Сделав плавный поворот, паровоз со свистом и звоном подкатил к открытой платформе.
— Двенадцатичасовой экспресс, следующий из Новрода, Нижила, Вазимы, Сибири и других пунктов дальше к востоку вплоть до Испании, прибывает на первый путь! — объявил начальник станции, шагая вдоль платформы в своем длиннополом сером сюртуке и цилиндре, ставшем почему-то непременной частью железнодорожной формы. Это была одна из местных несообразностей, забавлявших Эндрю.
Он притормозил, чтобы поглядеть на довольно необычное зрелище. Десятки рабочих, прибывших в отпуск со строительства железной дороги, шумно высыпали из вагонов, а навстречу им спешили их семьи. Однако многие из совершивших путешествие не спеша и с интересом рассматривали состав, который все еще оставался для них каким-то непонятным чудом.
Эндрю с удовлетворением отметил, что прибыли еще два римских купца с тяжелыми тюками. Их тут же окружила толпа любопытных, засыпая растерянных торговцев вопросами.
— Совсем не похоже на американские железнодорожные станции, — улыбнулась Кэтлин.
— Кое-что общее все же есть, — возразил Эндрю, разглядывая разношерстный людской поток, текший мимо них. Многие при виде его почтительно приподнимали головные уборы и отвешивали низкий поклон, касаясь рукой земли (обычай, который он хотел бы искоренить), а попадавшиеся среди них солдаты в суздальской форме лихо отдавали честь. Последним прошел небольшой отряд в синей форме 44-й Нью-Йоркской батареи, который также отдал честь Эндрю и галантно приветствовал Кэтлин.
— Здесь и в людях, и в самой атмосфере ощущаешь что-то новое, появившееся не без нашего участия, — сказала она. — Эти люди веками жили в угнетении, и, хотя порой кажется, что они сведут тебя с ума, в них есть истинно детская непосредственность. Они искренне поверили, что перед ними теперь открыт весь мир, и ничто их не остановит.
— Занимайте свои места! Поезд дальнего следования отправляется в двенадцать пятнадцать в восточном направлении с первого пути.
— И он действительно открыт перед ними, — отозвался Эндрю. — Дай бог, чтобы Михаилу и его единомышленникам не удалось все это разрушить. Это вечное проклятие демократии: в теории все прекрасно, а как дойдет до дела — только плюнешь да перекрестишься. Я мог бы, конечно, править единолично и дальше, но в конце концов это привело бы к появлению новых бояр или, пуще того, царя.
— Ох, давай лучше оставим политику, а то я замучу тебя вопросами о правах женщин, — пригрозила Кэтлин и прислонилась к его плечу.
Прозвучал пронзительный свисток; поезд под перезвон типично русских колокольчиков, подвешенных вплотную друг к другу на паровозе, отошел от платформы и, набирая скорость, миновал восточные ворота и загромыхал по разводному мосту через ров.
Ослабив поводья, Эндрю пустил лошадь рысью, и они тоже выехали за массивный земляной вал. Эндрю окинул опытным взглядом военного внешние оборонительные сооружения, защищавшие подходы к Суздалю с востока: колья, завалы, ловушки и непроходимые заросли колючего кустарника. Некоторые уже поговаривали о том, что сохранение таких мощных укреплений вокруг столицы — неоправданная затрата усилий. Однако
Эндрю считал, что отказываться от них еще рано, и требовал, чтобы их возводили также вокруг городов, восстанавливаемых к востоку от Суздаля. На юго-западе был создан оборонительный рубеж по берегам реки, получившей название Потомак. Она тянулась на сотню миль от Внутреннего моря до начала больших лесов. Всю систему передней линии обороны планировалось закончить к осени, на случай если меркам тоже вздумается напасть на Русь. Эндрю хотел встретить врага на границах государства и удержать в руках все крупнейшие города. В прошлую войну они поневоле отдали все города Тугарам и обороняли одну лишь столицу, потому что революция к тому времени захватила только Суздаль и Новрод, а на защиту Новрода у них не хватало сил. Но на этот раз он не мог действовать так же — это грозило бы распадом государства.
