Приблизительно год спустя после того, как гипноз принес ей исцеление, болезнь фрау Сесилии приняла новый и неожиданный оборот. Внезапно у нее стали появляться ощущения, совершенно не похожие на то состояние, с которым она свыклась за последние годы, но, немного поразмыслив, пациентка заявила, что раньше с нею такое уже случалось и эпизоды эти были рассеяны по всему пространству ее болезни (растянувшейся на тридцать лет). И тут действительно обнаружилось на диво много истерических эпизодов, которые пациентка могла датировать определенным моментом в прошлом, а вскоре выявились и зачастую весьма запутанные мыслительные связи, определявшие последовательность этих эпизодов. Это напоминало серию картинок с пояснительным текстом. Наверное, нечто подобное имел в виду Питр[8], когда вел речь о своем delire ecmnesique[70]. Весьма примечательно было то, каким образом воспроизводилось подобное состояние, относящееся к прошлому. Сначала на фоне прекрасного самочувствия у пациентки появлялось особого оттенка патологическое настроение, которое она всегда недооценивала и объясняла обыкновенными событиями, произошедшими за последние несколько часов; затем по мере помутнения сознания у нее появлялись истерические симптомы: галлюцинации, боли, судороги, продолжительный громкий бред, и, наконец, вслед за ними в виде галлюцинации воскрешалось событие прошлого, которое могло послужить объяснением первоначального настроения и детерминировать соответствующие симптомы. После того как разыгрывалась заключительная сцена припадка, все снова прояснялось, недомогание исчезало, как по волшебству, и она опять чувствовала себя прекрасно – до следующего припадка спустя полдня. Обычно за мной посылали, когда припадок был в самом разгаре, и я при помощи гипноза провоцировал воспроизведение травматического события и искусственным образом приближал окончание припадка. Пройдя с пациенткой несколько сотен таких циклов, я узнал много нового о детерминировании истерических симптомов. Именно наблюдение за этой примечательной пациенткой совместно с Брейером послужило непосредственным поводом для опубликования нашего «Предуведомления».
Наконец пришла пора и для воспроизведения событий, связанных с лицевой невралгией, лечением которой я сам занимался в свое время, когда приступ невралгии был текущим. Мне не терпелось узнать, не была ли невралгия обусловлена психическими факторами. Когда я попытался воскресить в памяти пациентки травматическую сцену, она тотчас преисполнилась чувством глубокой обиды на мужа, рассказала об одной беседе, состоявшейся между ними, об одной его реплике, которую она расценила как жестокое оскорбление, затем неожиданно схватилась за щеку, громко вскрикнула от боли и промолвила: «Я восприняла это как пощечину».Но тут боль и приступ разом прошли.
Не приходится сомневаться в том, что речь здесь шла о символизации; ей показалось, будто она и впрямь получила пощечину. Теперь меня спросят, каким образом ощущение того, что она получила «пощечину», могло привести к появлению внешних признаков невралгии тройничного нерва, затронувшей лишь вторую и третью его ветви, а также к обострению боли, когда она открывала рот и жевала (но не в те моменты, когда она говорила!).
На следующий день у нее снова появилась невралгия, только на этот раз ее удалось устранить благодаря воспроизведению другой сцены, которая тоже была связана с оскорблением. Так продолжалось девять дней; судя по всему, на протяжении многих лет оскорбления, особенно словесные, вызывали у нее новые приступы лицевой невралгии путем символизации.
В конце концов мы добрались и до первого приступа невралгии (случившегося более пятнадцати лет назад). В данном случае произошла не символизация, а конверсия за счет синхронии; она уловила печальный взгляд и восприняла его как укор, который подал ей повод оттеснить вереницу других мыслей. Стало быть, в данном случае все сводилось к конфликту и защите; больше ничем объяснить появление невралгии в тот момент невозможно, если только не предположить, что тогда у нее слегка болели зубы и лицо, а это не так уж и маловероятно, поскольку в то время она как раз была на первых месяцах первой ее беременности.
Итак, судя по всему, эта невралгия стала отличительным признаком определенного психического возбуждения за счет обыкновенной конверсии, но в дальнейшем бередить ее могли созвучные ей ассоциации благодаря конверсионной символизации; собственно говоря, то же самое наблюдалось и в случае фрейлейн Элизабет фон Р.
Приведу второй пример, позволяющий показать, сколь действенной бывает символизация в других условиях: как–то у госпожи Сесилии разболелась правая пятка, она чувствовала колющую боль в пятке при ходьбе и не могла на нее ступить. В ходе анализа ей припомнилось, как она некогда оказалась в одной лечебнице за границей. Восемь дней она пролежала в своей палате, а потом за ней зашел лечащий врач, чтобы впервые сопроводить ее к табльдоту. Она ощутила боль в тот момент, когда взялась за его руку, намереваясь выйти из палаты; когда она воспроизводила эту сцену, боль исчезла, как только пациентка сказала, что тогда ею овладел страх, поскольку она не знала, сможет ли «правильно держать себя» в незнакомом обществе!
Этот пример возникновения истерического симптома за счет символизации на основе расхожей фразы кажется убедительным, почти комическим. Однако при ближайшем рассмотрении всех обстоятельств предпочтительной представляется другая трактовка. В то время у пациентки вообще болели ноги, именно из–за этого она так долго не вставала с постели; и нельзя не согласиться с тем, что под влиянием страха, овладевшего ею в тот момент, когда она сделала первый шаг, из всех ее тогдашних болевых ощущений выбрана была именно подходящая для символизации боль в правой пятке, дабы преобразовать ее в психическую альгезию и сохранить надолго.
В этих случаях механизму символизации отводится второстепенная роль, что в точности соответствует общему правилу, но я располагаю и другими примерами, подтверждающими возможность возникновения истерических симптомов исключительно за счет символизации. Один из самых красноречивых касается все той же фрау Сесилии. Однажды, когда ей было пятнадцать лет, она лежала в постели под присмотром своей строгой бабушки. Неожиданно девушка вскрикнула, ощутив во лбу над переносицей сверлящую боль, которая продержалась у нее после этого в течение недели. В ходе анализа это го болевого ощущения, которое было воспроизведено ею спустя почти тридцать лет, она сообщила, будто бабушка бросила на нее тогда столь «сверлящий» взгляд, что тот словно пронзил ей лоб. Она боялась, что пожилая женщина смотрит на нее с недоверием. Высказывая эту мысль, она неожиданно расхохоталась, и боль тут же прошла. Я усматриваю в этом не что иное, как механизм символизации, который в известном смысле представляет собой нечто среднее между механизмом самовнушения и механизмом конверсии.
Во время наблюдения за фрау Сесилией М. мне удалось собрать настоящую коллекцию образчиков подобной символизации. Многие физические ощущения, которые обыкновенно считаются органическими по природе, имели у нее психическое происхождение или, по меньшей мере, могли так истолковываться. Определенные переживания сопровождались у нее ощущением покалывания в области сердца («У меня от этого сердце закололо»). Истерическую боль, которая пронизывает голову, точно гвоздь, она старалась унять так, словно ее изводила какая–то мысль («У меня что–то засело в голове»); боль действительно проходила всякий раз, когда волновавшая ее проблема разрешалась. В момент оскорбления у нее возникало ощущение истерической ауры в горле, которому сопутствовали такие мысли: мне придется это проглотить. Насчитывался целый ряд сопутствующих друг другу ощущений и представлений, при которых то ощущение вызывало определенное представление, позволяющее его истолковать, то представление создавало за счет символизации определенное ощущение, а нередко бывало трудно разобрать, какой из двух элементов появился раньше.
