Валя смутилась. Неужели действительно она особенно интересуется Игорем и все это видят? Но это же вполне естественно. Если бы у Федоренкова или у Журавлева были такие рекорды, она бы знала их тоже. Даже наоборот: она в ссоре с Игорем, почти не разговаривает с ним, с тех пор как он так грубо отказался от ее помощи. Теперь она сама видит — смешно было любительнице предлагать помощь и советы мировому чемпиону. Но, так или иначе, Игорь был непростительно груб. Потом он, правда, старался загладить свою грубость, много раз подходил с приглашениями, с билетами. Валя всегда отказывалась. Она нарочно не разговаривала с Игорем. Пусть не думает, что его слава имеет для нее значение, что рекорды оправдывают грубость.

Заметив смущение Вали, Коля Казаков, что-то слыхавший о разговоре на лыжной гонке, поспешил ей на помощь.

— Валя не пойдет. — сказал он. — Это для нее неудобно.

Но Валю возмутили эти слова. С какой стати Казаков высказывается за нее! Она сама знает, что ей удобно и что неудобно. И только из чувства противоречия Валя объявила:

— Ничего особенного я тут не вижу. Возьму и спрошу.

Игорь очень обрадовался, когда Валя подсела к нему на уроке английского языка, как в старые времена. Опять они читали простые и премудрые фразы из учебника и Валины пушистые волосы касались щеки Игоря.

— «What will you do in the Sunday? Что вы делаете в воскресенье? — читали они. — В воскресенье я занимаюсь спортом».

— А помнишь, как я уговаривала тебя заниматься спортом? — неожиданно сказла Валя.

Игорь кивнул головой. Он помнил очень хорошо.

— Ты, наверное, смеялся надо мной про себя, — продолжала Валя. — Прикидывался новичком, а сам тренировался по секрету.

— Я не тренировался по секрету, — просто сказал Игорь.

— Но как же ты стал чемпионом без тренировок?

Игорь услышал вечный подозрительный вопрос: «Как ты достиг этого?» — и со вздохом отодвинулся.

— Валя! — сказал он. — Я мог бы ответить тебе так же, как и другим: «Работал над собой». Но дело не только в этом. Дело в том, что мне помогает один человек. И я дал ему слово ничего не говорить об этом… И тебя прошу…

— Старый тренер, да?

— Он старик и сам выступать не может… — Игорь замялся. — И не спрашивай, Валя. Именно тебе-то я и не хочу лгать, потому что из-за тебя только все это случилось. На каждом выступлении — да что, на каждом метре дистанции я думал: «Валя об этом услышит, Вале это понравится». И что бы я ни делал, я всегда спрашиваю себя: «А как бы отнеслась к этому Валя?» Я мог бы сделать все, что ты захочешь, все, что ты потребуешь. Каждый день, каждая минута — только о тебе, только для тебя! Валя, Валя… больше я ничего не знаю. Тебе смешно, наверное, все, что я говорю?

Валя чуть-чуть дотронулась до руки Игоря.

— Не надо, — шепнула она. — Это не смешно, это… это… Словом, не надо… Потому что я могу быть только другом тебе. Но я даю слово: я буду настоящим другом.

На перемене товарищи окружили Валю.

— Ну? — хором спросили они.

— Ничего нового, — уклончиво сказала Валя. — Говорит, работаю и вам советую.

Она, чувствовала, что не могла нарушить слово настоящего друга.

— Приезжай, — сказала Валя и повесила трубку.

— Опять Надеждин! — недовольно протянул Коля Казаков. — Зачастил он к тебе. Последний месяц просто не выходит из твоего дома.

— Он по делу, — сказала Валя. — У него на стометровке…

Игорь привел в смятение спортсменов всего мира. Скромно заявив в частной беседе, что намерен побить все мировые рекорды по всем видам спорта. Газеты были потрясены этим чудовищным заявлением. Но от русского самородка всего можно было ожидать.