Население Руси понесло во время войны тяжкие потери. Более половины умерло от оспы или погибло от рук тугарских захватчиков; почти все города были опустошены, и единственное, что уцелело, — это южная половина Суздаля.
Русские привыкли жить в ожидании неминуемых бедствий. Ни одному поколению не удалось прожить без того, чтобы их дом не сгорел от пожара вместе со всем городом. На этот раз они довольно быстро отстроили разрушенные дома, и уничтожение всего, что они создали за это время, — особенно огромного промышленного комплекса, — было бы настоящей катастрофой.
Проезжая мимо бывших тугарских укреплений, Эндрю молча рассматривал большие курганы, в которых были захоронены десятки тысяч погибших врагов. На вершине каждого кургана развевалось потрепанное боевое знамя с конским хвостом.
Обернувшись на город, он почувствовал прилив гордости. Северная половина Суздаля, до основания снесенная наводнением, отстраивалась наново, по современной планировке. Прокладывались широкие улицы, мощенные камнем. Разумеется, возводившиеся бревенчатые постройки украшала традиционная резьба, однако район, названный «кварталом янки», больше напоминал Новую Англию. Дома здесь были обшиты вагонкой и побелены. Вокруг небольшого центрального сквера располагались несколько церквушек, зал для общественных собраний и казармы для тех американцев, которые еще не успели жениться или оставили жен в старом мире и хранили им верность. Эндрю испытывал к этим несчастным самое глубокое уважение. Он считал брак священной и незыблемой основой общества и презирал людей, относившихся к нему легкомысленно. Однако в данных обстоятельствах он не мог винить и тех, кто обзавелся в Суздале второй женой. Не все смогли приспособиться к новой жизни: человек пять покончили с собой уже после войны, многие топили горе в вине или пребывали в глубокой меланхолии.
Он был счастлив, что у них сохранилось полковое товарищество. Связанные по службе, они и в свободное время держались вместе, селились в одном районе. Но большинство постепенно свыкалось с новыми условиями. Многие открыли в себе способности, о которых раньше и не подозревали, и стали признанными авторитетами в самых разных областях.
Винсент Готорн в двадцать лет был уже генералом; Фергюсон в свои двадцать шесть руководил всемирной железнодорожной сетью, а Билл Уэбстер, их финансовый гений, которому недавно исполнился двадцать один год, возглавил казначейство. Эндрю был уверен, что когда-нибудь он станет миллионером наподобие Вандербильта.
Даже Эмил Вайс стал менее раздражительным — здесь некому было оспаривать его научные убеждения. Он вынашивал идею, осуществление которой явилось бы подлинным чудом для Руси. В свою бытность единоличным правителем Эндрю проводил в жизнь множество проектов, и едва ли не главным из них было создание водопроводной системы, сконструированной в соответствии с рекомендациями доктора Вайса. Вода поступала теперь в город от восстановленной плотины по акведуку и разливалась в установленные по всему городу резервуары, откуда жители черпали ее для своих нужд. Но Эмил надеялся, что через пару лет деревянные водопроводные трубы будут протянуты к каждому дому и все семьи обзаведутся таким замечательным новшеством, как туалет со сливным бачком. Канализационные и дренажные трубы прокладывались по всему городу, но особенно интенсивно в северной половине.
Та часть канализационной системы, которая уже была сооружена, опустошалась в Нейпер возле северо-западного бастиона. Гейтс рвал и метал по этому поводу на своих страницах — и совершенно справедливо, вынужден был признать Эндрю, поскольку до сих пор не была установлена бронзовая труба длиной полторы сотни ярдов, которая должна была доставлять нечистоты на середину реки, так что они выбрасывались у самого берега и проплывали по течению вдоль всего города, кружа возле пристаней и причалов.
Только вчера Эмила чуть не хватил апоплексический удар, когда Майна категорически отказался изготавливать эту трубу, не желая тратить на нее уйму драгоценного металла. Эндрю был рад, что еще не встречался с Эмилом с тех пор. По правде говоря, он сознательно уклонялся от встречи, хотя и испытывал из-за этого угрызения совести.