Он ни разу не оглянулся назад пока ехал через городские ворота. На мгновение он забылся, поскольку старые привычки трудно изжить, и отдал честь охранникам, стоящим с каждой стороны, что привлекло к нему внимание.
В костюме он чувствовал себя неловко, но это была единственная имеющаяся у него гражданская одежда. Черное пальто, типичное тем, что носились на Земле, по крайней мере, они были в моде тогда, когда они покинули ее. Неотбеленная ситцевая рубашка стандартного армейского образца, и черные брюки. Больше не было кинжала, болтающегося на ремне, хотя он по-прежнему держал пистолет в седельной кобуре. Позади него, в фургоне, принадлежавшем Гейтсу, ехали его жена и дети, следом за ними скакал Вебстер со своей молодой семьей, который также вышел из состава правительства.
В некотором смысле все это было чертовски глупо; показной блеф. Отставка на самом деле застала Бугарина и его последователей врасплох, они ждали попытки государственного переворота. Он должен был пройти весь путь в этом деле до самого конца. Если бы он остался в городе, это каким-то образом указало бы, что он все еще в игре, ожидая, когда взволнованные жители соберут делегацию, чтобы прийти и попросить его вернуться. Он знал, что этого не произойдет. В то самое время, когда он уезжал из города, Республика распадалась в хаосе.
Римские сенаторы и конгрессмены собрались отправиться домой, разъяренные убийством Флавия, и громко заявляли, что они будут стремиться к сепаратному миру. Как будто началась какая-то гонка, поскольку Бугарин также объявил о том же самом намерении. И чинским послам Джурака даже при таком раскладе были отправлены предложения договоров, чтобы те отвезли их своему повелителю.
Он, в свою очередь, предоставил им разбираться с дилеммой. Теперь Винсент должен был стать во главе армии, но он был вне пределов досягаемости. Следующий после него, стоял Пэт, но он видимо перерезал телеграфную линию, или некто прервал сообщение прямо из Рима.
«Что делать, если они объявили о перемирии, но никто их не услышал?»
Меркурий ступил на мост через реку Вину, и он посмотрел направо от себя, на долину забитую фабриками и рядами кирпичных домиков. Плотина, дальше вверх по реке, была едва видна в воздухе, наполненном дымным туманом. Удивительно, что после десяти лет это место выглядело гораздо больше похожим на Вотервилль, Льюистон, или Лоуэлл, чем на средневековый город древней Руси. Город, который он покидал, был уже только воспоминанием о минувшем веке. Это же был новый Суздаль, если ему только будет суждено пережить безумие его собственных испуганных вождей.
Должно быть слух о том, что он покидает город, добрался до этого места. Он видел тысячи рабочих, выходящих из литейных заводов, железнодорожных цехов, котельных, оружейных фабрик, монтажных площадок, заполняющих улицы и смотрящих на него.
Он с печалью задался вопросом, что же на самом деле он пытался создать для них. Поколение назад они рождались, жили и умирали в поместьях бояр, их жизнь была короткой и жестокой, невежественной и наполненной страхом. Что же у них было теперь? Сыновья, отцы, братья, мужья гибли на фронте. Двенадцатичасовая рабочая смена в жаре, дыму, и саже на военных фабриках, чтобы лить железо, производить сталь, отливая орудия, создавая машины войны, и еще машины, и еще больше машин войны. Бесконечный труд и по-прежнему ранняя смертность, но теперь от туберкулеза, или несчастных случаев или простого истощения.
Он подумал, что Руссо был прав, и эта мысль заставила его на мгновение улыбнуться, разум профессора все еще был при нем, готовый пофилософствовать от случайной мысли, даже в самые мрачные моменты. Все же у него была надежда на то, что они увидят, что все они поймут, что это было поколение, которое принесло высшую жертву, что оно должно было нести ужасное бремя, чтобы их дети, их внуки никогда бы не узнали этот страх, эту грязь, этот упадок, и не только из-за орд, но и рабства и ужаса войны.
Он осознал, что придержал уздечку Меркурия, и его лошадь, словно читая его мысли, остановилась, чтобы он мог смотреть с моста, созерцать то, что он пытался сделать, и где он потерпел неудачу.
