— Что это за мочалка у тебя под носом, папа? — спросила она.

Он искоса бросил на нее удивленный взгляд, затем покачал головой. Открыл и закрыл рот. Снова покачал головой.

Ни Лу, ни отец не хотели отпускать ее, так что им пришлось повернуться боком, чтобы протиснуться в дверь. Крис вошел первым и помог ей переступить порог.

Они остановились в задней прихожей, по одну сторону которой стояли стиральная машина и сушилка, а по другую — висели полки с кое-какими припасами. Отец снова посмотрел на нее.

— Ох, Вик, — сказал он. — Что же, во имя Господа, с тобой сталось?

И он шокировал ее, залившись слезами.

Это был шумный, задыхающийся, некрасивый плач, от которого сотрясались его худые плечи. Он плакал с открытым ртом, и она видела металлические пломбы в его задних зубах. Она сама чуть не плакала, не могла поверить, что выглядит еще хуже, чем он. Ей казалось, что в последний раз она видела его совсем недавно — вроде как на прошлой неделе, — и он был бодрым, гибким, ко всему готовым, со спокойными светлыми глазами, по которым было видно, что он ни от чего не побежит. Хотя он бежал. И что с того? Она сама поступала ничуть не лучше. Во многих отношениях она, вероятно, поступала хуже.

— Тебе надо бы увидеть еще одного парня, — сказала она.

Отец издал сдавленный звук, находившийся на полпути между рыданием и смехом.

Лу выглянул наружу через сетчатую дверь. В ночи пахло комарами — их запах немного походил на оголенный провод, немного на дождь.

— Мы услышали шум, — сказал Лу. — Вроде взрыва.

— Я подумал, это обратная вспышка. Или выстрел из пистолета, — сказал отец. Слезы текли по его кожистым щекам, висели драгоценными камнями в его густых, окрашенных табаком усах. Ему не хватало золотой звезды на груди и пары кольтов.

— Это был твой мост? — спросил Лу. Голос у него был мягким и осторожным от удивления. — Ты только что по нему проехала?

— Да, — сказала она. — Только что.

Они провели ее в маленькую кухню. Там горела всего одна лампа, плошка дымчатого стекла, висевшая над столом. Помещение было аккуратно прибранным, словно кухня в дизайнерской рекламе. Единственными признаками того, что здесь кто-то обитал, были окурки, раздавленные в янтарной пепельнице, и сигаретный дым, висевший в воздухе. И АНФО.

Взрывчатка АНФО лежала на столе в расстегнутом школьном рюкзаке — множество двадцатикилограммовых пакетов. Скользкий белый пластик покрывали предупреждающие надписи. Упаковки были плотными и гладкими. Каждая из них была размером с буханку хлеба. Вик знала, что они будут тяжелыми, как мешки с несмешанным бетоном.

Они усадили ее на стул вишневого дерева. Она вытянула левую ногу. Она ощущала жирный пот у себя на лбу и на щеках, который невозможно было стереть. Свет над столом был слишком ярким. Находясь рядом с ним, она чувствовала, словно кто-то осторожно проталкивает заточенный карандаш ей в левый глаз и дальше, в мозг.

— Нельзя ли выключить свет? — спросила она.

Лу нашел выключатель, щелкнул им, и в кухне стало темно. Где-то дальше по коридору горела другая лампа, излучая коричневатый свет. Против нее она так сильно не возражала.

В ночи снаружи пульсировали квакши, и этот звук навевал Вик мысль о прерывисто гудящем электрическом генераторе.

— Я заставила его исчезнуть, — сказала она. — Мост. Чтобы никто не мог по нему за мной последовать. Вот… вот почему я так разогрелась. За последние два дня я проезжала по нему несколько раз. Из-за этого у меня небольшой жар. Но все в порядке. Это ничего.

Лу опустился на стул напротив нее. Дерево скрипнуло. Сидя за маленьким деревянным столом, он выглядел смешно, словно медведь в юбке.

Ее отец прислонился к кухонному столу, скрестив руки на худой и впалой груди. Темнота, подумала она, принесла облегчение им обоим. В ней они оба стали тенями, и он снова мог быть самим собой, человеком, который сидел в ее спальне, когда она болела, и рассказывал ей о местах, куда ездил на своем мотоцикле, о передрягах, в которых оказывался. Она же могла быть той девочкой, которой была, когда они жили в одном доме, которую он очень любил, по которой очень сильно скучал — и с которой у нее было так мало общего.

