— Остановитесь, — предупредила Эйлин.

— Одаренную настоящим чувством юмора, — закончил он. — Жалею, что разочаровал вас.

— Я нисколько не разочарована, я и ждала чего-нибудь банального! Мой дом третий слева — благодарю вас.

Она без его помощи вышла из автомобиля и проткнула ему руку, а он в это время смотрел на дверь.

— Номер шестьдесят три, — сказала Эйлин. — Но не пишите, если только не случится чего-нибудь «полицейского», спокойной ночи.

Джим Карлтон улыбался все время по пути в Уайт-холл, и чувство удовлетворения не покидало его, даже когда он шел за лакеем в кабинет сэра Джозефа Лейтона.

Имя Джозефа Лейтона было знакомо всем, получавшим паспорта, так как он был министром иностранных дел; был он худ, с аскетическим лицом, и, может быть, ни над кем так не издевались карикатуристы, как над ним.

Когда Джим вошел и поклонился, сэр Джозеф посмотрел на него поверх очков в роговой оправе и сказал:

— Садитесь, Карлтон.

Он приложил пресс-папье к письму, аккуратно вложил его в конверт и надписал адрес.

— Я только что из парламента. Вы уже заходили?

— Нет, сэр.

— Гм!

Он поудобнее уселся в кресло, сложил кончики пальцев и опять посмотрел на сыщика поверх очков.

— Ну, как идет дело? — спросил он и прибавил: — Я прочел присланные вами каблограммы. Любопытно, очень любопытно. Вы перехватываете их?

— Лишь некоторые, сэр, — сказал Джим. — Большая часть корреспонденции Рата-синдиката идет другими путями. Но и из этих видно, что Рата готовится к генеральному сражению. Я полагаю, что кредитные учреждения всего мира получили подобные инструкции.

Сэр Джозеф открыл ящик стола, вынул пачку бумаг, скрепленных медной пряжкой, и стал медленно переворачивать.

— Вот это, кажется, довольно типично.

Это было сообщение, адресованное Рата-синдикату на Уолл-стрит.

Дальше шли два исписанных листа, и против каждого сорта бумаги стояло число, сколько должно быть продано.

— Да, — сказал сэр Джозеф, задумчиво поглаживая свои белые усы. — Необыкновенно! Замечательно! В письме своем вы говорите, что все эти бумаги тотчас же упадут, как только появится угроза войны. Но с кем же мы будем воевать? Положение на континенте устойчивее, чем когда-либо, марокканский вопрос улажен. Читали вы мою вчерашнюю речь в парламенте?

Джим кивнул.

— Честное слово, — сказал сэр Джозеф, — я очень далек от неоправданного оптимизма, но от Китая до Перу не вижу на горизонте ни облачка.

— Может быть, что-нибудь с Америкой? Я припоминаю, что читал что-то о мандатах в Южных морях…

Сэр Джозеф улыбнулся.

— Америку ни в коем случае нельзя считать источником осложнений, — сказал он. — Истинное различие между американским духом и британским то же самое, что и между консервативным и либеральным образом мыслей, или между республиканским и демократическим. Мы никогда не будем пламенными друзьями с американцами, как и республиканцы Соединенных Штатов с демократами. В одном пункте мы расходимся.

— Относительно России, — подсказал Джим.

Сэр Джозеф покачал головой.

— Нельзя ссориться с больным ребенком, — сказал он, — какой бы он ни был скверный. И я должен сказать, наши с ней отношения улучшаются.

Джим взял бумаги и внимательно прочел их.

— Я думаю, — сказал министр, и глаза его блеснули, — вы провидите какой-то дьявольский заговор, чтобы втянуть весь мир в войну. Прав я? Тайные агенты, покупка секретных планов, совещания маскированных высокопоставленных дипломатов в погребах?..

— Ничего такого романтического, — улыбнулся Джим. — Нет, я воспитан не в такой школе. Я знаю, как делаются войны. Они появляются, как грозовые тучи — из тумана над лугами и полями. Назовите их «облаками национальных предрассудков» — и вы будете иметь грубую, но верную иллюстрацию.

— А кто же ваш идеальный заговорщик, мистер Карлтон? Я знаю, за Рата-синдикатом вы чувствуете Гарло, строящего дьявольские планы возмущения наций?

