Великий ваятель закончил речь и отступил, довольный, а бурный восторг учеников, слушавших затаив дыхание, выразил общее согласие.

Клеофрад перешел со своего места и встал между Таис и Эрис.

— Никто не мог сказать более ясно и мудро, чем ты. Я добавлю только одно, может быть потому, что агесандровская Афродита запомнилась как пример, мне антагонистический. Взгляните, перед вами две прекрасные жены очень разных народов. Великий Лисипп сразу показал нам, насколько они похожи, созданы богами по одному канону. Но он забыл об очень важной черте красоты — у обеих груди расположены высоко, широкочашные и более округлы, чем у модели Агесандра. У его Афродиты, несмотря на зрелость тела, груди приострены, как в юности, и в то же время их метрические средоточия по меньшей мере на целый дактиль опущены ниже, чем у Таис и Эрис. Это не ошибка мастера, а лишь слепое следование модели — у сириек нередки такие пропорции.

— Ты прав, Клеофрад, я хуже тебя запомнил творение Агесандра, и я согласен с тобою, — ответил Лисипп.

И великий скульптор Эллады, и оставшийся безвестным мастер немногих изваяний женщин, если бы смогли прозревать будущее, огорчились бы куда сильнее, узнав, что тысячелетия спустя неправильная трактовка Агесандром женского тела будет принята художниками грядущего за истинный канон эллинской красоты…

— Ты тоже хочешь добавить что-то, Лептинес? — спросил Лисипп. Эфесский ваятель простер руку, призывая к тишине.

— Ты также ничего не сказал о задней стороне тела.

— Там нет особенностей в сравнении с Агесандром, то есть со статуей, пробудившей спор между нами, — нахмурился Лисипп.

— Нет, великий мастер, есть! И ты сам сказал об опущенных и плоских ягодицах сирийской модели Агесандра. Как видишь, наша модель сфайропигеон (круглозадая). — Он провел ладонью по воздуху, повторяя очертания Таис и не смея коснуться тела знаменитой красавицы.

— Да, конечно! Причина та же — развитие танцевальных мышц, выгибающих тело назад и вперед. Их наибольшая выпуклость перемещена выше и сильнее выступает, образуя резкую округлость. Милосская статуя плоска в верхней части, модели Поликлета и Кресилая вообще плоскоспинные. Глядя на эти модели, ясно видишь, что, танцуя не только балариту, но даже эвмелейю, они не достигнут первенства. А наши гостьи способны на любой самый трудный танец, не правда ли, Таис?

— Зачем спрашивать у «четвертой Хариты»? — воскликнул Лептинес. — Может ли она? — он указал на Эрис.

— Покажи им, Эрис, прошу тебя, что-нибудь из танцев Великой Матери, — сказала Таис, — это нужно для них.

— Зачем?

— Для понимания женской силы и красоты, для создания изображений богинь, захватывающих воображение тех, кому не пришлось в жизни встретить тебе подобных.

— Хорошо, госпожа!

И черная жрица повела плечами, изворачиваясь винтом то в одну, то в другую сторону, несколько раз перегнулась, разминаясь.

Окружающие поспешно отступили, толкая друг друга.

Эрис вынула из волос кинжал и благоговейно подала его Таис. Лептинес попытался было посмотреть оружие, но Эрис так сверкнула на него глазами, что он отдернул руку. Зато Лисиппу она позволила взять кинжал. Великий художник замер при виде древней драгоценности. Узкий клинок из твердейшей черной бронзы, отделанный параллельными золотыми бороздками, увенчивал рукоятку из электрона в форме «тау» очень тонкой работы. Верхняя горизонтальная перекладина, слегка выгнутая, с головами грифов на обоих концах, была отлита заодно с утолщенной посередине цилиндрической ручкой, пересеченной поперек кольцеобразными бороздками. Между бороздками, с внешней стороны, ручку украшали три круглых черных агата. У клинка рукоятка разветвлялась надвое, охватывая утолщенное основание двумя когтистыми лапами грифов. Оружие создавали мастера, умершие немало веков тому назад. Оно стоило больших денег, однако все черные жрицы были вооружены точно такими кинжалами. Таис взяла нож у Лисиппа, и Эрис облегченно вздохнула. Повернув голову к Таис, она попросила напеть утренний гимн Матери Богов, известный афинянке.

— Начни медленно, госпожа, и ускоряй ритм через каждую полустрофу.