— Кин…
Он услышал далекий крик, одинокий голос, заставивший пробежаться мурашкам по его спине, напомнивший момент триумфа под Испанией, когда его имя звучало синонимом слова — победа.
Кто-то поднял ее, женщину, вплотную стоящую в открытом дверном проеме цеха по нарезке стволов. Она сняла платок с головы и помахала им. Женщины вокруг присоединились к ней, имя, эхом вторило через долину, сопровождаемое громкими звуками современной эпохи, сначала одним паровозным гудком, затем другим, потом свистками с фабрик. Смущенный таким проявлением, он не знал, что делать. Что и говорить, было искушение, и он ощущал, что в этот момент можно было бы все сделать очень легко.
«Вашингтон в Ньюберге», подумал он. Но там было проще — «ставки были не выбором между жизнью или уничтожением — они были абстракцией, идеалом, который Вашингтон сохранил. А было ли?».
Мысли неслись через его разум. Как легко было бы даже теперь развернуть Меркурия, направиться к городу, и можно быть уверенным, что они последуют за тобой. И что потом?
Он спиной чувствовал взгляд Кэтлин, и, посмотрев через плечо, он увидел, как она смотрит на него, глазами, наполненными гордостью.
— Не кажется ли тебе, что нам пора отправляться дальше, — тихо спросила она.
Он улыбнулся, ее слов было достаточно.
Не отдавая честь в ответ, не оглядываясь назад, он выехал из Суздаля и направился на север в бескрайний лес.
Устало потягиваясь, Джурак сошел с вагона, взяв донесения, которые курьер вложил ему в руку. Он тщательно просмотрел их, обращая особое внимание на последнее, которое только что было передано от самого Гуаня.
«Докладывают, что дирижабли янки покинули Сиань. Их заметили рядом со станцией Чи-лин. Направляются на восток».
Чи-лин? Это был город, где Гаарк организовал маневры в прошлом году, чтобы показать вождям кланов превосходство нового оружия. Почти треть пути между Сианем и Гуанем.
Это должен был быть Ганс. Таким образом, он шел до конца. Дирижабли, скорее всего, могли добраться до Гуаня, но было сомнительно, что хоть один когда-либо будет в состоянии вернуться. Это была отчаянная попытка, не только чтобы разрушить его снабжение, но и чтобы уничтожить все.
Блестяще… и безумное безрассудство.
Он пробежался по другим донесениям. Транспортное судно, перевозящее тридцать новых броневиков, стояло в Карнагане и уже разгружалось.
Он записал неуклюжими печатными буквами на русском две коротких записки и вручил их телеграфисту. В сотне ярдов к северу от железной дороги ожидали три дирижабля, самые быстрые новой двухмоторной конструкции, с лениво вращающимися пропеллерами. При его приближении пилоты отдали честь.
— На котором я полечу?
— Моем, кар-карт.
Он кивнул и подошел к пилоту. Как странно, скорее всего, пять лет назад этот воин был неграмотным всадником, никогда и не мечтавшем о подобном. Джурак медленно обошел вокруг машины, проверяя ее состояние. Он чувствовал небольшой комок страха в животе. Он никогда особо не беспокоился о полетах, там, в старом мире, они проходили на гигантских шестимоторных транспортниках, способных пересечь континенты, чтобы извергнуть из себя сотни десантников. Сейчас же это был хлипкий гибрид, похожий на колбаску дирижабль, наполненный водородом, с крыльями, прикрепленными для подъема, и хрипящими паровыми двигателями в качестве силовых установок. Единственный фактор, который хотя бы позволял летать этим проклятым штуковинам, была более легкая гравитация этого мира, и даже при такой силе тяжести, они едва могли карабкаться наверх.
Сделав глубокий вздох, он поднялся, залез в кабину, и закрепил себя ремнем на переднем узком сиденье, пилот забрался и сел позади него.
— Мой кар-карт, ранец с парашютом, это то, на чем вы сидите. Закрепите ремень безопасности, перекинув его через ваше плечо. Если я скажу вам убираться, сделайте это быстро. В этом случае дерните веревку слева от себя.