— Я думаю, что Гарло стоит за многими крупными происшествиями, — медленно произнес Джим, — у него слишком много денег, но можете ли вы отнять у него хоть часть?

— Мы стараемся, — сухо сказал министр, — но он из тех немногих англичан, которые без жалоб переносят повышение налогов.

Джим вернулся в Скотленд-Ярд, надеясь найти там Элка, но тот уехал в Девоншир, чтобы встретить Ингла при выходе из тюрьмы и довезти его до Лондона. Конечно, миссия инспектора не имела отношения к Эйлин, а тем более не являлась гуманным желанием подготовить Ингла к известию о грабеже.

Первой мыслью Карлтона было, что это преступление имело особые причины и смысл. Было украдено что-то ценное, что оправдывало риск. Появление Гарло тотчас же после обнаружения преступления убедило Карл-тона, что визит этот был связан с ограблением сейфа. Гарло должен был присутствовать на банкете в Сити. В газетах его имя было названо в числе гостей, а через час после инцидента на набережной он явился в Фозеринг-Меншен и даже не потрудился дать какое-нибудь объяснение, хотя знал, что за ним следят.

Раннее утро встретило инспектора Элка дрожащим от холода на маленькой принстоунской платформе. На ней почти не было народа; оставалась минута до отхода поезда, когда он увидел двух людей, направляющихся к станции. Один был надзиратель, другой худой человек в плохо сидящем синем костюме. Надзиратель скрылся в кассе и вернулся с билетом, который передал худому человеку.

— До свидания, Ингл, — сказал служитель и протянул руку, которую бывший арестант неохотно пожал.

Он вошел в вагон и повернулся, чтобы запереть дверь; в эту минуту появился Элк, и они сразу узнали друг друга. В острых глазах Артура Ингла мелькнуло подозрение.

— Хелло! Что вам нужно? — резко спросил он.

— Ах, это вы, Ингл, — запыхавшись сказал Элк. — Пять лет назад…

— Что вам нужно? — повторил Ингл.

— Мне? Ничего! Я был в тюрьме, допрашивал относительно приятеля одного из этих пересмешников, но вы знаете, что это за народ, — сказал Элк, зажигая сигару и предлагая другую своему спутнику.

Ингл взял коричневый цилиндр, понюхал его и, откусив кончик, принял огонь от сыщика.

— Постойте-ка, я на днях что-то слышал о вас… Что это было? — Элк с видом крайнего смущения взялся за лоб. — Ах, вот что! — сказал он. — В вашей квартире были воры.

Сигара выпала из руки Ингла.

— Грабеж? Что украдено?

— Кто-то открыл сейф в запертой комнате…

Ингл вскочил на ноги, зубы его оскалились, глаза загорелись.

— Сейф! — почти закричал он. — Открыли сейф, черт бы их побрал! Им мало того, что я уже отсидел пять лет, они хотят меня еще упрятать?

Элк не мешал Инглу бесноваться, пока голос его не упал до хриплого шепота.

— Надеюсь, деньги целы?

— Деньги! — прорычал Ингл. — Вы думаете, что я из тех, кто хранит деньги в сейфах? Вы знаете, что пропало? Это сделали вы, полицейские. Вот почему вы здесь! Арест у дверей тюрьмы, да?

— Дорогой мой, не понимаю, о чем вы говорите. — Элк казался огорченным. — Вы так же арестованы, как и я. Вы могли бы выйти сейчас, если бы поезд не двигался. И, выдержав паузу, он спросил: — Что же они у вас стащили?

Прошло много времени, прежде чем Ингл пришел в себя.

— Если вы не знаете, так и я не скажу, — он скрипнул зубами, и в глазах его блеснул огонь фанатизма. — Вы и вам подобные называли меня вором, — быстро заговорил он. — Вы заклеймили меня и посадили в тюрьму. Я теперь пария, прокаженный! За что? За то, что снял немножко ворованных сливок! За то, что взял немного денег, выжатых из потных тел, из разбитых сердец! Это были мои деньги, мои! — Он ударил себя в грудь костлявым кулаком, глаза его горели. — Деньги принадлежали мне, моим товарищам, людям, которые там… — Он показал туда, где виднелось мрачное тюремное здание. — Я отнял их от толстых, жирных людей и рад! Одной драгоценностью будет меньше у их отвратительных женщин; на один мотор меньше придется чистить их рабам!