». С этими словами он ускакал. На следующий день я так обессилел, что смог продолжать путь только после того, как меня освободили от поклажи. Один индеец нес мое ружье, другой — одеяло. Той же ночью мы доплелись до разветвления реки Майами. Тут находились индейское поселение и фактория, где жило несколько белых семей. Я обратился за помощью к торговцу, обрисовав ему наше положение, но он ничего для нас не сделал. На следующий день я уже просто не мог двигаться дальше. Но индейцы нам все же немного помогли, и на другой день мы добрались до гостеприимного крова Ах-ку-нах-гу-цика.
Там для нас уже приготовили два больших горшка с вареной кукурузой и свежей олениной. Один из них хозяин поставил передо мной, другой — перед Би-наис-сой, подав деревянные тарелки и ложки. Когда мы поели, он заявил, что оставит нас у себя по крайней мере на 10-15 дней, чтобы мы отдохнули после долгого пути; у него-де много кукурузы, а в окрестностях пасутся жирные олени. Я сказал ему, что уже много лет постоянно стремился к путешествию, которое теперь подходит к концу, и сгораю от нетерпения узнать, жив ли кто-нибудь из моих родных, но почту за счастье отдохнуть у него два-три дня и буду очень обязан, если он одолжит лошадь, чтобы доехать до Кау-вис-се-но-ки-уга или Септ-Мари. «Что ж, пусть будет так», — ответил наш хозяин.
Когда мы через два-три дня утром укладывали свои вещи в котомки, готовясь к отъезду, к нам подошел Ах-ку-нах-гу-цик. На поводу он вел красивую лошадь. Передавая мне повод, хозяин сказал: «Я даю тебе ее для поездки». Я не стал повторять, что оставлю коня в Кау-вис-се-но-ки-уге, так как уже говорил об этой, а индейцы в таких случаях не любят лишних слов. Через два дня я уже был на условленном месте, где должно было состояться совещание. Никто из индейцев еще не прибыл, но там уже находился человек, которому было поручено снабжать продовольствием прибывающих. Вскоре я заболел жестокой лихорадкой. Правда, я не был прикован к своей палатке, но болезнь меня мучила и угнетала.
Молодой оттава, посланный Би-наис-сой, чтобы готовить для меня пищу и ухаживать за мной во время болезни, через десять дней[отлучился в табор новоприбывших индейцев, которые в то время пьянствовали. В полночь его привели к нам пьяного. Один из проводников втолкнул его в хижину, сказав: «Смотрите за ним: молодой человек напроказил».
Мы разложили огонь и увидели молодого человека, стоящего с ножом в руке, всего окровавленного. Его не могли уложить; я приказал ему лечь, и он повиновался.. Я запретил делать разыскания и упоминать ему об окровавленном ноже.
Утром, встав от глубокого сна, он ничего не помнил. Молодой человек сказал нам, что накануне, кажется, он напился пьян, что очень голоден и хочет готовить себе обед. Он изумился, когда я сказал ему, что он убил человека. Он знал только, что во время пьянства кричал, вспомня об отце своем, убитом некогда на том самом месте белыми людьми. Он очень опечалился и тотчас побежал взглянуть на того, кого зарезал. Несчастный был еще жив. Мы узнали, что когда был он поражен, тогда лежал пьяный, без памяти, и что сам убийца, вероятно, не знал, кто была его жертва. Родственники не говорили ничего, но переводчик (американского губернатора) сильно его упрекал.
Ясно было, что раненый не мог жить, и что последний час его был уже близок. Убийца возвратился к нам. Мы приготовили значительные подарки: кто дал одеяло, кто кусок сукна, кто то, кто другое. Он унес их тотчас и положил перед раненым. Потом, обратясъ к родственникам, сказал им: «Друзья мои, вы видите, что я убил вашего брата; но я сам не знал, что делал. Я не имел злого намерения: недавно приходил он в наш табор, и я с ним виделся дружелюбно; но в пьянстве я обезумел, и жизнь моя вам принадлежит. Я беден и живу у чужих; но они готовы отвести меня к моему семейству и прислали вам эти подарки. Жизнь моя в ваших руках; подарки перед вами; выбирайте что хотите. Друзья мои жаловаться не станут».
При сих словах он сел, наклонив голову и закрыв глаза руками в ожидании смертельного удара. Но старая мать убитого вышла вперед и сказала ему: «Ни я, ни дети мои смерти твоей не хотят. Не отвечаю за моего мужа: его здесь нет; однако ж подарки твои принимаю и буду стараться отвратить от тебя мщение мужа. Это несчастье случилось не нарочно. За что же твоя мать будет плакать, как я?» ] Подарки женщина приняла, . Об этом происшествии сообщили губернатору Кассу, который был доволен исходом дела.
