— И мужчины и женщины? — спросила Таис.

— Разумеется! — ответил жрец. — Необходимо действие. Одного лишь желания мало. Чтобы возвыситься до подлинного служения Ратри и великого духовного подъема, освобождающего от низких мимолетных желаний, он и она, совершающие обряд, или по крайней мере хоть один из них, должны пройти долгую подготовку тела и всех чувств.

— Мы также проходим долгое обучение, — заметила Таис.

— Не знаю, каково оно, — сказал темнолицый, — если ты увидишь «поцелуй змея», то поймешь сама могущество наших тантрических путей.

— Когда можно увидеть? — нетерпеливо спросила Таис.

— Хоть сейчас.

— Можно ли послать за моей подругой?

Таис, Лисипп и Эрис спустились по узкой лестнице в обширное подземелье под башней. Переводчик остался наверху. Эллины сносно понимали по-персидски, а индийцы свободно владели этим языком.

В просторном квадратном помещении, сильно освещенном бездымными индийскими факелами, их встретили две светлолицых и одна темнокожая, маленькая и крепкая молодая женщина лет тридцати, походившая на старшего жреца.

— Моя сестра, — сказал он, угадывая мысли гостей. — Она и есть наша Нагини, повелительница змей.

— И посвященная в Тантру? — спросила Таис.

— Без этого — смерть! — сурово ответил жрец. — Она выполнит не только обряд, но и все приготовления к нему. Сядьте.

Они уселись у стены на холодноватую каменную скамью. Явилась четвертая девушка, неся большую плоскую чашу с теплым душистым молоком и пучок пахучей травы. Повелительница змей сбросила одежду. Девушка вытерла все ее бронзовое тело травой, намоченной в молоке, высоко зачесала волосы и привязала мягкий кожаный передник, доходивший от ключиц ниже колен. Не глядя на посетителей, спокойная и серьезная, повелительница змей подошла к тяжелой металлической двери, держа в руке золотую чашку, до краев наполненную молоком. По ее знаку опустилась частая решетка, отгородившая ее помощниц и гостей. Девушки поднесли к губам инструменты вроде флейт. Одна повела протяжную тихую мелодию, вторая разбивала ее ритмом свистящих звуков. Маленькая темнокожая жрица запела высоким голосом, вместо припева издавая резкий вибрирующий свист. Она распахнула дверь левой рукой и раскинула обе крестом, продолжая держать чашу в правой. За дверью зияла черная пустота пещеры.

В самом конце ее неясно светилась щель — видимо, там существовал узкий проход к свету. Некоторое время жрица пела под аккомпанемент флейт, очень долго, как показалось Таис в напряженном ожидании чего-то ужасного. Вдруг темнокожая женщина согнулась и поставила чашку за порогом двери. Флейтистки смолкли. Отчетливо послышалось шуршание тяжелого тела, скользившего по каменному полу. Из тьмы пещеры высунулась плоская голова с очень широким затылком. Два ясных, отливающих пурпуром глаза пронзительно оглядели всех, как показалось Таис. Голова с квадратами чешуи, подобных нагрудной броне воина, мимоходом окунулась в молоко.

Жрица позвала мелодичным свистящим звуком. В подземелье скользнула гигантская змея двадцати локтей длины, с черновато-зеленой спиной, кое-где ниже по бокам очень густого оливкового цвета. Неробкая афинянка почувствовала холодок по спине, нашла руку Эрис, и та ответила ей взволнованным сжатием пальцев.

Змей свернулся кольцами, устремив не ведающий жалости или страха взгляд на маленькую жрицу, почтительно ему поклонившуюся. Продолжая свой напев, она подняла высоко над головой сложенные ладонями руки и, вытянувшись на пальцах, стала раскачиваться в стороны боковыми изгибами, на плотно сомкнутых ногах, сохраняя удивительное равновесие. Раскачивание учащалось. В такт ему громадный змей стал ерзать по полу, извиваясь, и поднялся так, что его голова оказалась на уровне прически маленькой жрицы. Только сейчас Таис заметила вплетенные в волосы девушки три перевязи, снабженные рядами сверкающих полированных острий. Змей раскачивался в такт со жрицей, медленно приближаясь. Внезапно она вытянула правую руку и погладила чудовище по голове, неуловимо быстро отпрянув от разинутой пасти, которая ударила в место, где за долю секунды перед этим было ее лицо.