— У тебя бывало такое, когда ты была маленькой, — сказал отец, чьи мысли, возможно, шли в том же направлении. — Ты возвращалась домой после поездки на байке, обычно что-нибудь с собой привозя. Потерянную куклу. Потерянный браслет. И у тебя бывал небольшой жар, и ты рассказывала всякие небылицы. Мы с твоей мамой все время об этом говорили. О том, куда ты ездишь. Мы думали, что у тебя, может, руки чешутся, что ты — э-э — одалживаешь вещи, а потом возвращаешь их, когда другие замечают их пропажу.

— Ты так не думал, — сказала она. — Ты не думал, что я ворую.

— Верно. Это, в основном, было теорией твоей матери.

— А у тебя какая была теория?

— Что байк для тебя вроде как волшебная лоза. Знаешь, что это такое? Старожилы в здешних краях берут ветку тиса или орешника и носят ее там и сям в поисках подпочвенной воды. Звучит глупо, но там, где я вырос, не выкопали ни колодца, не посоветовавшись перед тем с лозоискателем.

— Ты не далек от истины. Помнишь «Короткий путь»?

Он опустил голову, задумавшись. В профиль он выглядел почти так же, как в тридцать лет.

— Крытый мост, — сказал он. — Ты и другие дети подбивали друг друга переходить через него. Это меня бесило. У него был такой вид, словно он вот-вот упадет в реку. Его снесли. Кажется, в 1985-м?

— Да. Только вот для меня он так и не рухнул. Когда мне надо было что-то найти, я могла поехать в лес, и он появлялся снова, я могла проехать по нему к любой потерявшейся вещи. В детстве я ездила по нему на «Роли». Помнишь велосипед, который ты подарил мне на день рождения?

— Он для тебя был слишком велик, — сказал он.

— А я подросла. Как ты и говорил. — Она сделала паузу, потом кивнула в сторону сетчатой двери. — Теперь у меня «Триумф», стоит там. В следующий раз я поеду по мосту «Короткого пути», чтобы встретиться с Чарли Мэнксом. Это он забрал Уэйна.

Отец не ответил. Голова у него оставалась склоненной.

— Что бы там ни было, мистер МакКуин, — сказал Лу, — я верю каждому слову этой безумной истории.

— Ты только что по нему проехала? Прямо сейчас? — спросил отец. — По этому твоему мосту?

— Три минуты назад я была в Айове. Виделась с женщиной, которая знает — знала — о Мэнксе. — Лу нахмурился, услышав, что Вик говорит о Мэгги в прошедшем времени, но она продолжила, прежде чем он смог бы ее перебить, задав вопрос, на который у нее не было сил отвечать: — Ты не должен принимать это на веру. Как только ты расскажешь мне, как пользоваться АНФО, я заставлю мост появиться снова, чтобы поехать дальше. Ты его увидишь. Он больше твоего дома. Помнишь Снаффлупагуса из «Улицы Сезам»?[169]

— Воображаемого друга Большой Птицы? — спросил отец, и она почувствовала, что он улыбается в темноте.

— Мой мост не такой. Он не какая-то выдуманная штуковина, которую могу видеть только я. Если тебе совершенно необходимо его увидеть, я могу вернуть его прямо сейчас, но… но лучше подожду, пока придет пора ехать. — Она бессознательно потянулась рукой к скуле под левым глазом, чтобы потереть ее. — У меня в голове уже словно бомба взрывается.

— Все равно ты прямо сейчас не поедешь, — сказал он. — Ты только что сюда добралась. Посмотри на себя. Ты не в форме. Тебе нужен отдых. И, вероятно, врач.

— Сколько мне надо, я уже отдохнула, а если я обращусь в больницу, любой врач пропишет мне пару наручников и поездку в карцер. Федералы думают — не знаю, что они там думают. Что я убила Уэйна, возможно. Или что я вляпалась во что-то незаконное и Уэйна захватили, чтобы меня проучить. Они не верят мне насчет Чарли Мэнкса. Я не могу их винить. Мэнкс умер. Его даже частично вскрыли. Я кажусь чертовой психопаткой. — Она оборвала себя, посмотрела на него в темноте. — Почему же ты мне веришь?