Сейчас Игорь хотел побить мировой рекорд в беге на от сто метров. Прежде он не брался за эту дистанцию, зная, какое значение имеет на ней техника бега, и старта в особенности. Игорь, как известно, не владел техникой в достаточной мере, он брал исключительно быстротой и выносливостью как раз на длинных дистатнциях, где старт не играет большой роли. Но, завоевав все дистанции — от двадцати тысяч до четырехсот метров, — Игорь обратился к классической «стометровке». Поставить мировой рекорд здесь было заманчиво. Именно на этой дистанции человеческие возможности, казалось, были исчерпаны.

С 1927 года, когда Корниенко поставил всесоюзный рекорд, пробежав сто метров за 10,7 секунды, этот результат держался тринадцать лет, пока Головкин не улучшил его на 0,1 секунды. Мировой рекорд — 10,3 секунды — также держался годами. Десяток спринтеров Америки, Европы и Азии показывали это время и не могли его побить, пока негр Оуэнс не пробежал сто метров за 10,2 секунды. Другой негр, Пикок, один раз в жизни показал время — 10 секунд ровно, но этот результат не засчитали из-за попутного ветра.

Казалось, человеческий организм уперся здесь в какую-то стену, предел физиологических возможностей, если спринтеры всего мира тратили десятки лет, чтобы продвинуться на одну десятую секунды. Но Игорь, уже сломавший столько пределов, с легкостью заявил, что намерен поставить рекорд и на ста метрах.

Он потратил много дней, старательно изучая старт, как отметили корреспонденты в записных книжках, «чемпион чувствует себя очень уверенно, шутит с товарищами и расспрашивает о премьере в Малом театре».

«На старт!» Ветерок треплет высоко поднятый красный флажок. Ветер боковой — Игорю не угрожает судьба Пикока. У соседей лица налиты кровью. Игорь сам волнуется: не прозевать бы… «Внимание! Марш!!» Команда не слышна в звуке выстрела пистолета стартера. Флажок резко обрывается вниз, разгибаются спины, вылетают на дорожку тела. Мелькают кулаки, колени в темпе барабанной дроби. Старт взят правильно. Темп. Темп. Темп. Ленточка финиша.

Игорь приходит третьим, со временем 11,4 секунды. Он два, и три, и четыре раза проходил дистанцию, чего не делает ни один спортсмен, и всякий раз показывал то же время.

Он взял секундометриста из клуба и занимался с ним отдельно. Результат был тот же самый — 11,4. Один только раз получилось 11,2, но, может быть, ветер дул в спину, а может, Игорь сорвал старт…

И тем не менее сегодня Игорь вновь выходит на старт стометровки. Об этом он и звонил Вале.

— Ничего у него не выйдет, — хмуро сказал Казаков. — Он уже третий раз обещает установить мировой рекорд, а бегает по второму разряду.

— Да! — вздохнула Валя. — Он чемпион, а спорта понять не может. Бег на десять тысяч или на сто метров — это же совсем разные вещи. Если он хороший стайер, отсюда уже само собой вытекает, что спринтер он никакой.

— Кажется, на-днях выяснится, что Надеждин и стайер тоже никакой.

— Но ведь он только что поставил рекорд на двадцать километров во Всесоюзном летнем кроссе!

— Как, — воскликнул Казаков, — ты ничего не знаешь? Никакого рекорда не было. Я всегда полагал, что он мошенничает, и наконец-то его поймали. В двух контрольных ящиках не оказалось его листков. Знаешь, зелененьких таких.

— Но как же это может быть?

— Не знаю как. Но я сам был в комиссии и проверял контрольные ящики. Назревает большой скандал, стоит вопрос о дисквалификации.

Валя слушала с широко раскрытыми глазами.

— Но как же, — сказала она наконец, — как он мог вообще миновать два контрольных пункта на дистанции?

— Дело в том, что эти пункты на петле. Я начерчу сейчас.

Коля вытащил из кармана записную книжку, и когда он раскрыл ее, на пол веером разлетелись вложенные в нее рубли и какие-то справки на белой и зеленой бумаге.

Валя ни за что бы не обратила внимания на них, если бы Коля только что не говорил ей о зеленых контрольных листках.

Валя подобрала одну бумажку, подлетевшую к ее ногам. «И. Надеждин. № 24», было написатно на ней.

— Что это? — спросила Валя.

Коля протянул руку.

— Пустяки! — сказал он. — Квитанция какая-то.

Валю взорвало. Она покраснела, закусила, губы.