— «Ранней весной я иду по белым цветам асфоделей, — начала Таис, — выше встает солнце, ускользает тень ночи…»

Эрис подняла руки над головой, сложив их особенным способом — ладонями вверх, и медленно стала выгибаться назад, устремив глаза на свою грудь. Когда темные кончики ее широких, как степные холмы, грудей встали вертикально, будто указывая в зенит неба, Эрис повернула лицо направо и, отбивая ритм правой ногой, начала поворачиваться справа налево, поднимая и вытягивая для равновесия правую ногу. Между полузакрытыми веками ее глаз просвечивали полоски ярких голубых белков, а рот сложился в недобрую белозубую усмешку.

Таис ускорила ритм напева. Не меняя позы, Эрис вращалась то в одну, то в другую сторону, неуловимо перебрасывая ступни босых ног.

Лисипп радостно показывал на нее — кто, кроме особо подготовленной танцовщицы, мог бы сделать такое?

Таис хлопнула в ладоши, останавливая черную жрицу, и та, распрямившись рывком, замерла.

— А теперь покажи им еще священный танец мю, — сказала афинянка.

— Здесь, перед сборищем мужей? — усомнилась Эрис.

— Говорю тебе, это не просто мужи, а художники и поэты. Покажи только вступление…

Эрис послушно встала в позу ореады дионисийских мистерий: руки сплетены в пальцах и положены на голову, тело выпрямлено, ступни скрещены, упираясь на пальцы. Афинянка попросила барабан или бубен. Инструмента в доме ваятеля не оказалось. Принесли огромный систр — полумесяц из сильно звенящего серебряного сплава, подвешенный на двух цепочках. Таис ударила деревянным молотком. Гулкий звон наполнил весь дом. Эрис вздрогнула, а систр продолжал звенеть, не давая ритма. Таис стала прижимать пальцами рог серпа вслед за ударами. Получилась нужная отрывистость ритма.

Удар — правое бедро Эрис выдалось в резком изгибе, чтобы опасть со следующим звоном систра, в то время как мышцы по обе стороны пахов вздулись, углубляя нижнюю часть живота. Еще удар — выступило левое бедро, а талия вжалась сильной западиной, как будто ее перетянули верейкой. Казалось, по линиям тела Эрис прочертилась буква «мю», священный женский знак. С повторением мелодии систра знак за знаком проносились по телу черной жрицы, ускоряя свой бег.

Фрагмент танца, который удавалось целиком увидеть лишь немногим, произвел сильнейшее впечатление на индийских художников. Старший из них склонился вперед, простирая руки. Эрис остановилась. Он сорвал драгоценный камень, сверкавший над его лбом в головной повязке, и протянул Эрис, проговорив что-то на своем непонятном языке. Эрис посмотрела на хозяйку, та — на переводчика.

— Наш прославленный мастер подносит свою единственную драгоценность в знак предельного восхищения совершенством души, тела и танца: всех трех главных составляющих читрини, — сказал переводчик.

— Видишь, Эрис? Придется взять дар. От такого знака уважения не отказываются. Чужеземец разглядел в тебе совершенство души, а вот нашим мастерам твое положение мешает, — тихо прибавила Таис своей рабыне. — Как сказал индиец? Читрини? Что это такое? — громко спросила она.

— Попросим почтенного гостя разъяснить, — поддержал Лисипп.

Пожилой индиец попросил доску с нанесенным на нее слоем алебастра. Такие употреблялись художниками для больших эскизов. Переводчик выступил вперед, поклонился, воздел руки и сложил их передо лбом в знак готовности служить гостю и хозяину.

— Поклонение женщине, ее красоте у нас, мне кажется, сильнее, — начал индиец, — и сила прекрасного в нашей стране больше, чем у вас. Мы считаем, что любовное соединение мужчины и женщины в должной обстановке увеличивает духовность обоих и улучшает Психею — душу зачинаемого потомства. Сами великие и величайшие боги не только покорны чарам небесных красавиц — апсар, гетер в вашем понимании, но и пользовались ими как могущественным оружием. Главная гетера небес Урваши назначена соблазнять мудрецов, когда они достигают слишком высокого совершенства в могуществе с богами. У нас физическая любовь возвышена не только до служения красоте и тайнам природы, как в Элладе, но до служения богам, как это было у предков индийского народа на Крите, в Азии и Финикии.