Снова повторилось раскачивание и пение, жрица, с красотой и соразмерностью танцовщицы переступая маленькими босыми ногами, приближалась к змею. Улучив момент, она взяла обеими руками его голову, поцеловала и опять отпрянула. Гад бросался с едва заметной глазу быстротой, но всякий раз повелительница змей точно угадывала его намерение и отстранялась еще быстрее. Трижды молодая женщина целовала гада в голову, с непостижимой легкостью ускользая от его укуса или подставляя змею край своего передника, куда он погружал свои длинные ядовитые зубы. Наконец раздраженный змей взвился спиралью, бросился на девушку, промахнулся и замер, качаясь и нацеливаясь снова. Жрица выгнулась вбок, хлопнула в ладоши опущенных рук и молниеносно рывком вперед, на одно кратчайшее мгновение, прижалась губами к змеиной пасти. Змей ударил в ту же секунду. На этот раз он не остановился и погнался за жрицей. Непостижимо, как она смогла увернуться и ускользнуть в узенькую дверь за решетку, которую заранее распахнула и захлопнула четвертая девушка.

Лязг металла, тупой удар тела змеи и свист разозленного гада отозвались стихийной силой на натянутых, точно струны, чувствах Таис.

— Что будет теперь?! — громко вскрикнула она на аттическом наречии, и индийцы удивленно уставились на нее.

Лисипп перевел, и старший жрец усмехнулся.

— Ничего. Мы уйдем, факелы погасят, и Наг возвратится к себе в пещеру. Там устроена площадка, куда он выползает греться на солнце. А в это время закроют дверь.

— Он сильно ядовит? — спросила Таис.

— Подойди к моей сестре, — ответил жрец.

С почтительностью и не без примеси страха, афинянка приблизилась к маленькой женщине, стоявшей без волнения и позы, с любопытством глядя на эллинов. Почувствовав резкий запах, напоминавший раздавленный лист чемерицы, Таис увидела, что передник повелительницы змей залит желтозеленой жидкостью, медленно стекавшей на пол.

— Яд! — пояснил жрец. — С каждым броском Наг, готовясь укусить, выбрызгивает его из своих зубов.

— И яд силен? — спросил Лисипп.

— Это самая большая и самая ядовитая змея Индии. Конь и слон умирают через минуту, человек и тигр живут дольше — две, по вашему счету времени. Этого яда хватит на три десятка человек.

— Она приручена сколько-нибудь? — вдруг заговорила Эрис, чисто выговаривая персидские слова. — Ведь ее давно привезли сюда?

— Приручить Нага невозможно! Тварь не ведает благодарности, привязанности, страха или беспокойства. Она лишена почти всех чувств, свойственных животному с теплой кровью, и походит в этом на людей толпы самого низшего разряда. Только необычайное искусство нашей Нагини спасает ее от смерти, стерегущей каждое мгновение.

— Тогда зачем она делает это? — Таис взглянула на маленькую жрицу, осторожно сворачивавшую обрызганный ядом передник, и теперь совсем похожую на древнюю бронзу с сильными формами женщины, привычной к труду земледельца.

— Каждый из нас имеет потребность вновь и вновь испытывать себя в искусстве, особенно если оно опасно и неисполнимо другими людьми. Кроме того, могущество тантрической подготовки дает ей надежный щит!

— Если Тантра столь сильно влияет на чувства, сердце и тело людей, то можешь ли ты исцелить молодого художника от чрезмерной и безнадежной любви к моей подруге?

— Художники занимают место посредине, между последователями аскетизма и Тантры. Поэтическая мысль не боится искушения, поскольку сама поэзия коренится в любви, которая есть желание, а желание — надежда продолжать жизнь. Истинная поэзия отбрасывает все фальшивое и в этом подобна аскезе, но в то же время сгорает в пламени Эроса к возлюбленной или Музе. Эта двусторонняя способность художника затрудняет лечение. Все же попробуем.

— В чем состоит лечение?

— Каждая мысль проявляется внешне, если внимание сильно сосредоточено на ней. Напряженное желание вызовет нужное следствие.